Старший брат

- …Вообще, его полное имя Ким Джонин, да, - спокойно, но как-то не к месту поясняет Лухан, неосознанно теребя в руках широкий ворот бежевого свитера. Он подносит ко рту небольшую бутылочку спрайта и не отводит скучающего взгляда от плоского экрана телевизора, на котором хаотичным месивом мелькают сцены второсортного, малобюджетного ужастика - после небольшого обеда они все решили посмотреть фильм. - А в университете называют "Кай". Правда, я даже не помню почему... Расскажешь? - вопрос Лухан задает явно Джонину. Но выглядит так, словно разговаривает сам с собой. - Потом, ты главное напомни, - вальяжно откинувшийся на спинку мягкого кресла Джонин усмехается на слова Лухана и небрежным движением красивых пальцев расстегивает первые пуговицы своей черной рубашки. Сехун на этот его жест закатывает глаза и закидывает в рот очередную порцию попкорна, мрачно наблюдая, как героиня фильма в страхе вжимается в грязную стену переулка, а в следующее мгновение преследующий её маньяк вышибает той мозги пятьдесят пятым калибром. На этом моменте до Сехуна доходит, что по сценарию фамилия актрисы была «Ким». Расплываясь в самодовольной улыбке, Сехун расслабляется, закидывая руку за спинку дивана. Ему определенно нравится тот факт, что Лухан вспомнил имя этого самодовольного пижона из-за сцены убийства. - Хм, Кай, а ты не хотел бы сняться в кино? – сладко тянет он, бросая на Джонина пронизывающий, с язвительными смешинками взгляд. До самого Джонина, кажется, так же доходит, почему это Лухан решает заговорить о его имени, и он бросает в сторону Сехуна предупреждающий взгляд. Тот только шире улыбается и вновь возвращается к просмотру. Лухан на них даже не обращает внимания, полностью поглощенный происходящим на экране домашнего кинотеатра. Джонина и Сехуна ужасы же давно не заботят. Парни только и делают, что бросают друг на друга недвусмысленные, прожигающие взгляды да умудряются незаметно от Лухана обкидываться попкорном. Весь ковер за диваном и рядом с креслом покрывают белые хлопья. Сехун с чувством выполненного долга замечает, что один из кусочков жареной кукурузы застрял в волосах Джонина, оставшись незамеченным. Оглушительная до разрыва перепонок трель сотового телефона слишком гармонично сливается со звуком вонзающегося в хребет школьницы топора, заставляя абсолютно всех подскочить на месте с секундным вскриком. Шумно дышащие Лухан и Сехун, широко распахнув глаза, с немым шоком поворачиваются к побледневшему Джонину. Вопрос относительно его желания получить от них леща отражается как во взгляде первого, так и в глазах второго. Джонин неуверенно улыбается и спешит подняться из кресла, вынимая из заднего кармана вибрирующий телефон. - Я сейчас, - бросает он, быстро скрываясь в направлении кухни. В гостиной вновь повисает тишина, подправленная мягкой, мрачной мелодией из титров досмотренных ужасов. Сехун сглатывает и было расслабляется, как вновь вздрагивает. К нему слишком резко поворачивается Лухан. Брови нахмурены, губы поджаты. Сехун недоуменно смаргивает, ожидая его последующих действий. - Что это? – меланхолично интересуется Лухан, указывая пальцем на рассыпанный вокруг них попкорн. Сехун сглатывает и облизывает губы. - Эм… - как-то неловко тянет он, стараясь смотреть на что угодно, только не в глаза напротив. - Какого черта ты себя так ведешь? – а вот это заставляет Сехуна шокировано втянуть в себя кислород и все же изумленно взглянуть на Лухана. Подобное замечание выбивает его из колеи. – Я, конечно, понимаю, что мы еще не настолько близки, чтобы ты считался с моим мнением, но все же Джонин мой друг, и ты не мог бы вести себя чуть приличнее, беря за основу тот факт, что ты как-никак мой будущий младший брат? Сехун возмущенно приоткрывает рот и так же сводит брови на переносице, ощущая подступающие обиду и негодование. - А почему ты говоришь это только мне? Разве твой Кай здесь ни при чем? – Сехун понимает, что ведет себя сейчас как детсадовский выпускник, но ничего не может с собой поделать. Его задевает, что Лухан предпочитает высказывать все претензии только ему, а Джонина выгораживать. - А при чем здесь он? – недовольно произносит Лухан, и Сехун было хочет так же обложить Джонина с ног до головы, как вспоминает… ведь словесные перепалки заводил только он. Джонин предпочитал ограничиваться презрительными усмешками и злыми взглядами. Щелкая челюстями, Сехун надменно фыркает и, складывая руки на груди, отворачивается от Лухана. Его жутко задевает, что блондин предпочитает ему Джонина. И совсем плевать, что с Сехуном он знаком всего пару дней, а с ним с начальной школы! Сехун… Сехун просто… Просто Лухан должен быть его!.. И не важно, что подобные мысли где-то внутри, в самом уголке разума, немного пугают самого Сехуна. Лухан же напряжённо прикусывает губу и было кладет ладонь на чужое плечо, чтобы остудить как свой, так и чужой пыл, но позади внезапно раздается шум запинающегося о ковер Джонина. Лухан резко разворачивается. Сехун предпочитает не менять позы «обиженного на весь мир» и лишь краем взгляда наблюдает, как Лухан нервно теребит кончиками ухоженных пальцев растянутые рукава свитера, а Джонин странно мнется на пороге гостиной, почему-то не желая проходить. И если бы не побледневшее лицо Джонина и упреки Лухана, Сехун позволил бы себе даже отпустить несколько язвительных комментариев. - Что такое? – громко сглотнув, интересуется Лухан. Джонин тут же шумно выдыхает и вскидывает руку, свободную от телефона, вдевая пятерню в растрепавшуюся челку. Он смеряет его каким-то тяжёлым, многозначительным взглядом, и Сехун до боли стискивает пальцы на своих бицепсах, когда понимает, что между этими двумя вновь возникает «немой разговор», а он оказывается лишним. И Сехун даже хочет подняться и удалиться в комнату. Манерно так. С фырком и задранным к потолку подбородком, однако любопытство даёт знать своё, и он, кажется, только сильнее вдавливает свою задницу и спину в диван, навостряя уши. - Кенсу звонил… Сехун ничего не понял. Но. Кажется, эта фраза перевернула мир, сотрясла горы, оживила вулканы и прочие природные аномальные катаклизмы, ведь тут же подскочивший на ноги Лухан явно не предрекал ничего хорошего. Пусть и мимолетный вид изящного изгиба ягодиц в обтягивающих светлых джинсах и слегка обнажившаяся поясница оказались отличным подарком для Сехуна. - Я заговорился и ляпнул, что у тебя. Черт. Джонин сжимает кулак в своих волосах и, зажмурившись, тянет от себя, хмуря темные брови. Сехун ошарашено расслабляется, немного отпрянув от мягкой спинки и внимательно следя за Джонином. В его внезапном поведении проскальзывает столько удивляющей паники, что Сехун невольно замирает, совершенно не понимая, как себя повести, хоть и как-то отдаленно осознавая, что от него-то ничего особенно и не требуется. Внезапно до этого столбом стоящий Лухан громко и грязно ругается, складывая руки на груди. Сехун полностью теряется, предпочитая забиться в угол дивана и особо не привлекать к себе внимание. Только ощущает странное дребезжащее ощущение в животе, отдаленно напоминающее ему предвкушение. - Лухан! – не громко, но звучно окрикивает его Джонин, резко разводя руками и смотря на вновь застывшего, но словно нарочно не смотрящего на него парня. – Я, мать твою, ляпнул, что у тебя, и он сказал, чтобы я не возвращался! Какого черта?! Почему он никак не уймется?! - Джонин. Кай. Кай, успокойся, пожалуйста, – осторожно начинает Лухан, осторожно подходя к мечущемуся из стороны в сторону парню, улыбаясь подрагивающими уголками губ. – Ты же понимаешь, что я тебе на этот вопрос не отвечу, поэтому давай вести себя, как взрослые люди. Ты сейчас успокоишься, - Лухан опускает на его плечи обе ладони и заискивающе заглядывает в остекленевшие глаза шумно дышащего Джонина, - и останешься у меня. Наутро ты вернешься домой и поговоришь с Кенсу, хорошо? - Ты издеваешься? – сквозь зубы цедит Джонин, резко напрягаясь и пронзая Лухана злым взглядом. Что-то в его голосе заставляет Сехуна дернуться, быстро поднимаясь и стискивая кулаки. Тому упрямо кажется, что ничем хорошим возникшая ситуация не закончится. – Если я останусь у тебя, он выебет мне мозг. Почему? Потому что для Кенсу тот факт, что я остался ночевать после ссоры у парня, которого раньше втрахивал в школьные парты, уже измена, блять!.. Последний мат тяжелым, припечатанным эхом виснет в воздухе. Сехун только на второй минуте понимает, что, оказывается, забыл выдохнуть. Он с распахнутым ртом стоит посреди гостиной и чувствует, как слабеют и подкашиваются ноги. Какой-то дурман забирается в голову, опустошая. Ему плохо. Он совсем не понимает, что только что услышал. Нет. Он каким-то отдаленным ревностным чувством подозревал, что что-то не так в отношении этих двоих, но подобное посвящение слишком обескураживающе обрушивается на морально неподготовленного него. Сехун хочет уйти. Немедленно. Главное заткнуть уши чем-то погромче - так, чтобы не слышать собственных гнилых мыслей – и не видеть этой спины, выпрямленной, кажется, до треска в позвонках под большим, бесформенным свитером приятного цвета топленого молока и испуганно распахнутых черных глаз напротив. На негнущихся ногах Сехун, к собственному удивлению, слишком быстро преодолевает расстояние от дивана до лестницы и краем мятежного мироощущения ловит доносящийся до него сбивчивый, потерянный голос Джонина. Тот рассыпается в извинениях. Лухан молчит. Широким шагом заходя в первую попавшуюся комнату, Сехун излишне громко хлопает дверью, без интереса отмечая, что это может быть воспринято как его возмущение. Но он не в состоянии рассчитать силу лишь по причине слишком сильно дрожащих рук и захлестывающих его эмоций. Только спустя мгновение, когда Сехун опирается вмиг взмокшей спиной о дверь и сползает вниз на мягкий ковер, он замечает, что зашел в комнату Лухана. Ему бы уйти. Но сил остается только на то, чтобы судорожно втянуть сквозь плотно сжатые зубы кислород и потерянно вглядеться сквозь темноту в раздражающе аккуратные складки заправленной постели. Он не понимает. Ему обидно. Обидно до щемящего чувства в груди. А еще больно… Но это Сехун предпочитает с испугом запихнуть куда глубже. Нет. Нет и нет. Ему не может быть больно. Абсурд. Не в этой ситуации. Или может?.. Сехун сглатывает и опускает на согнутые колени подбородок, добела прикусывая губы. Ореховые глаза заливаются влажным блеском. В хаосе, что образовался сейчас в его голове, неоном пульсирует один единственный вопрос без ответа. Что для него значит Лухан?.. Брат? Друг? Они знакомы слишком мало, чтобы ставить на Лухане клеймо, но то Сехун слишком отчаянно ищет. Зачем? Чтобы оправдать свое тупое поведение. И отвратительное, непривычное и раздражающее ощущение раздирающей когтями грудины. А еще... Сехуну страшно от того, насколько оказываются сильны его чувства к Лухану. Насколько неправильны… однако, степень этой «неправильности» он предпочитает не определять. Для него и на этот день достаточно откровений. Думать ему сейчас противопоказано. Думать и слышать, как в гостиной разбивается чайный столик, стены сотрясаются от оглушительных матов и слишком сильно, явно до выбитой из щелей штукатурки, хлопает входная дверь. Сехун закрывает уши ладонями и осторожно опускается на ковер, сильнее поджимая ноги к животу. Сехун предпочитает не замечать горячих, позорных капель, стекающих по лихорадочно горящим щекам. Он не понимает...