Старший брат

Ровно в двенадцать ночи пошел дождь. Сильный настолько, что Сехун слышит его пронзительную, безжалостную дробь даже сквозь громкий бас музыки в своих наушниках. В конечном итоге он решает вообще к чертям их отключить, раз они не могут его избавить от такой назойливой реальности, и лечь спать. Сехун нервно отбрасывает телефон куда-то в направлении кресла и раздраженно падает спиной на мягкие диванные подушки, закидывая длинные ноги на подлокотник. Шумно выдыхает и, ощущая сухость, подобно песочной корке на веках, смаргивает, уставившись невидящим взглядом в клубящуюся темноту потолка. Сон не идет. Только комнату заполоняет тишина с барабанной дробью по окну, как его голову вновь голодными, костлявыми собаками рвут жадные мысли. Самокопание. Раньше Сехун со скептицизмом относился ко всем этим душевным терзаниям. Хотя чего можно ожидать от богатенького подростка с легкими замашками мизантропа? Верно. Абсолютно наплевательского отношения ко всем возвышенным проблемам. Его вполне устраивали хладнокровие отца, отличные оценки в школе, безликие отношения ради постели, прилипчивые (придурковатые) друзья и редкие вылазки на вечеринки. Опять же, с пинков друзей. Опять же, до Лухана. После появления в его жизни последнего, Сехун вообще много что перестает и начинает делать. Учится краснеть, смущаться, покрываться мурашками с ног до головы и думать совсем не то, что обязывает ситуация. Забывает, когда в последний раз включает "равнодушие", молчит больше, чем говорит, да не оборачивается, когда в толпе замечает крашеную белобрысую макушку... Слишком много в его жизненном устое меняется после появления улыбчивого и наглого Лухана. За эти три дня... Мимолетный взгляд на бесшумный циферблат настенных часов над декоративным белоснежным камином. За эти четыре дня одна половинка Сехуна перестает подчиняться разуму. Она предпочитает трепетать и ластиться, стоит только вниманию Сехуна зацепиться за милую, обманчиво-беззащитную фигурку. И именно "фигурку", пусть и Сехун, пока они спали в одной постели, успевает почувствовать тренированность и рельефность мышц Лухана. Но что больше поражает Сехуна кроме сильного тела хрупкого блондина, так это собственная реакция на него. Возбуждение. Сехун натурал. Самый натуральный натурал, коих видела вся его школа. Хотя... Он же думает о Лухане? А значит, пора бы привыкнуть к тому факту, что все катится к херам собачьим, стоит тому улыбнуться. Но уверен ли Сехун в том, что заставляет его так себя вести? Абсолютно. Сехун понимает это, когда на задней корке фотоальбома узнает, что Лухан состоял в сексуальной связи с единокровным младшим братом. Хм. Почему же он так уверен, что между Луханом и этим Исином был секс? Потому что первый слишком девственно-пошлый, чтобы не захотеть его нагнуть в первую же встречу. Да и, как думает Сехун, Лухан бы так открыто не пытался совратить его, не знай, что за этим может пойти. А вырезанные лица и теперь кажущаяся натянутой улыбка Лисан говорили сами за себя. По идее, Сехун должен сейчас бесноваться и стирать в кровь губы, которыми целовал не просто парня, а того, кто склонял к инцесту младшего брата. Но он лишь спокойно утопает в блаженно-мягких подушках и пялится в ставший из-за привыкших глаз серым потолок. Почему? Сехун понимает, что влюбился. В Лухана. С первого взгляда, как последний придурок, и теперь даже с изумлением для себя начинает осознавать, что заведомо пытается оправдать его в своих глазах. Ведь у Лухана должна была быть причина, по которой он позволил завязать себе интрижку с братом. Может, у них тоже была любовь?.. Такая же слепая, какая и у Сехуна, пусть тот и понимает, что ведет себя глупо. Но, смотря на Лухана, на его железную бескомпромиссность и уверенность в мягких карих глазах, Сехун начинает сомневаться, что тот позволил бы просто так забрать у себя Исина, если бы любил. Он бы сбежал... Но он остался рядом со сломленной шоком матерью и с жалко запрятанным альбомом в книгах по математике. Подарком от любимого брата. И теперь Лухан больше не кажется таким неприступным и независимым. И Сехун маниакально, противореча сам себе, хочет распороть его старые раны сильнее. Так, чтобы можно было рассмотреть Лухана изнутри. Так, чтобы Лухан стал принадлежать ему без возможности выбора. Он хочет влюбить его в себя и заставить забыть своего Исина. Дать понять, что Сехун совсем другой; с ним лучше не играть. Он тоже теперь младший брат, но с совершенно иным складом ума. Он утонет в Лухане, а потом подомнет его под себя изнутри. Лухан будет подобен червивому яблоку. И, встреть он этого Исина, Сехун бы сказал ему спасибо за этот альбом. Благодаря ему Сехун знает, что Лухану нечего терять. *** Ровно в два ночи Сехуна одолевает легкий, беспокойный сон, а в половину дверь с грохотом, матом и пьяными возмущениями врезается в стену. Сехун с испугом содрогается, распахивая глаза и едва не отправляясь с дивана на пол. Голова слегка гудит от усталости и легкого эмоционального опустошения, но это не мешает ему расслышать копошение и раздраженный шепот, доносящийся из-за стены. Сехун тихо прочищает горло и, осторожно приняв сидячее положение, прислушивается… - Твою мать, Лухан! – голос оказывается незнакомым. Радует, что не Джонина. – В тебе же и шестидесяти нет, какого хрена ты передвигаешься, как беременный мамонт?.. – злобное шипение прерывается глухим падением чего-то неизвестного и последующего глупого хихиканья. Сехун, кажется, знает, кому то принадлежит. - Прости… - пьяненько хнычет Лухан, прерываясь на неуместные смешки. Сехун невольно хмурится. Лухану определенно очень хорошо, – я правда не хотел… Скептичное фырканье. - Не хотел с ноги вышибать дверь? - Я думал, она закрыта… - как-то тупо доносится от Лухана с легкой заминкой. - Ты же ее открыл. - Когда? - искреннее, раздражающе-громкое удивление. - За минуту до того, как пожелал вынести. - Э… прости, я забыл… - Сехун едва сдерживается от желания ударить себя ладонью по лицу. – Ой!.. Чанни… - Ч-что? - Чего-то мне херовастенько… Сморгнув, Сехун поднимается на ноги и осторожно подходит к проёму двери, но не спешит показываться на глаза. Случайно наступив на свои же наушники, он беззвучно шикает и несильно отпинывает те в сторону. - О, нет! Чувак, только не здесь! Ты же потом задолбаешься все оттир… Что?.. Тон неизвестного заставляет Сехуна напрячься. - Я проглотил. - …Фу! Блять! Лухан! Какого хуя надо было так нажираться! – кажется, Сехун потихоньку пронимается симпатией к этому «Чанни», замечая, как губы трогает легкая, ироничная усмешка. - Меня Бэкхен убьет, узнай до какой кондиции я позволил тебе себя довести... После ворчания парня раздается довольно громкий для ночной тишины дома мат и приглушенный грохот. Падает тело. - О-о-о, единорожка! Иси-ин, - веселье Сехуна сменяется крепко сжатыми кулаками. – Кис, кис, кис… - Это твой пуфик, дебил! – раздраженное цыканье, но в голосе отлично можно расслышать улыбку. – Вставай давай, горе ты мое… пьяное. Я до комнаты тебя тащить не соб… - Что здесь происходит? – Сехуну откровенно надоедает подслушивать весь этот невменяемый бред, и он выходит из гостиной, стараясь напустить на лицо маску равнодушия. Та благополучно перетекает в немой мат. Лухан, раком перегородив коридор, обхватывает цепкими пальцами белый пуфик у вешалки и пускает на его ножки слюни, пока замерший позади него долговязый рыжий парень старается поставить блондина в вертикальное положение оттягивая за ворот розовой толстовки. Женской толстовки с фиолетовыми пони. Лухан, кажется, перепил. - Ты кто такой вообще, бляблин… - с очевидным недоверием смеряет его взглядом рыжий, по-прежнему упираясь бедрами в задницу, похоже, отключившегося Лухана и стискивая в широких ладонях воротник его новой модной кофты. Сехун бы рассмеялся. Но «Чанни» слишком близко к филейной части его Лухана. Поэтому он не смеется. - Я его брат. - Сехунни, - раздирающий перепонки вой от соскребшего с ковра лицо Лухана заставляет Сехуна чуть поморщиться. Он когда-то говорил, что у того приятный голос? Забудьте. – Сехунни, эта шпала ожила и пытается сожрать мой мозг! Вбей ему осиновый кол в… в… ухо… Что? Трезвенники одновременно закатывают глаза. Лухан причмокивает и, наверное, подрастеряв все прежние мысли, падает в пол лицом. Сехун жалеет, что не прихватил телефон. - Алкоголик несчастный, - на вздохе произносит длинный, отпуская ворот и позволяя Лухану окончательно распластаться рядом со злополучным пуфиком-Исином. Сехун дал себе слово, что как только подвернется подходящий момент, он тот выкинет. Просто так. - Кто же тебя так подкосил-то? Вздрогнув, Сехун с легким недоумением вскидывает на него взгляд, но с силой прикусывает кончик языка, чтобы, не дай Бог, с него не сорвались глупые вопросы. Все слишком очевидно. Лухан переживал?.. Сердце забилось чаще. Парень напротив внезапно обращает на него внимание и широко-широко улыбается, слегка вышибая Сехуна из реальности. Последний даже невольно хочет улыбнуться в ответ, как вовремя себя одергивает. «Вот это обаяние!» - Я Чанель! – он протягивает ему ладонь для рукопожатия. Приблизившись на пару шагов, Сехун отвечает, слегка кивнув. – Ты, скорее всего, тот Сухун, о котором рассказывал этот олень? - Сехун... Олень? - А, да, прости, - виноватая улыбка и пальцы, зарывшиеся в небрежные кудри на затылке. Сехун вскидывает одну бровь. Он никак не мог припомнить, когда это в последний раз видел, чтобы парень делал завивку… Разве что айдолы. Окинув оценивающим взглядом потертые найки, усыпанные цепочками светлые джинсы, белую майку и темный пиджак с подвернутыми рукавами, Сехун мысленно ставит галочку, что «нет». У Лухана в друзьях знаменитостей нет. - Короче, я понял, что могу на тебя положиться и благополучно свалить обратно, так? – весело интересуется Чанель, насмешливо поглядывая на постанывающего под пуфик Лухана да попинывая его раскиданные по всему ковру ноги. – Но ты осторожно, смотри. Этот олень проблематичнее любого «подгузника», когда в подобные ебеня. Пнув – и довольно ощутимо – Чанеля в ответ, Лухан подает признаки жизни: - Я тебя старше, штанга! Ик!.. – едва различимое бурчание. - Да? Ну, тогда веди себя соответственно, аджума, - смешок и очередной пинок в некогда стерильно чистые кеды. – Я побежал доводить себя до схожей невменяемости. Да и машина открыта... - Ты же тоже пьяный, - пусть сам Сехун никогда и не пил, но отчетливый хмель в приятно-карих глазах рыжего умудряется рассмотреть даже в сумраке коридора. - Эм, - он вновь чешет взъерошенный затылок. – Если сравнить «это», - Чанель подбородком указывает на пытающегося подняться на разъезжающиеся колени Лухана, - и те «дрова», что я оставил на квартире, то я трезв, как стеклышко, чувак! Да и если бы я позволил себе пустить сие недоразумение за руль… вряд ли он сам и еще с десяток ночных бабочек дожили до утра. Задорный смешок и взмах ладонью. - Бывай, Сехун. Надеюсь, еще встретимся, - и он захлопывает за собой дверь, предварительно вытаскивая из замка забытые Луханом ключи и кидая их на небольшой комод у двери. Его последний взгляд, кинутый в сторону Сехуна, тому совсем не нравится. Сехун не спеша подходит к устроившемуся у стены Лухану и, подумав, опускает руки на его поникшие плечи. Он садится напротив на корточки и старается заглянуть в шоколадные глаза, что оказывается несколько проблематично из-за опущенной светловолосой головы. - Эй, - негромко. У Лухана ведь болит голова. Наверное… - Все хорошо?.. Старший тихо стонет и подается вперед, утыкаясь холодным носом в его обнаженную шею. Тело сковывает резкими мурашками, а воздух вытесняется из легких приступом внезапного волнения. - Лу-Лухан?.. - Черт, - жалобно хрипит тот, крепче прижимаясь к его груди и зарываясь бессовестными, удивительно горячими пальцами под чужую домашнюю футболку. От раздражающей бабской кофты пахнет сладко и приторно. – Мне так хреново… - Не фиг было так надираться, - едва справляясь с проскальзывающей в голосе дрожью и стараясь удержать равновесие, буркает Сехун. Внезапное молчание и как грубым углем нанесенное напряжение в очертаниях его фигуры заставляют Сехуна задержать дыхание. Что-то идет не так. Толчок, и Сехун не больно соприкасается лопатками с паркетом, на половину теперь оказываясь в гостиной. Его затылок обтирается об мягкий ворс белого ковра рядом с креслом. На бедрах внезапно отчетливо ощущается чужой вес. Сердце бешеным, обжигающим комом встревает посреди горла. Лухан непозволительно близко. С шальными глазами, растрепанными волосами и крепкими ногами. С красивыми губами и девственно-белой шеей. А еще с острым, но почему-то приятным запахом виски. Сехун не выдерживает первым. Он немного сильнее, чем нужно, обхватывает его губы своими, надкусывая и проходя жадной поверхностью языка по согласно распахнутому рту. Пальцы ожесточенно ныряют в жесткие крашеные волосы, склоняя его голову ниже. Лухан что-то невнятно мычит в мокрый поцелуй, но тут же затихает, обхватывая его лицо мягкими ладонями и целуя глубже, уверенней. Так, как еще не целовал, но хотелось. Нагло сместив одну ладонь на ягодицу, Сехун прикусывает его язык и, оцарапав нежную кожу поясницы, дергает за края толстовки. Кофта задирается до самой груди, срывая с раскрасневшихся губ Лухана судорожный выдох. Холодный воздух ласково облизывает горячую кожу, поселяя в животе сжимающийся комок волнения. В переплетении сбитого дыхания звучит звон расходящегося замка и почти невесомый шорох скидываемой майки Лухана. Сехун невольно замирает, проскальзывая внимательным, каким-то собственническим взглядом по молочной коже и едва заметному, изящному рельефу мышц. И это все будет принадлежать только ему. Ни Джонину, ни Исину... Он будет принадлежать одному Сехуну. Лухан медленно смаргивает, лениво поводя голову в сторону и томно улыбаясь, отчего-то очевидно млея. - Что такое?.. Сехун сглатывает. Верно. Лухан пьяный. Поэтому… Сехун только усмехается и немного грубо опрокидывает его на спину, заставляя зашипеть, когда макушка проезжает по краю дивана. Сехун впопыхах стягивает с себя верхнюю одежду и тут же чувствует чужие теплые руки на своих плечах. Они упрямо и дерзко впиваются в кожу ногтями, что есть силы проводя вниз и оставляя на его вздымающейся груди красные карандашные полосы. Сехун пожирает глазами точеные, почти готовые вспороть собой молочную кожу ключицы и ощущает, как тугими цепями опоясывает низ живота. Лухан вряд ли что-то сейчас осознает. Сехун пользуется моментом и тихо дуреет от вседозволенности. Такой податливый и слишком мягкий под ним Лухан с легкой невменяемостью в глазах острыми иголками оцарапывает его возбуждение. Склонившись над судорожно выдохнувшим Луханом, Сехун оставляет на поджавшемся животе поцелуй за поцелуем, наслаждаясь чистым, пряным запахом его тела. Скользит мокрым языком по проступающим линиям ребер и жарко надкусывает светлую горошину соска. Первый стон разрезает вязкую, как желе, тишину. Сехун тихо усмехается и, печатая яркий, болезненный засос под ключицей и чувствуя сжавшиеся требовательные пальцы в своих волосах, прикасается губами к алеющему уху Лухана. - Ты совсем ничего не соображаешь сейчас, да? – пошло. Настолько, что Сехун сам себе удивлен. Хотя. Опять же. Он же рядом с Луханом. Тот в ответ тихо хмыкает и вбирает в рот мочку его уха. Сехун сжимает пальцы в ворсу ковра. - Просто трахни меня… - шепчет тот, поселяя на лице Сехуна дурную улыбку и с искрами откровенной похоти смеряя его недвусмысленным взглядом. - Трахни меня, братик... Судорожно выдыхая, Сехун резко выпрямляется, прогоняя по бледной коже парня острые мурашки. Лухан недовольно хмурится, едва приподнимаясь на согнутых, дрожащих локтях. Голова все еще гудит, но возбуждение слишком сильно действует на разомлевший алкоголем организм. Он даже своих мыслей пятиминутной давности вспомнить не может. Ему просто слишком сильно хорошо. - Какого хрена?.. – хрипит он, наблюдая, как Сехун, перегибаясь через него, свободной от опоры рукой шарит в собственной, сброшенной когда-то у кресла куртке. Его темная бровь в иронии изгибается, когда взгляд в мраке гостиной цепляется за маленькую коробочку лубриканта. - Это ты вроде как готовился? – с пьяными смешками тянет Лухан. - Нет. Это вроде как мои друзья идиоты, - не без злости бросает Сехун, одним толчком опрокидывая того обратно на спину и стягивая с узкой талии изрядно раздражающие джинсы. *** Лухан злобно шипит сквозь зубы, но ноги вместе не сводит, позволяя тонким, но таким, твою мать, длинным пальцам Сехуна проникнуть глубже внутрь себя. - Расслабься, - шумно глотая какой-то внезапно густой кислород и каждой клеточкой ощущая, как по спине крадутся капельки пота от напряжения, приказывает Сехун. Он немного выходит из себя. Ведь его неудовлетворенность и уже болезненное возбуждение, от которого любое движение откликается огненной россыпью в затекших мышцах, дают знать свое. А мокрый, раскрасневшийся, постанывающий, голый, раскрытый, пьяный и отдающийся Лухан совсем не способствует его концентрации на подготовке. Ведь, насколько Сехун знает, эта стадия очень важна для пассива… Но Сехун уже думает просто наплевать на все и выполнить не самую приятную для Лухана прерогативу, как тот пронзительно выстанывает его имя и красиво прогибается в пояснице, позволяя проникнуть глубже. Невольно улыбаясь (пусть и с нотками нервозности), Сехун тут же мягко вынимает из его тела два пальца, чтобы протолкнуть уже три, тем самым вырывая у Лухана изумленный, но определенно довольный вскрик. Лухан откидывает взмокшую голову и шумно дышит, облизывая мокрые губы. Сехун следит, как капля испарины лениво скатывается по изгибу чужой шеи. - Ну, и какого черта ты застыл? – сипло доносится до его ушей. Приоткрыв длинные светлые ресницы, Лухан упирается невменяемым взглядом в глупо улыбающееся лицо. Хмурится в непонимании. - Просто подумал, что ты безумно красивый, - как ни в чем не бывало, отзывается Сехун. Лухан сглатывает и чувствует, как краснеет. От смущения. И это удивляет, ведь подобного не было еще с класса девятого… А может, он слишком пьян?.. Да. Пусть будет так. Сехун медленно опускается и невесомо начинает забрызгивать невесомыми поцелуями каждый сантиметр его покрытой испариной кожи на шее. Лухан отводит голову чуть в сторону, чтобы тому было удобнее, и ощущает горячие ладони на собственных бедрах, а затем мокрую крупную головку чужого члена между широко и грубо разведенных ягодиц. С первого раза проникнуть не получается, и Лухан чувствует, как смазка приятно холодит кожу. Он уже хочет отвесить едкий комментарий относительно «меткости» младшего, как Сехун захватывает его рот поцелуем, грубо проникая за преграду искусанных губ и жемчужных зубов, одновременно толкаясь в кольцо рефлекторно сжавшихся мышц. Привычная тупая боль прокатывается по позвоночнику, принуждая крепче обхватить напряженную спину ногами, чтобы сильнее ощутить вспыхивающее внутри наслаждение. Тяжелое, дрожащее дыхание Сехуна опаляет его плечи, а крепкие пальцы сильнее смыкаются на талии. Лухан тихо, протяжно стонет, стоит тому пошевелиться, отстраняясь, но затем вновь толкнуться вперед. Крепкий, рельефный член Лухан ощущает всем своим естеством до радужных вспышек перед глазами и широко распахивает пушистые ресницы, дрожа всем телом. Внизу живота разрастается и мучительно-медленно ползет по капиллярам экстаз. Быстрее. Резче… - Вот так… да… Глубже. Еще... Лухан теряет счет времени, ощущая только жгучий пожар во всем теле, не в силах даже сомкнуть распахнутых губ. Он сладко закатывает глаза в ответ на очередное проникновение внутрь себя и сжимает влажными ладонями крепкие плечи. Прикусывает нижнюю губу, толкается навстречу глухо рычащему Сехуну, теряется в собственных мыслях и ощущениях, всем своим видом заставляет Сехуна желать себя еще сильнее. И тот до хруста сдавливает в собственных пальцах узкие бедра и наращивает темп, в безграничных похоти и желании проникая в горячую тесноту мягких, плотных мышц. - Ох! – чувственно вздыхает Лухан, прогибаясь. Уши закладывает от обрушившегося на него предвкушения. – Быстрее!.. Быстрее, черт возьми! Крепкие зубы прикусывают твердую бусину соска, срывая с губ Сехуна первый, но глубокий до мурашек стон. Он шумно втягивает носом воздух и не может отвести восхищенных глаз от лица Лухана. Все слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Сехун грубо целует иссушенные от учащенного дыхания губы Лухана, сталкиваясь зубами и невольно прокусывая нежную кожу. Чувствует растущее нетерпение и наслаждение, которые подобно ветвистому дереву заполняют его изнутри. Он пошло ласкается языком со скулящим от жадности Луханом, мокро соскальзывает на линию челюсти, оставляя под ней очередной засос, затрагивает изгиб тонких плеч, прикусывая до металлического привкуса во рту и хриплого крика над головой, и изливается пульсирующими порциями спермы в сладко сжавшееся нутро, ощутив обжигающую влагу на собственном животе… *** Лухан сладко сопит ему куда-то в шею и не подозревает, что Сехун не в силах сомкнуть глаз. Он как-то безумно вцепляется в Лухана ищущими пальцами, не желая и на мгновение отпускать. Сехуну почему-то внезапно становится страшно, что завтра Лухан проснется, забыв, что между ними произошло, и во избежание ссор ему придется соврать, что с засосами старшего уже приволокли домой в полубессознательном состоянии. Лухан ведь был пьян, а Сехун этим воспользовался. Впрочем… Лухан же не особо был против, верно? Поэтому… Да что «поэтому»? Это не отменяет того факта, что пятнадцать минут назад они занимались сексом в гостиной госпожи Лисан! Этого вообще не должно было произойти, и не важно, насколько Сехун этого хотел! Он… он просто сейчас давится распускающимся в груди ужасом перед неизвестностью. Сехун поступил слишком опрометчиво, уступив своим желаниям. Облизывая все еще болящие от поцелуев губы и глубже зарываясь в теплое одеяло, Сехун притягивает Лухана ближе. Тот уснул мгновенно, стоило только Сехуну выйти из него и мимолетно поцеловать. С ванной пришлось повременить до утра, и Сехун, быстро приняв душ, отнес не такого уж и легкого Лухана в его комнату. А потом, не удержавшись, завалился рядом. Но одна вещь ему известна точно… Лухан сонно ворочается в его объятьях, устало выдыхая и проскальзывая обнаженной ногой между его бедер. Сехун сглатывает и зарывается носом в приятно пахнущие шампунем волосы. …он не жалеет. - Плевать, что будет завтра… - Завтра будет завтра, а теперь просто заткнись и спи! - недовольно бурчат снизу, несильно пихая кулаком под ребра. Сехун давится вздохом, когда сильные руки тут же обхватывают его поперек талии. Пульс отбойным молоточком трещит в висках. - Лухан… Но в ответ только умиротворенное дыхание и размеренное сердцебиение, что Сехун чувствует всем своим телом. Какая-то нездоровая улыбка окрашивает его губы. Да. Он не жалеет.