Тень, сокрытая в сумерках

Эдвард

Я, конечно, отчасти виноват во всем происходящем сам. Хотя, почему «отчасти»? Кажется, именно я во всем виноват, вина же Гарри тут относительна... Мне нужно было думать, что я творю. Да, совсем-совсем не стоило вызывать Эванса на разговор при всех. И не стоило вести этот разговор в коридоре школы, полной, между прочим, озабоченных подростков, которые с радостью придумают и разнесут по всему городу самую нелепую сплетню. Но я не мог ни о чем другом думать, когда узнал, что он чем-то расстроил Беллу. Отчего-то мысль о том, что она может тоже быть виновата, даже не посетила мою голову. И я совершенно не подумал о том, что, вообще-то, об этой истории уже знал. Точнее знал о том, что Белла, этот невинный ангел, как-то неосторожно умудрилась обидеть Роуз и Эммета. Нет, ну сестра обидеться могла и на сущую ерунду, тем более Беллу она недолюбливала и до этого. А вот Эммет казался мне необидчивым и понимающим. Не знаю, как он не увидел того, что девушка явно не стремилась его обидеть? Я, конечно, не уверен, что именно тогда произошло, но поверить в то, что Белла может специально сказать что-то плохое, я не мог. Зато был почти абсолютно уверен в том, что она могла совершенно случайно произнести фразу не так — уж о ее тотальном невезении знали все. Как, впрочем, и в том, что Роуз могла в этом случае увидеть возможность и настроить брата против Изабеллы. Даже спустя время я не мог понять, почему я не подумал об этом в тот момент? Почему не вспомнил? Почему так яростно бросился защищать честь девушки, даже не разобравшись в ситуации, хотя я знал, что никогда не бывает виноватым кто-то один. Почти никогда. Нет же, я просто, словно ослепленный вспышкой ярости, помчался к этому Эвансу в желании если не придушить его, то заставить испугаться до такой степени, чтобы он больше никогда не подходил к Белле и не обижал ее. Естественно, когда я «вежливо» попросил Гарри выйти и поговорить, взбунтовалась Роуз. Она вообще как-то излишне трепетно относилась к этому парню. Впрочем, это не могло стать мне преградой, хотя, несомненно, наша небольшая перепалка окончательно привлекла внимание. Это было первой ошибкой с моей стороны. Я мог бы выловить Эванса в коридоре. Я мог бы подойти позже, или хотя бы говорить не так громко. Но нет же… Какой я идиот, однако. Это было бы даже смешно, не будь так ужасно. Второй моей ошибкой, наверное, стало то, что я оставил свою семью в столовой и вообще предложил поговорить наедине. Думаю, эта ситуация не переросла бы в такую катастрофу вселенского масштаба, не меньше, если бы рядом с нами стоял хотя бы кто-то из моей семьи. Наш разговор не показался бы таким… двусмысленным. — Что ты хотел мне сказать? — спросил меня тогда Гарри. Это была моя третья ошибка. Мне бы стоило присмотреться к нему, и я бы увидел только то, что он переживает за мою семью. Что он не видит, в чем причина моей агрессии. Что он удивлен происходящим, но спокоен. И, самое главное, мне тоже следовало бы оставаться таким же. Но я не видел всего этого. Я лишь медленно и неотвратимо наступал на него, надеясь таким образом испугать. Мне кажется, что именно в эту секунду я на мгновение выпустил чудовище из своих глубин. И это чудовище жаждало увидеть эмоцию в глазах парня, направленную только на меня. А что проще вызвать в человеке, если не страх? И я ошибся в четвертый раз. Все вампиры обладают особой способностью. Они могут очаровать и испугать моментально и так сильно, что люди просто не смогут забыть об этом никогда. Очарование нужно для того, чтобы привлечь жертву. Страх же для того, чтобы отпугнуть противника, чтобы он навсегда запомнил, что нельзя связываться с нами. Обычно, после испытываемого страха люди сбегали так далеко, насколько это возможно. Я хотел, искренне хотел, чтобы Эванс сбежал. Исчез из моей жизни, и все бы тогда вернулось на свои круги. Все стало бы прежним, разве что за исключением Беллы. Ее я не хотел терять. Это была не просто какая-то пятая ошибка. Это был провал. И если бы не какое-то странное обстоятельство, я бы стал чудовищем в глазах многих. Этот страх действовал на небольшую территорию, но ее бы хватило, чтобы напугать не только Гарри, но и практически всю школу. Я не думал об этом. Я лишь включил этот страх и изо всех сил направил его на Эванса. И… ничего. — Ну так что? — вдруг спросил он, с какой-то грустью глядя на меня. А я был… Я не знаю, как описать это чувство. Как будто я врезался изо всех сил в невидимую стенку. Как будто меня неожиданно ударили под дых. Как будто на меня вылили ведро ледяной воды. Я был ошарашен. И я словно пришел наконец-то в себя. Это чувство напомнило мне отчего-то о том дне, когда я впервые ощутил себя вампиром. Все словно обрело кристальную четкость. Словно я смотрел на мир до этого сквозь мутное стекло. Это не было ошибкой. Это было словно озарение, что спасло меня, что привело в чувство. Это стало моим спасением. — Я? Меня охватила такая буря эмоций, что я, казалось, начал тонуть. Я осознал, что только что натворил. Но... Но ничего не происходило. Совсем ничего, словно я и не выпускал страх. Но это было, я знаю. Где-то на периферии сознания я слышал яростные мысли своей семьи. Они ощутили что-то, но подходить не спешили — Джаспер изо всех сил сдерживал их эмоции, чтобы они не примчались сюда и не привлекли еще большего внимания. Но Роуз успокаивало, пожалуй, даже не это, а то, что она чувствовала, что ее драгоценный Гарри был в порядке. Да, на первый взгляд он не изменился совершенно. Вот только, приглядевшись, я увидел, что он словно из последних сил сдерживает усталость. Да, словно удар принес ему не страх, а усталость. Словно он… словно он сдержал этот удар… словно это он защитил меня от огромнейшей ошибки. И все, что я чувствовал до этого, показалось таким… неправильным. Словно это не я ударил его волной страха, а он, увидев во мне какую-то брешь, проник в душу и ударил очарованием. Потому что теперь он не казался мне плохим. Я перестал видеть в нем зло, увидев обычного парня. Такого хрупкого, растрепанного, словно маленький воробушек. И этот воробей смотрел на меня в немом ожидании. Несколько секунд ушло на то, чтобы вспомнить, что же я должен сказать, о чем мы говорили, что мы вообще здесь делаем… — Это я тебя слушаю. Что ты такое сказал Белле? Мне это казалось уже не таким интересным. Ничего меня не интересовало сейчас, кроме него. Кто он? Кто же он такой? Я что-то отвечал, но все мои мысли были заняты другим. А потом он улыбнулся, чем окончательно отправил меня в ступор. И отчего-то именно в это мгновение я осознал, что практически не чувствую его аромата. Но такого просто не могло быть. Абсолютно все обладают своим, определенным, неповторимым запахом. Интенсивность аромата различная: от кого-то несет за километры, как, например, от вервольфов, а чей-то запах можно уловить лишь в непосредственной близости. Самый «не пахнущий» для меня вампир ощущался на расстоянии примерно десяти метров. От Гарри я с трудом ощущал какой-то аромат, стоя в метре от него. Нет, было бы слишком странно, если бы от него не исходило вообще никакого запаха. И нет, от него шел букет запахов, но все они были посторонними, привнесенными. Запах геля для душа, аромат туалетной воды, кажется, еще ощущался шоколад… Но вот именно его запаха я не чувствовал. Словно его не было передо мной, словно он иллюзия… И тут я совершил очередную ошибку, которая и стала тем моментом, с которого начались мои страшные дни. Хмыкнув на его вопрос, я наклонился ближе и, прошептал ему, чтобы он договаривал. Мне повезло — от неожиданности или, быть может, смущения, Гарри покраснел. Кровь прильнула к его щекам, что должно было лишь только ещё больше усилить его аромат. Я глубоко вздохнул. И это случилось. Я наконец-то ощутил его аромат. Он что-то говорил. Я, кажется, даже на автомате ему что-то ответил. А потом он сбежал, оставив меня в одиночестве — ошарашенного, словно убитого наповал… И я… я не знал, что со всем этим делать… Казалось, что для меня произошел персональный атомный взрыв… Со мной случилась моя персональная катастрофа.