Несвятой

Клуатр храма Илиат в обычное время недоступен мирянам. Это крытая галерея со «святым колодцем» для света в центре, от которого отходят дорожки, разделяющие пространство двора на четыре части. В саду растут целебные и магические травы. Из северного нефа появляется викарий Бретис; он спешит к гостю, что стоит на обходной галерее со стороны рефлектория. У гостя скромное одеяние и военная выправка. — Наместник, — Танвал кланяется. Оба этих мера молоды, но уже успели понять, что жизнь любит поворачиваться оскаленной мордой, заслужил ты это или нет. У них больше общего, чем может показаться — у стройного и тонкого Бретиса, чья ряса безукоризненно выглажена, но в следах копоти, и у мускулистого и более приземистого Танвала, чья мантия безукоризненно вычищена, но буквально искрится от зачарований. Оба этих мера сохраняют своё крайне шаткое положение благодаря безупречности, которой окружили себя, и уму, что позволяет сохранять её при любом ударе. — Говорят, Храм Илиат был святилищем Азуры до того, как в 670 году Первой Эры подвергся перестройке для поклонения Трибуналу, — начинает Танвал. — Это так. Мы не можем умалить значения Предтеч. Но с появлением Трёх Истинных надобность в старых святилищах ушла. Мы с благодарностью придали этим камням новое значение. Танвал чуть прикрывает веки. Если дать Бретису развернуться, он перестроит все развалины отсюда до Морнхолда. — Умение находить новые значения — бесценно. Вы утверждаете, викарий, что у вас есть нужные мне сведения. — Вы обращаетесь ко мне слишком вежливо. Я всего лишь заместитель… — Вы будете настоятелем, Бретис. Это так же ясно, как то, что Империя теряет влияние. Бретис едва заметно улыбается. Потом достаёт из поясной сумы документы. Танвал немедленно распечатывает конверт и жадно пробегает глазами текст. Его торжествующая ухмылка — тоже не более, чем едва заметная тень, но сейчас редкий момент, когда можно не скрывать волнение и радость. За три года, прошедшие с казни Ясаиби Ашибанариасай из клана Кагеш, Танвал вызнал всё о связях и политике дяди. Лледас не глуп, скорее невезуч и всё время ставит не на того гуара, а потом решает возникшие проблемы силой, что до какого-то момента заставляло всех его бояться… но страх — не лучшие поводья для такой большой повозки, как Морровинд, если его нечем поддерживать. Танвал — велотиец до мозга костей. Он не прощает обид, пусть лорд Вивек и неоднозначен относительно прощения; использует свой ум, как оружие, и этим радует Отца Тайн, а когда все остальные способы не годятся, вступает в игру милосердия и жестокости, что так близка Альмалексии. Где-то в его сердце источник куда глубже, но Танвал пока что не желает смотреть так глубоко. До того, как вернуться в Морровинд, Лледас планировал «реформировать» Дом Индорил, возможно, жениться на ком-то из дочерей Тарнов, в общем, сблизиться с Сиродилом. Мышление, более характерное для Хлаллу, недаром из этого Дома происходила его бабка, но… кризис Рубинового Трона пришёлся Лледасу как нельзя некстати. Цаэски можно было упрекнуть во многом, но они хотя бы держали земли под контролем, а теперь начались бесконечные войны за трон. Лледас пытался урвать свой кусок, хотя бы потому, что варился в имперской политике лет десять кряду в составе смешанного дипломатического корпуса Морровинда… но получалось плохо, вдобавок он терял позиции на родине. Чтобы как-то выслужиться уже перед собственным Домом, Лледас решил круто сменить курс и действовать так, как Совет ожидал от его брата: резко и фанатично. Провёл пару показательный экзекуций, потеснил эшлендеров в Забамате и Варанисе, устроил пару заварушек с нордами Рифта, поддержал экспедицию — читай, налёт — дружественных семей Дрес на Чернотопские болота… в общем, показал всем вокруг, что в Сиродиле могут хоть головы друг другу откусывать, а будить трибуналитского нетч-быка не следует. Немного беспокоило то, что сам Трибунал не высказался никак. Обычно леди Альмалексия проявляла недюжинное внимание к делам дома Индорил; о деятельности Лледаса Морнхолдская Капелла сохраняла обидное молчание — сиди и гадай, то ли это безразличие, то ли скоро над твоей головой разверзнется геена гневная, то ли всё в порядке… Лледас на всякий случай начал создавать себе ауру нетерпимого к еретикам воинствующего инквизитора, даже ходил всюду в ординаторских доспехах для ночных облав, выполненных из сверхдорогого пурпурного эбонита. Танвал же от внешних атрибутов благочестия воздерживался; наоборот, как его воинственный дед, не носил ничего, кроме обыкновенной мантии боевого мага в геральдических цветах, и единственными излишествами позволил себе очень хороший посох — и пирсинг. Традиция проколов, отмечавших вехи в личной истории воина, следовала прямиком из велотийской эпохи: формально она никак не противоречила доктринам Трибунала, но по факту её больше уважали в Эшленде. «Осёдлые», наоборот, недавно завели моду на гладкие лица и даже уши не всегда прокалывали. Но столь акцентированная древняя деталь привлекала внимание — и Танвала спрашивали, а, услышав ответы, начинали уважать. Танвал пробил подбородок в честь Ясаиби (отдельным удовольствием было поручить саму операцию Хедранне, матери клана, к которому принадлежала шаманка); нос — в честь отца, а уши и брови накапливали память о всех его победах, совершённых над монстрами, даэдра и врагами отечества… да так, что всю «амуницию» одновременно Танвал зарёкся надевать сразу же, как количество отметок перевалило за полдюжины: и смотрелась такая гроздь железа вычурно, и в драке было бы лишним. Хотя много кому и когда спасали жизнь зачарованные украшения… Что ж, Танвал лепил картинку себя на ощупь, из благих дел, эксцентричной внешности, учтивых манер и оброненных там и сям оппозиционных суждений, но АльмСиВи явно наградили его лучшим чутьём, чем дядю; там, где Лледас внешне и действиями был криклив и истеричен, Танвал являл пример настоящего, утончённого, воистину велотийского благородства и бесстрашия даже в критике, чем постепенно завоёвывал симпатии. Благочестие без фанатизма, аристократичность по праву бытийства; Совет начинал понимать, что совершил ошибку, но оперился бы юнец столь качественно, получи он отцовское место без боя?.. А бой предстоял нешуточный, и к нему Танвал готовился хладнокровно и последовательно. Три силы были способны как-то пошатнуть Лледаса, не затронув при этом Дом Индорил: компрометирующие связи с коловианцами, нечистоплотность во внутриклановой политике и бесплодие. Танвал собирал доказательства по всем трём направлениям. С гораздо большим удовольствием он бы просто бросил дяде в лицо вызов и сжёг на дуэли — но Лледас бы не дал дуэли состояться, благо Мораг Тонг прекрасно себя чувствовали, несмотря на всеобщую истерию относительно асассинов, перерезавших всех до одного потомков потентата. О том, что перед смертью Ясаиби прокляла Лледаса бесплодием, слышали все, кто присутствовал на казни, а вот что к этому приложилась ещё и импотенция, Танвалу донесли куда более искушённые источники. Старые правила предполагали, что тот, кто не способен продлить род и имеет серьёзный физический изъян, может оставаться во главе Дома лишь ограниченное время. Форсированная религиозность служила Лледасу оружием против недовольных; Танвалу удалось извлечь из рудников нескольких «внезапно» исчезнувших с политической арены «еретиков» и собрать неопровержимые доказательства того, что иные были казнены ошибочно. Эшлендеры клана Кагеш, которых Лледас отказывался считать за меров, были готовы дать показания, что «пресвятой Лледас» на самом деле тайно провозил через пустоши оружие для Сиродила, истребляя всех свидетелей; пусть осёдлые и кочевники всегда были в натянутых отношениях, те, кто хотели мира, должны были прислушаться даже к таким свидетельствам. И, наконец, викарий Бретис только что поделился с Танвалом чудесной пухлой пачкой писем и документов, подтверждавших тайные отношения Лледаса с коловианскими претендентами на Рубиновый Трон, тянувшиеся ещё с бытности того послом. Оружие в обмен на дальнейшее очень, очень, очень спорное сотрудничество между Морровиндом и Сиродилом… Никогда нельзя класть даже маленькой монетки Дракону в пасть. Всё вместе собиралось в отвратительную картину. — Чудесно, — говорит Танвал, перелистывая документы. — Думаю, АЛЬМСИВИ будут гордиться вами, сэра. Боги хранят нас, а мы храним нашу землю для них. Викарий сохраняет отстранённое выражение, но можно уловить, что внутренне он ликует. — Лледас уничтожает всё то, о чём так много говорит. Я ненавижу ложь. Можете считать меня идеалистом, мутсера, но я готов действовать много и решительно, если это поможет установить настоящую справедливость. — Надеюсь, мы никогда не превратимся в инквизицию сами. Они раскланиваются, и Танвал покидает Храм, чтобы отправиться в Эбонхарт. Он собрал три драгоценности, что должны отправить его дядю в Забвение, и теперь им нужна достойная оправа, в которой они и предстанут перед Советом на следующем собрании. Со дня на день Танвал ожидает возвращения Телванни Адраса Велая, с вестями от которого весь замысел должен был обрести цельность и изящество. И Адрас появляется в срок.