Несвятой

1. Рассвет над пляжем легкомысленно-нежен. Облака напоминают белый паучий шёлк, что так любят уроженки Давона. Из него делают летние платья, и сорочки для купания в день Обета, и просто нечто тонкое, что облегает и подчёркивает эбонитово-тёмную кожу… У Ринори была именно такая. Паучий шёлк мягкий, но когда намокает, становится почти прозрачным и совсем невесомым - пропускает воду, но не набирает в себя, не тяжелеет. Небо подобно покрову, что ложится на эбонитовое море - кружевному и замысловатому; кажется, можно прикоснуться к нему рукой и погладить само солнце - тёплое, обжигающе-горячее, дарящее жизни… Сквозь бледно-золотой румянец зари просвечивает индорильская синева… Белая сорочка, что развевается на ветру, облегая мокрую темную кожу; флаг дома Индорил, что ветер ласкает и треплет. Ринори похоронена в Некроме, потому что в посмертии хотела вернуться к своему Дому. Её старший сын похоронен в Давоне, в родовом склепе Индорил. У Танвала нет времени рассматривать облака; но перед возможно последним боем он хочет вспомнить то, ради чего жил так долго, и он дарит себе почти целую минуту - а потом вскакивает на гуара и заставляет животное, чей разум держит в тисках усмирения, подняться на скалу. Сияющая Мать Морровинда, Альмалексия Джарун, стоит на высоте над Рогами Вивека. В руках её - Пламя Надежды, за спиной её - верные воины, аура её - золото Индорил. Рядом с ней - Вивек, в изящных руках которого сияющее копьё. АЛЬМСИВИ обратили внимание на битву - значит ли это, что исход её предрешён? - Почему это место названо так? - интересуется АЙЕМ у ВИ. - Именно здесь из вод появилась жена нетчимена, беременная Яйцом, - Векк не хочет подходить к каменному краю по каким-то своим соображениям. Горы внизу выглядят словно пробитая скорлупа гигантского яйца; внутри образовавшейся каменной полусферы - пляж с красивейшими зарослями светящихся кораллов. А ещё солдаты Танвала. И Танвал. И дымящаяся туша призванного акавирцами ледяного монстра, утопающая в море. И горящие укрепления... - А на другом “самом деле”? - Здесь треснул один из панцирей моего мёртвого сына. Здесь Могучий Лев Вечера, Грубый и Низменный, Хранитель Хладной Гавани со времён падения Лига, Растлителя Человечьих Сердец, развлекался с неназванными смыслами. - Ты хочешь призвать его сыновей? - Они сильно поглупели со времён Лига, это верно: Молаг был тогда их предводителем. Но они нам понадобятся. Я также дам нашему народу водное дыхание, которому обучился у него; Супруг Насилия был щедр ко мне, делясь знаниями прошедших воплощений мира, - говорит Вивек. Улыбка его очень далека от приятной всякий раз, как он вспоминает о Гранатовой Свадьбе. Альмалексия тоже не горит желанием слушать упоминания о ней. - Разве ты научился этому не у солдат Джулейка? - Имперские маги взяли свой ум из черепов мёртвых айлейдских чародеев, что преуспевали в школе Изменения. Нам нужно иное знание, избавленное от пыли, чтобы им могли воспользоваться не все живые. Месть хороша: если Альмалексии не нравится гранатовый сок, Вивек ненавидит солёную воду. Альд Марак показал, что даже Воин-Поэт делает ошибки; пусть и был подписан мирный договор, само унижение проигрыша до сих пор горчит. [ хотя куда более мерзкий вкус у крови сына, забранной вместо крови отца; проигрывать невыносимо ] Во время войны Четырёх Счётов ставки были до отвращения высокими. Что-то подсказывает до сих пор, что Империя - всего лишь спящий монстр. Рано или поздно он стряхнет с себя и последствия амбиций Реманов, и осколки панциря мегаломотылька, и чешую потентатов, и снова поднимет драконью голову - если прежде не пожрёт сам себя. Рубиновый трон тяжёл… - Мы должны занять свои места, - говорит Альмалексия. В молчании Вивек спускается к лекарям и магам поддержки, тогда как Айем направляется к боевым чародеям и воинам. Каждый раз они дают велоти новые дары - потому что повторённые чары могут быть легко поняты как четвёртый путь. 2. Боги нордов, пришедшие из Древнего Леса, были животными. Герои нордов, обретшие статус ничуть не меньший - люди, в чьей глотке застряло слово Обманщика, хотя те зовут его дыханием Кин. Йорунн Скальд привёл в Морровинд Вулфхарта, и тот движется, сотканный из необходимости и памяти, чтобы поразить врага своего врага, потому что так дОлжно. Нордские войска врезаются в орды камаль, словно нож в горло жертвенного гуара; Крики Йорунна - настоящие Крики, и всё же они слабы по сравнению с мощью Исграмора. Данмеры знают, когда смазать кинжал своей ненависти ядом - и когда отдать его возлюбленной жертве. Данмеры приветствуют помощь тем, что вгрызаются в противника ещё яростнее, пусть он и не желает или не умеет умирать. Даэдрические латные сапоги Альмалексии давят вулканический камень, словно хрупкие кости. Босые ступни Векка касаются камней и горячего песка невесомо. Танвал видел его всего пару раз, и почтительно склоняется перед Живым Богом и его мистической супругой. Векк был когда-то смертным мером и не был им никогда, и это чистая правда; сказать иначе означает убить истину ножом отвратительной однозначности и упрощения. Альмалексия всегда была предназначена для высокой доли. Её Отец-Мать - Боэт-и-А, и он даровал смертной женщине силы взять бессмертие самостоятельно. Танвал никогда не думал, что будет находиться рядом с двумя из АЛЬМСИВИ сразу - жаль, конечно, что повод так дурен. Айем видит, что генерал сильно измотан. Она протягивает руку [ поэты, что воспевают Руки Айем, лгут; те не подобны лотосам, не подобны изящным серпам лун; пальцы её длинны, запястья крепки - держит она орудия войны и владеет ими лучше мужей ] - и заставляет Танвала поднять голову, встать и посмотреть на себя. Айем касается своего верного слуги; марает кончики перстов в пыли и копоти на его доспехе и чертит священные символы на резком и усталом лице. Векк подходит к нему слева; обходит их с Айем посолонь, замечая, что грандмастер Индорил имеет при себе только простой посох, недостойный такого хорошего чародея. Векк кладёт ему ладони на предплечья, ведёт по наручам; перехватывает посох поверх перчатки, на которой кровью начертан символ Дохт. - Я назову твоим магам священные слова, - говорит Векк на ухо генералу. - И они повторят их в точности воинам. Каждый из них должен будет принять поединок с как можно большим числом демонов и неустанно повторять слова-подарки, а маги - поддерживать свои отряды и отряды недов, ибо мы в ответе и за них тоже. - Что будет дальше? - Дальше Исграмор создаст трещину в сне, в которой он раньше прятался, и я извлеку из неё смерть, что так и не пришла туда, куда направлялась. Те маги, которые не смогут верно произнести данных мною слов, умрут вместе с теми, кого лишат своей ошибкой поддержки. - Это высокая цена. - И всё-таки, у нас нет иного выбора. - Тогда мы сделаем всё так, как вы скажете. Боги отправляются туда, где должны присутствовать, а Танвал возвращается вниз, в ледно-пламенный ад. АЙЕМ выжжено на челе его; ВЕХК украшает закопчёные наручи, а перенапряжённые руки больше не дрожат, найдя исцеление. Танвал верит в своих богов - а те верят в то, что он способен справиться. Камаль создают новое чудовище из песка и льда; но Танвал должен сразиться не с ним, а отвлечь на себя демона-чародея, Ада’Сум Дир-Камаля, возжелавшего странного, и именно к нему Танвал и идёт, отпуская гуара прочь по взрытому боями песку. Посох его обломан на самом верху, и фокусирующее навершие сделалось похоже на крюк для острастки нетчей. 3. Море кипит и пенится. Сота Сил, говорят, имеет связи в Нахтских Эмиратах - или это ложь. Молаг Бал, говорят, может уронить гнев свой в воду, и та вскипит дреугами - или это ложь. Вот, что видит Танвал: каждый из его воинов сражается с двумя, тремя, четыремя акавирцами. Те похожи на людей, и похожи на змей, и похожи на чудовищ без названия, и все они из живого льда, движущегося невозможным перетеканием. Песок впитывает кровь - и она остаётся в песке, но кровь камаль становится водой, и вода становится паром, и пар сгущается в камаль. Камаль, понимает Танвал, это состояние плоти. Где-то на юге вскипают воды пролива… Где-то удар за ударом Погодная Ведьма под самым морем начинает рождать ужасные колебания Памяти, и море отвечает, щетинясь белыми копьями: на Стоунфоллз движется Девятый Вал. Мир-сон ветрен и Забывает по своим законам. Танвал вызывает на поединок царя демонов, что на три головы выше его ростом; могуч он и имеет четыре руки - а может быть, так лишь кажется. Чары льются потоком, сплетаются в паутину; Холгунн прикрывает побратиму спину от шальных стрел и разрядов. Ада’Сум ухмыляется - или этот оскал лишь улыбка бесстрастности? Он отбивает и чары, и сети, и выпады, и неверие, но Танвал может ударить его и осколком сходства. Ада’Сум - отрицание цельности, дыра на понимании - недодуманная копия неслучившегося величия - сильный противник, и всё же Танвал сражается, как смертник, которому запретили умирать, и теснит ледяного владыку к морю, в котором стоят причудливо-нескладные акавирские корабли... Шторм приходит не сразу - он ждёт, собирает себя, не спеша проявиться, словно бы за изнанкой мира; уворачиваясь от ударов, парируя и контратакуя, Танвал видит расслоенно, и в одной версии, за серым туманом, что сгущается из дыма горящих бочек со смолой и взрывов огненных шаров-заклятий, проступают шквал и ветер, поднимающий тучи песка на пустынном берегу, тогда как во второй версии, где стоит сам Танвал, очень-очень тихо, неестественно, и в мёртвой тишине море не шумит, лишь слышны удары клинков о морозные доспехи и треск чар. Вивек левитирует, положив руки на один из кораллов; он спокоен и сосредоточен, словно размышляет о расположении слогов и строк в новой кантате. А потом две версии пляжа соединяются в одну с хлопком, от которого почти лопаются барабанные перепонки; в ушах звенит, и Танвал видит, что небо не серое - просто море перевернулось, как вода в опрокинутом кубке, и собирается пролиться на землю. В момент, когда он вгоняет посох почти до середины под доспех Ледяному Царю, огромная волна, которой до сих пор не видывал свет, затапливает Забамат, но велоти остаются на своих местах - те, над кем маги читают нужные слова. Ни удар гнева моря не трогает их, ни дыханье не прерывается - и там, в толще вод, заполнивших трещины скал, изумлённые воины видят, как соль разъедает тела камаль, и те не могут больше восстановиться. Потом приходят дреуги, чтобы пожрать остатки акавирцев - и выживают лишь те, кто добрался до своих кораблей и заключил их в сферы защитной магии. Море создаёт призраков; цефаломеры терзают и жрут не только оболочки камаль, но саму их сущность, поглощая её ради Отца вампиров и Прыгающего Человека, которого они знали до перемены имени. Надо всем этим царит изумительная тишина; может быть, слова Векка лишают слуха?.. Танвал дышит, зная, что ему нечем дышать, ведь кругом вода, полная щепок и крови; Танвал видит, хотя знает, что кругом глухой шум великой глубины. Всё смешивается и всё остаётся прежним: океан отражения Тигродракона слизнул ледяную каплю с лица Сегодня, потому что Завтра лишь готовится к наступлению. Время хочет случаться в строго определённом порядке, иначе у него болит позвоночник. 4. В воздухе висит запах йода и меди; водяная взвесь такая плотная, что ей почти невозможно дышать. Парит, как перед грозой. Танвал стоит, тяжело опершись на свой-не-свой посох, и беззвучно молится словами Векка. Драться уже не с кем; Матерь Айем внизу работает двумя клинками, освобождая из-под завалов возможных выживших. Векк левитирует очень далеко над морем - маленькая фигурка, такая хрупкая над сущим кошмаром из топкой грязи, водорослей, акавирского оружия, сломанных доспехов и трупов, в которой искорками сияют щитовые чары вокруг данмеров и нордов. Вивек поднимает руки - и все, кого эти чары окружают, плавно взмывают в воздух, на скалу - и мягко опускаются на скользкую, но твёрдую каменистую почву, в которой невозможно утонуть. Искорки-выжившие. Их больше, чем все ожидали. Их меньше, чем хочется признавать. Остатки акавирского флота уплывают куда-то вдаль. Вряд ли демоны высадятся на земле Скайрима или Морровинда. Пусть атакуют Сирод, если хотят… Морская вода шумит лениво и мерно, словно насытившиеся пучины теперь благодушны. - Нам нужно похоронить павших, - Танвал плохо слышит свой голос. - Мы не сможем найти их в грязи, - Холгунн звучит как сухое и невнятное эхо. - Мы должны. - Мы должны позаботиться о живых. Потом мы вернемся и почтим мёртвых. Ни у кого не осталось сил. Танвалу кажется, что он поворачивается и делает шаг целую вечность. Он уже был магически контужен как-то раз. Куда сильнее. Сейчас просто… нужно переждать, пока голова и тело снова синхронизируются в пространстве. Он поднимается на уступ и воздевает посох вверх. Говорит какие-то слова, но воины не могут поддержать его криком - их рты всё ещё настроены так, чтобы улавливать и земной, и подводный воздух, и потому утратили способность к речи. И данмеры, и норды стоят рядом, бок о бок, и слишком устали, чтобы вспоминать былые обиды. Пока что им достаточно выжить; потихоньку они отхаркивают волшебное знание и становятся сами собой, говорящими и дышащими, потому обнимаются, не смотря на цвет кожи, цвет глаз и форму ушей. Альмалексия Джарун тяжёлой поступью проходит к своему легиону. Векк ступает босыми ногами по камням и острым осколкам. Пламя Слова и Пламя Воина горят ярко. - Мы защищаем Морровинд каждый раз новыми способами, чтобы никто не украл его душу. Помните об этом, - говорит Альмалексия, и прикасается к горлу Исграмора, где открывается снова щель, проделанная Аландро Сулом, потому что в кольце Айем - звено от кольчуги Призрачной Брони. И Исграмор подчиняется Настоящему, в котором он должен появиться снова лишь спустя необходимое количество нерастраченной боли. Доспехи его становятся пустой корой, а призрачная плоть - дымом, оседающим на землю. И Йорунн не открывает рта, чтобы спорить, потому что был лишь наковальней, по которой ударил молот - и она не раскололась. Танвал склоняется в полупоклоне, что совершают для старших и мудрых. Живые боги совершили невероятное - и он был частью этого. Но когда боги уходят, он остаётся, и Холгунн остаётся рядом. - Не сегодня, - улыбается Танвал небу, которое совершенно чисто, и закрывает глаза. - Не сегодня, - согласно гладит его по щеке ветер, стирая благословение [ никогда не смертной возлюбленной им блаженной ] женщины, взявшей своё вечно-я из Барабана Обманщика, и это хороший ветер, тёплый и сухой, но сильный - он сдует всю лишнюю влагу, он подсушит соль и сделает Забамат не похожим на селевое болото снова. Победа одержана и цена уплачена. Им всем пора домой.