Изгой

      Данное себе же обещание расползается по трещинам и осыпается крупными кусками прямо Чимину в руки и остаётся только по новой ненавидеть себя за эту слабость, стоя у двери танцевального зала, прислушиваясь к ритму музыки. Он невольно выдыхает и толкает дверь, заходя как ни в чем не бывало, уверенно и смело, на сколько может, доходя до центра и бросая сумку. Хосок сначала от неожиданности вздрагивает, но с каждой минутой их переглядывания немного расслабляется и возвращается к заученной связке движений, едва удерживая уголки губ. Ему нравится танцевать, отдавая всего себя музыке, и ему нравится делать это для него, прорисовывая телом самые сложные движения. А Чимину много времени не надо, чтобы так бессовестно и позорно залипнуть по новой, следя за изящными кистями рук и мелькавшей тенью, брошенной от тусклого света уличного фонаря. Но и Хосок забывается, ведомый музыкой и желанием, подходит ближе, протягивая ему руку. — Я научу тебя новому движению, — срывается с губ быстрее, чем он успевает осознать, но минутное замешательство Чимина возвращает его на землю, и он отдергивает руку, боязливо прикусывая нижнюю губу. — Прости.       Пак мешкается, борясь с противоречивыми мыслями. Хочется наплевать на кричащий разум и поддаться соблазну, попробовав что-то новое, и ощутить ту свободу, которая свойственна всем танцорам, когда они отдают всего себя музыке. Еще пара минут отделяет его от глупого, как он считает, спонтанного желания, колеблясь и наблюдая, как Чон пятиться расстроенно назад, к окну, чтобы закончить на сегодня. — Хорошо, — не выдерживает Пак, резко срываясь с места и вызывая у Хосока несдержанную улыбку. И вроде в комнате слишком темно, но почему же, черт возьми, она такая яркая? Чимин сглатывает вязкий ком слюны уже жалея, ведь ноги подкашиваются и сердце заходиться в свой собственный бешеный танец, но назад дороги нет.       Он делает это неуверенно и осторожно, внимательно наблюдая за плавными движениями Хосока и вроде уже вливается в процесс, прислушиваясь к тихому голосу парня, периодично пропуская слова и млея как девчонка, засматриваясь на миндальные глаза, но вздрагивает, когда его горячей кожи касаются холодные пальцы. Хосок вздрагивает вместе с ним и как ошпаренный оттягивает руку, делая шаг назад. — Прости, — моментально выдает он.       А Чимин покрывается смущенным румянцем до самых кончиков пальцев на ногах и нервно бегает взглядом по комнате, стараясь собрать всю смелость, что свойственна ему. — Чего ты вечно шарахаешься, я не кусаюсь, — звучит слишком самоуверенно и ужасно глупо, но Чимин рад, что его голос не дрогнул, зато мозг в критических ситуация точно отказывает и он, сделав уверенно шаг вперед, хватает Хосока за руку, притягивая ближе. В его безумно красивых глазах испуг и тень, скрывающая румянец, что при такой близости можно легко рассмотреть, и Чимин готов потерять равновесие и выбить из своих легких последний воздух. Быстро опомнившись, спасибо реакции боксера, он обходит опешившего парня и встает у больших зеркал, где четко отразились все новые эмоции. Доли секунды и Чимин стирает их с лица, пытаясь вспомнить и повторить запомнившиеся движения, переключая свое внимание, лишь бы не думать о нем. Хосоку же понадобилось больше времени, чтобы прийти в себя и встать рядом, присоединяясь к танцу. И вот уже через пару песен между ними нет больше преград, только захватившее одно влечение на двоих. Хосок в сотый раз показывает, Чимин повторяет, они танцуют синхронно до самой полуночи, теряясь во времени. — Да не так же, — наигранно ворчит Чон, широко улыбаясь и подходя ближе, совершенно не боясь и беря Чимина за руку, ведет ею плавно, вырисовывая движение, не осознавая свою ошибку.       Их взгляды встречаются, буквально в полуметре друг от друга и оба замирают. Хосок теряется, но больше не боится, лишь интенсивнее дышит, чувствуя чужой запах. А вот Чимин чувствует страх впервые, и он боится, но не его, а себя. Это по новой вспыхнувшее манящее желание, с которым невозможно бороться, это заведомо известный проигрыш, которые Пак ненавидел больше всего, борясь до последнего. Боится сдаться и поддастся искушению, коснуться этой родинке на верхней губе.       Хосока тянет к нему, как магнитом, и он скользит своей ладонью выше к предплечью и сокращает расстояние между ними, обжигая горячим дыханием, но парень собирает крохи самообладания, разрывая полюса. — Какого хуя ты творишь, — сил хватает чтобы оттолкнуть и Чимин пятится назад, так легче дышать.       Он быстро доходит до своей сумки, стараясь не смотреть на растерянного Хосока, которого накрывает волной паники. — А теперь слушай сюда! — Пак даже голос повышает, борясь со своими противоречиями. — Не знаю, что ты там себе навыдумывал, но мы друг другу никто, даже не друзья, так что прекрати вести себя так… — Ты мне нравишься, — перебивает его Хосок, уводя взгляд в сторону, а Чимин теряется и замолкает на секунды. — Давно нравишься. — Ты вообще знаешь, что за такое можно огрести. — Я изгой, мне нечего терять, — Хосок смотрит уверенно прямо в глаза, сжимая свои кулаки. — Замолчи! — Чимин срывается, кусая от злости губы. — Тебе повезло, что я устал и не сломаю тебе челюсть, но если ты хоть еще раз скажешь подобную хрень, обещаю… — ему не хватает слов завершить, остаются силы только стойко держать взгляд и, развернувшись, уйти, хлопнув дверью.       И хорошо, что в темных коридорах слишком темно и пусто, можно поддаться слабости и опереться об стенку, давая себе новое обещание, никогда и ни при каких обстоятельствах не поддаваться, но кроет слишком сильно и это хосоково нравишься выжигается в памяти навсегда, болезненно ноя. Чимин уже начинает выдыхаться и проигрывать раунд за раундом, все же сползая по стенке.

~

      И снова Чимин держит в руках обломки своего обещания, стоит им столкнуться через неделю в пустом мужском туалете. Звонок прозвенел, наполняя коридоры пустотой, но Пак совсем не спешит, забредая по пути в место, где и так практически никого нет, но из неработающей закрытой кабинки выходит он и все расползается по крупным трещинам, медленно осыпаясь. Они стоят неподвижно с полминуты, пока тишину разрывает раздражающий капающий кран. Чимин отходит первый, уходя к зеркалу и открывая воду, приковывает взгляд к раковине. — Так вот где ты прячешься все перемены, — он хотел казаться уверенным, будто ничего и не было, но все трещит по швам.       Хосок молчит, низко опуская голову, и подтягивает сползающую лямку ранца, колеблясь и все никак не решаясь сдвинутся с места. Между ними висит тяжелая тишина, тянувшаяся несколько долгих минут. Переставшая течь вода приводит его в чувства и он, ринувшись, поспешил к выходу, обходя объект его новых проблем стороной. — Да черт возьми! — впервые слишком быстро сдается Пак, хватая парня за запястье быстрее, чем успевает сообразить и тянет его обратно, толкая в ту кабинку откуда он вышел.       Хосок чудом держит равновесие, опираясь на сливной бачок и волна страха накрывает с щелчком двери. К сожалению, у него только плохие ассоциации с этим местом и его маленькое убежище теперь раскрыто, а до конца его персонального ада оставалось совсем немного, но похоже этот конец будет длится вечность. Он с трудом сдерживает слезы и пытается даже вырваться, но рука Чимина сжимает белый воротничок рубашки, прижимая к стенке, и Хосок, как испуганный котенок замирает, чувствуя пощипывания соли в уголке. А у Чимина злость плескается в глазах и Чон совсем теряет самообладание, дрожа в его руках, но ошарашенно моргает, когда его губ касаются чужие и застывает. Чимин целует его, неуверенно, совсем едва касаясь губами, прикрывая глаза, и Хосок на автомате поддается, размыкая губы и позволяя. И это даже лучше всех его снов и представлений, в тысячу раз круче и приятней. Его язык скользит по губам, Хосок хочет ему ответить и неумело отвечает, растворяясь в своем первом, тягучем поцелуе. Для них время останавливается и возвращает своих ход с последней каплей кислорода и опухшими губами, с новым чувством и непреодолимой тягой друг к другу. Чимин дышит тяжело, опираясь на Хосока, и только сейчас замечает, что он ниже его почти на полголовы, едва сдерживая счастливую улыбку и вдыхая до самых краев легких чужой запах. Но мысли возвращают в реальность и этот поступок ужасно пугает обоих. — Клянусь, если ты хоть кому-то проболтаешь, — Чимин почти шипит, резко отталкиваясь к противоположной стене. — Я прибью тебя. — Никому и никогда, — Хосок готов вечность молчать, лишь бы дольше, лишь бы ближе.       Пак уходит первым, резко и не колеблясь, пока он медленно сползает по стенке кабинки, пряча улыбку в изгибе рук.