Tommee Proffit feat. Wondra — I'm Not Afraid
***
На руках расцветали кровавые узоры, в глазах виднелось забвение, а с губ срывалась алая жидкость. Он танцевал дикую пляску смерти, маниакально смеясь и устраивая вокруг хаос. Ему было больно. Ему было страшно. Невыносимо. Среди темноты, в которой он оказался, не было ни лучика солнца. Боязнь остаться в этой тьме навсегда вселяла ужас. И без того трепещущее сердце срывалось, колотясь под ребрами. — Умоляю… хватит. Господи, вытащи меня из этого ада! Чуя никогда не верил в Бога. Но, отчаявшийся, звал его, срывая голос до невнятного хрипа. — Чуя! Знакомый женский голос стремительно ворвался в сознание, вырывая из цепких лап кошмара. Мальчик ощутил на лбу теплую руку, практически моментально приходя в себя. — Госпожа Озаки? — он пару раз моргнул, устало глянув на наставницу из-под прикрытых век. Сглотнув вязкую слюну, Чуя зажмурился и отстранился от ладони. Коё нахмурилась. Ей не нравилось, когда ее так называли. В конце концов, она уже говорила, что не настолько стара. — Плохой сон? — спросила женщина, запуская руку в спутавшиеся рыжие волосы. Чуя мотнул головой. — Он опять говорил со мной… — шепнул он дрожащим голосом. — Арахабаки, — мальчик сжал пальцы на одеяле. Коё задумчиво посмотрела на воспитанника и вздохнула. — Ты все еще не привык к подобному? — она понимающе склонила голову. — Это сводит с ума. Действительно сводит. Заставляет задыхаться. Заставляет бояться, что ты больше не проснешься. — Когда я смогу встать? — Чуя поднял глаза на Озаки. Та испуганно отстранилась. Было видно, что она обдумывает в голове ответ. На лице появилась фальшивая улыбка, наполненная больше горечью, чем мягкостью и нежностью. — Сегодня тебя отвезут в другое место. Думаю, там ты скоро сможешь снова ходить. Чуя отвернулся, начиная мять одеяло в руках. — Дазай сказал, что Мори хочет избавиться от меня. Озаки промолчала. Чуя не знал, чего ему ждать в ближайшие несколько часов. — Чуя… Я не могу тебе сказать. Прости. Накахара рассмеялся ее словам, и у женщины от этого смеха пошли холодные мурашки по спине. Не важно, это уже не важно. Абсолютно. Куда его отправят, что с ним случится — все равно, верно? — По-моему, тебе стоит смириться со своей участью куска мяса… — раздался трехмерный голос в голове. Чуя резко замолк, прижимая руку к лицу. — Онэ-сан… Хуже уже не будет. Озаки замерла. — Единственное, что вселяет в меня ужас — моя собственная сила. Знаете… Неизвестности и смерти — я не боюсь. Коё горько поджала губы, едва покачав головой. Чуя врёт сам себе. Он в шаге от того, чтобы сломаться. Коё страшно от того, что она не может помочь, хотя бы утешить. Она неуверенно тянет руку к рыжим волосам, но замирает буквально в сантиметрах от макушки. Внутри что-то зашевелилось, пробуждая так некстати материнский инстинкт. Защитить, оградить от опасности — хотелось, но не получалось. Хотя, обнажение катаны своего Демона и убийство всех, кто угрожает ее воспитаннику, грозило ей смертной казнью за предательство. Банальный страх за собственную жизнь не давал ей этого сделать. Дверь палаты приоткрывается, и внутрь заглядывает растрепанный Осаму. Чуя косит взглядом в его сторону, что-то говоря про уродливые бинты на его лице, и странно горбится, будто пытается стать меньше. Коё оборачивается и недовольно хмурит брови — все же легкое чувство неприязни к этому подростку у нее оставалось. — Госпожа Озаки, через пятнадцать минут, — произносит он слишком звонко, захлопывая дверь. Коё чувствует, как у нее неприятно тянет под ложечкой. Она понимает, что идет на отчаянный с ее стороны шаг — оставить Чую навсегда и, возможно, отправить на верную смерть. Женщина вздыхает, сглаживая складки на полах своего кимоно, и поднимается. Дазай, тем временем, поправляет на своих плечах больничный халат и косится на рядом сидящего человека — у того половина лица скрыта больничной маской, а на глаза нацепленны черные очки. Разглядеть что-то — не представляет возможным. Осаму складывает руки на груди, подпирая спиной стенку. Этот человек — агент тех самых крыс, что ставят над людьми опыты: прививают способность, лишают ее, вживляют еще одну или несколько. Проводить подобные эксперименты — противозаконно. То, что эту лавочку до сих пор не прикрыли, можно объяснить только тем, что это кому-то нужно. Кому-то, кто явно имеет высокий статус. Осаму, жмуря глаза, еле сдерживает свой гнев, прекрасно понимая, что он не в том положении, чтобы диктовать условия. Поэтому он молчит и тем самым давит на нервы себе. — Вас что-то беспокоит? — раздается приглушенный голос из-под маски. Дазай от неожиданного звука открывает глаза и смотрит на мужчину. Тот повторяет свой вопрос, и Осаму понимает, что голос не просто плохо слышно из-за препятствия, он сам по себе бесцветный и равнодушный. Ведь им абсолютно без разницы, кто следующим попадет в их лабораторию белой крыской. Дазай мотает головой, каштановые пряди слегка дергаются в такт. — Вы считаете нас монстрами? — незнакомец не прекращает разговор. — Ничего подобного я не говорил. Однако, согласитесь, в каждом из нас сидит зло, я вправе назвать монстром любого, — Осаму пожимает плечами. — Но есть зло, потаённое где-то глубоко внутри души, и существует оно же в чистом виде. Что имеете в виду вы? Незнакомец, кажется, улыбается под маской, но ничего не отвечает. Осаму, хмурясь, тихо произносит: — Вы сделаете ему больно. — Чисто в научных целях. Мы не преследуем цель причинять боль намеренно. — Он не выживет. — Такова воля Бога. — Я атеист. — А во что вы верите? — В расчет и тактику. — Вы говорите как настоящий солдат. — Возможно, но они меня еще ни разу не подводили. — Что вы хотите от меня? Осаму издал короткий смешок. Странный человек, что начал разговор первым, задает такой занимательный вопрос. Действительно, чего он хочет? — Вы себя накручиваете. Мне ничего от вас не нужно. Только время. — Время для чего? Карие глаза уставились на мужчину. — Для принятия решения, — слышится в ответ, как само разумеющееся.***
К воротам две минуты назад подъехал черный лимузин с тонированными стеклами. Сердце Коё болезненно сжимается. Ей не хочется отпускать того, кто стал ей практически родным. Чуя чувствовал себя ущербным в инвалидном кресле. Особенно после того, как Коё прикрыла его ноги пледом — боялась, что замерзнет. Да от одного насмешливого взгляда Дазая захотелось сквозь землю от стыда провалиться. Возмутиться он не мог, поэтому молча скреб сквозь перчатки ручки кресла, стискивая зубы. — Уберите от меня эту хрень! — Чую в очередной раз накрыла паника, стоило увидеть коляску. — Я могу с помощью гравитации сам встать! — Ты с ума сошел? — спокойно спросил Осаму. — Твоя чертова способность сломает тебе еще парочку ребер, пока ты будешь пытаться. — В это идиотское кресло я не сяду! — Накахара отчаянно замотал головой. — Предлагаю вариант! — резко срывается Дазай. — До места добираешься на моих руках. Нет? Тогда не выкобенивайся. Я так просто словами не бросаюсь. Уши у Чуи покраснели моментально. Больше от злости, чем от смущения. Он хотел уже сказать Дазаю пару ласковых, но наткнулся на строгий взгляд Коё и тут же осекся. — Хорошо. И Чуя до сих пор злится на Осаму. Этот гад по-идиотски лыбится и, будто гордый павлин, толкает коляску к машине. Он даже не предупреждает, беспардонно хватая напарника под коленями. Накахара не успевает возмутиться, как его легко, но аккуратно усаживают в машину. Дазай самодовольно хмыкает себе под нос, и захлопывает дверцу лимузина. Он что-то говорит Коё, затем обходит машину и садится с другой стороны. Чуя с удивлением замечает в отражении затемненного стекла покрасневший кончик уха и чертыхается про себя, дергая прядь рыжих волос вперед. И почему ему шляпу не вернули? Дазай, кажется, не замечает странной реакции, кидая водителю немного властное «поехали». Машина трогается с места, Чую едва придавливает к спинке сидения. Опоры под ногами не чувствуется, и от этого непривычно. Дазай нарочно забыл про ремень безопасности? Если попросить помочь, он станет шутить про детское кресло? Проклятый суицидник. Бесит. Невероятно. Чуя почему-то вспомнил, как Дазай его подставил месяц назад. Он рассказал Коё о том, где рыжий прячет сигареты, прикрываясь гребанной заботой о его здоровье. Нет, Дазай не беспокоился, он просто хотел его разозлить. Впрочем, Чуя не перестал ныкать сигареты в другом месте, не зная, что Осаму нашел новый тайник уже на следующий день. Напротив сидит какой-то подозрительный человек с закрытым лицом, но Накахара старается не обращать на него внимания. — Все в порядке? — раздается голос справа. Чуя искажает губы в недовольстве, пытаясь найти подвох в чужих словах. В конце концов, он кивает, отвлекаясь на незнакомца. Даже сквозь черные стекла очков мальчишка чувствует на себе прожигающий взгляд. Сощурив глаза, Чуя отворачивается, сжавшись — в салоне было прохладно, водитель явно забыл выключить кондиционер. Дазай молчит, изредка кося в его сторону. Рыжий в ответ знатно раздражается, но ничего не говорит. Напарник растягивается на все сидение, разминая мышцы, будто специально испытывает терпение Накахары, но тот упорно игнорирует, пытаясь сконцентрироваться на странном человеке. Чуя даже не замечает, что не отводит от него глаз. Незнакомец напротив шевелится, едва меняя позу. — Что-то не так? — интересуется он. Чуя вздрагивает, наконец, пару раз моргая. — Хотите узнать, кто я? Я думал, вам рассказали. Чуя кидает взгляд на Дазая. Тот немного растерян. — Я думал, Коё… — извиняюще начинает он, осекаясь. — Нет уж, — тихо говорит Чуя, но он явно не далеко от срыва. — Пусть говорит он, а не ты, — Накахара обращается к незнакомцу. — Что от меня скрывают? — Свое имя я вам не скажу. Но можете называть меня господин Даремо*. Наша организация когда-то работала над военным проектом. Сейчас у нее другие цели. Изучить влияние способности на человека и понять, как ее извлечь. До Чуи доходит практически моментально. Глаза медленно расширяются. Каждое слово приводит к осознанию, а вместе с тем и к воспоминаниям, от которых он уже давно, как думал, избавился. Пальцы инстинктивно сжимают ткань брючин. Кажется, дышать снова становится тяжело. — Чуя? Это больно. Это страшно. Сколько прошло времени? Час? Минута? А может, месяц? Это место сводит с ума. Срывать голос, будучи связанным смирительной рубашкой — все, что остается. Потом, что будет потом? В голове все шепчет мерзкий голос: «Одиннадцать. Двадцать шесть. Хочу! Дай мне!.. Тысяча. Сто один». Непонятные обрывки фраз мелькают каждые три секунды. И избавиться от этого не получается. «Забвение. Судный день. Одиннадцать. Я умираю? Шестьдесят четыре». Щеки блестят от влажных дорожек. Синие глаза смотрят в никуда. Голова безвольно откидывается назад, прикладываясь виском к стене. С губ срывается прерывистое дыхание. Оно кажется поистине адским звуком, едва все затихает. «Двести тринадцать»… — Чуя! — его отчаянно тормошат за плечи, пытаясь привести в чувство. Картинка проясняется. Он видит обеспокоенное лицо Дазая и черный потолок машины. — Эй, да что с тобой? До Накахары не сразу доходит, что он лежит головой на чужих коленях. Он вяло отмахивается от напарника и пытается встать, забывая о своих ногах. — Чёрт! — выкрикивает он на выдохе и падает, прижимая руку ко лбу. — Это животное… Повисает тишина. Дазай пораженно молчит, явно подбирая слова в своей голове. Незнакомец тихо посмеивается. — Ты вспомнил, да? Тот самый ужас, который ты пережил семь лет назад, — он медленно начинает снимать маску. — Когда из всех в живых остались только ты… — лимузин въезжает в тоннель, и салон погружается во тьму, ежесекундно освещаясь фонарями. Чуя ощутимо вздрагивает, увидев лицо без маски, а ладонь Дазая тут же закрывает его глаза. — И я. Пережитки прошлого, — хрипит насмешливый голос. — Хах, ставлю сто тысяч йен, что ты отчаянно старался не вспоминать об этом. Чуя, я и не думал, что мне подвернется шанс вновь иметь с тобой дело. Ты был непослушным пациентом. — Куда мы едем? — холодно произносит Дазай. Даремо хрипло смеется в голос. Смех лающий, пробирающий до костей. — Прямиком в ад, — человек наклоняется вперед. — Не подумай ничего ужасного. Я лишь хочу забрать то, что когда-то отдал ему. Божество, именуемое Арахабаки. Вот она — истинная цель. Мне сказочно повезло, — он обращается к Чуе. — Ты оказался не нужен своей организации. Босс Мафии все же получил от тебя выгоду. — Ч… что? — рвано вздохнул мальчик. Пальцы Осаму на его плече резко сжались. — Достаточно! — выкрикнул Дазай. Машина выехала из тоннеля, и на свету стало видно изуродованное лицо господина Даремо. Кожа расплавилась практически везде, носа не было, губ тоже. Казалось, что этот человек злобно улыбается. — Хватит… Оставьте его в покое. Даремо сверкнул черными стеклами очков и натянул маску обратно. Откинувшись на спинку сидения, он отвернулся к окну и больше, казалось, не собирался никого беспокоить. Осаму заметно расслабился и убрал ладонь с глаз напарника. Чуя был бледнее смерти. После увиденного ему стало настолько плохо, что больничный завтрак тут же запросился наружу. Дазай вовремя закрыл ему обзор. Однако сердце продолжало громко биться, и Осаму почувствовал это. Он, вздохнув, непринужденно коснулся его руки. Холод чужой ладони немного отрезвил Чую и заставил посмотреть на лицо Осаму. Дазай смотрел сквозь затонированное стекло, следя глазами за меняющимся окружением. — Мы выезжаем за город, — произнес он, а ладонь сильнее сжала руку. — Тебе ведь страшно? Чуя не ответил, прикрывая глаза. Это выдает его. Не страшно. Не страшно. Совсем. В голове слышится трехмерный неразборчивый голос: «Шестнадцать. Девяносто. Восемьдесят два».