У нас есть здесь и сейчас — И нам не надо ждать завтра, Чтобы сказать: «Я люблю!», Улететь на Луну и вернутся обратно! У нас есть здесь и сейчас, — И это невероятно! Не пропусти этот миг, не упусти этот шанс — Не надо ждать завтра! *
POV Катя
Я всегда думала, что уж я-то умная, я-то знаю, как правильно жить. Оказалось, что порой ум только мешает, особенно там, где замешано сердце… И, наоборот, там, где надобно включить голову, у меня она отключается напрочь. Как там господин Грибоедов вещал?«Судьба, проказница-шалунья, Определила так сама: Всем глупым счастье от бездумья, Всем умным — горе от ума.»**
Только смысл винить судьбу за собственные ошибки? Видимо, потеряв сознание, я ударилась головой, и она встала на место. Потому что только сейчас, когда я оказалась в больничной палате, я осознала, что могла натворить. И разозлилась сама на себя. До смерти уработаться захотелось? То-то бы Андрей обрадовался. И родители. Я — дура. Умная дура. И во многом, что со мной произошло, виновата я сама. Так как даже вставать мне было пока запрещено, у меня было довольно много времени для раздумий. Я вспоминала, как поверила в любовь Андрея, когда он ещё играл… Вот тогда нужно было включать голову! А я размякла, как масло на сковороде, и, держась за его руку, бездумно пошла туда, куда он меня вёл. А потом он, наверное, заблудился, растерялся и оказался в таких дебрях, где всё было ему ново, незнакомо, где он впервые не знал, как себя вести. Теперь он опирался на мою руку, надеясь, что я знаю выход. Но, увы, я в тот момент уже нашла инструкцию, потому отрывала его руку от своей, палец за пальцем. Было больно и страшно, но я всё равно шла вперёд, всё дальше от него. Оставила его одного блуждать в незнакомом лесу странных чувств, которым он долго не мог найти названия. Не знаю, было ли всё так, как я сейчас себе представляю, но мне хочется думать, что я хоть немного научилась чувствовать и понимать Андрея. Тогда же я ощущала что-то? Только вот сердце закрыла, анализировала всё, как столбцы цифр в отчёте, который был ему так нужен. А я, как охотник, манила его этим отчётом, как приманкой, как куском мяса перед львом. Мол, встанешь на задние лапы, сделаешь, что я хочу, и получишь желаемое. Только он не желал встать на лапы, то бишь признаться во всём, и я становилась всё отчаяннее и злее. Мучила его и себя, но уже не могла остановиться. Кто из нас был тогда охотником? Кто — жертвой? Ещё и Кольку втянула. Вместо красной тряпки метнула его Андрею прямо в лицо и почему-то удивлялась его реакции. Финансовую ревность какую-то выдумала… Дурочка и есть. А потом на Совете рассказала всю правду. Размазав нас обоих по стенке. Не думая о том, каково Андрею, когда люди, которым он так хотел доказать, что может БЫТЬ, а не казаться, практически приковали его к столбу позора. И не без моей помощи. Потом сбежала от него, раненая, но ещё живая. Забыла свои слова и обещания быть всегда рядом с ним. Тогда я думала, что делаю правильно. Сейчас же, перебирая страницы того дня в памяти, я не могу сдержать слёз. Как он хотел меня удержать, объяснить, как цеплялся за меня… Словно утопающий за соломинку. А я оставила его барахтаться в одиночестве. Надеялась, что он вернётся к Кире и будет счастлив. Какое право имела я решать за него? Очень больно думать об этом. Больно представлять себе, как он смог выбраться из той бездны, в которой я его оставила… Тихий стук в дверь отвлёк меня от мыслей, и в палату, отчаянно храбрясь и пытаясь не показать излишней тревоги, вошла мама. Бедная моя мамочка! Напугала я тебя, да? — Катюша, там в коридоре Андрей Палыч, навестить тебя хочет, — кутаясь в шаль, заговорщицки прошептала мама, как будто её кто-то мог услышать, — Папа уж так разозлился на него, мол, довели вы Катерину, не надо бы ей в вашей «Зималетте» работать… А мне его так жалко, Катюша, так жалко! Сидит там такой одинокий, такой… — увидела мою улыбку и осеклась. Ах, мама, ты удивляешься, чему я так улыбаюсь? А я счастлива. Счастлива от того, что он пришёл ко мне, как будто услышал мой молчаливый зов. Опередил меня. Буквально минуту назад в моей голове прозвенела мысль о том, что надо забыть о прошлом, насколько это возможно. Жить настоящим. Жить здесь и сейчас. Теперь-то я не буду ставить меж нами стену, не стану препятствовать тому, что давно решено за нас. — Мам… Позови его, пожалуйста. — А ты что же, простила его, доченька? — Мне не за что его прощать, мам. Мы оба уже расплатились за свои ошибки. И я хочу начать жизнь с чистого листа. Позовёшь? Мама вышла в коридор, и я, нервно теребя от волнения кончик одеяла, даже приподнялась с подушки в ожидании. Как он посмотрит на меня? Что скажет? Почему-то перед глазами пронеслась сцена встречи влюблённых из какой-то мелодрамы, как они бегут друг к другу, обнимаются, целуются на фоне какой-нибудь красивой лиричной мелодии… Посмотрела на себя в маленькое зеркальце, увидела там нечто бледное, размытое и рассмеялась: как будто время повернулось вспять. Вернулась та, старая Катя… Только вот внутренне уже изменилась. Да, и Андрей, конечно, совсем другой. И не получится у нас, как в кино, бежать навстречу друг другу. Оба подстреленные. Он — жизнью. Я своим глупым упрямством. Дверь со скрипом отворилась, и Андрей, улыбаясь, въехал. Я так не хотела плакать. Хотела, чтобы он не видел, что я его жалею. А увидела его улыбающимся мне, как будто ничего не случилось, словно и не было этих долгих одиноких месяцев, и расплакалась. И снова — время повернулось вспять. Я плачу, а он утешает. Только теперь у него даже автомобильной салфетки нет. — Ну, что ты, Кать? — подъехал вплотную к кровати, — Что ты, что ты? — целует лицо, руками, губами осушает мои слёзы, которые и не думают останавливаться. Сама не знаю, отчего плачу. Наверное, от счастья. Он рядом. И с ним, только с ним я снова могу быть слабой. И плакать, если хочется. И цепляться, и надеяться на него, ведь он сильный, он такой сильный! И ощущать, как путаются мысли, потому что губы всё-таки встретились, и всё, что вокруг, вдруг стало совсем неважным. Важен только он. Важно лишь его имя, произнесённое то ли на выдохе, то ли на вдохе, между такими знакомыми сладкими поцелуями: — Андрей…