Убежать от мотылька

      В палате госпиталя пахло крепким алкоголем, огнём и илистыми мазями, которые странно совмещали в себе запах чего-то фруктово-приторного и откровенной гнили. Лилит лежала на животе, утыкаясь лицом в мокрую от слез подушку. Тело нервно вздрагивало от каждого касания. По коже ползли мурашки. Ведь руки у палача всегда холодные.       Асмодей с аккуратностью художника накладывал лечебные мази на поврежденные участки. Мазь щипала, неприятно стягивала и грела кожу. Эти ощущения можно было терпеть, если бы не безысходность и близость Асмодея.        — Да полно тебе, глиняная фигурка, — веселым и до странности ласковым голосом заговорил палач, — хватит хныкать и прекрати напрягать тело. Если ты расслабишься и позволишь боли воцариться в тебе, она перестанет быть такой невыносимой.       Лилит не смогла дать внятного ответа, а только сильнее расплакалась.        — Какая же ты слабая. Тебя даже не били кнутом.        Лилит аккуратно повернула голову к змею. Взгляд был затуманенный от слез, вопросительный.        — Мессир милостив. Он отложил кнут, — пояснил Асмодей. — Тебя наказали всего лишь лёгким ремнём. Но не переживай, когда достаточно окрепнешь, то сможешь получить и кнутом.        Эти странные слова поддержки напугали Лилит своим безумием. Она шмыгнула носом и отвернулась, стараясь успокоиться, но хотелось ещё громче разреветься. А на скучной стене сидел мотылёк.        Мотылёк. Лишь бы палач его не заметил! Раздавит же и улыбнётся. От этих мыслей на душе сделалось еще паршивее.        Холодная рука с новой порцией мази коснулась раны. Лилит вздрогнула. По телу жучками расползлось неприятное щиплющее чувство. Мотылёк вспорхнул со стены, полетев где-то под потолком. Он сделал маленький круг, выбрал лучший угол обзора и уселся на угол шкафчика для медикаментов.       Закончив с мазями, Асмодей  отошёл к шкафчику и открыл его. Мотылек располагался на порядок выше среброволосой макушки палача. Это немного льстило и позволяло остаться незамеченным. Запах смерти, который чувствовался, от Асмодея в змеином облике, стал почти незаметен. Однако запах огня всё равно смешивался с чем-то инородным.        Асмодей вернулся к белому телу, соорудил многослойный прямоугольник из марли и наложил чистую ткань к ранам, чтоб не сочились. Мотылек наблюдал за его чётко выверенными неторопливыми движениями. О том, что мессир ожидает, палач и думать забыл. Какое неуважение!        Раздался стук в дверь. Лилит передёрнуло, будто это был не стук, а гром от камнепада. Асмодей злобно оскалился, но от своей работы не отошёл.        — Кто?! — рявкнул он, отчего Лилит снова вздрогнула.        — Господин палач, — черт сунулся в комнату и расплылся в елейной улыбке, хотя коленки его дрожали, — бросайте возиться с девчонкой. Мессир вас хочет.        — Меня?       — Видеть, господин палач, только видеть, не более.        Асмодей закатил глаза и выругался одними губами. Но от Лилит не отошёл. А она лежала, не двигаясь, и пыталась создать ощущение своего полного отсутствия.        — И что, прямо сейчас?        — Прямо-прямо, абсолютно прямо, господин палач, — вошедший быстро закивал. — Не стоит заставлять ждать мессира.        Палач покосился на чертёныша, да так, что тот сглотнул, в горле у него пересохло, а вместе с дрожащими коленками стал дёргаться и хвост.       — Я приду.        Таким мрачным и строгим голосом в пору зачитывать смертные приговоры. Хотелось бы ответить: «Ну что вы, милостивый господин палач, не стоит никуда приходить. Лучше закопайтесь где подальше и пощадите нас всех», но слова куда-то делись. Черт поспешил покинуть палату лазарета.        Спешить при работе с таким телом — кощунство! Одно радовало Асмодея: это явно не последняя порка. Главное, присматривать и быть быстрее лекарей.        Наконец всё закончилось. Лилит с облегчением вздохнула, когда дверь скрипнула,  и в комнате воцарилась тишина. Мотылек вспорхнул со шкафа и неслышно приземлился на край подушки, прямо перед глазами Лилит. В её зеленющих глазах мелькнуло удивление, а после искреннее простое счастье. Как же легко обрадовать бедствующего человека!        — Останься со мной, — прошептала Лилит.        Мотылек внимательно на неё посмотрел, будто раздумывал.        — Пожалуйста, давай дружить. Я буду хорошим другом.        Теперь в зелени глаз отражалась надежда. А ведь можно всего лишь улететь, и надежда превратится в отчаяние. Но мотылек не стал так делать. Он остался на месте. Слушал.        — Я буду искать для тебя вкусности и никогда не дам в обиду. Ну, я постараюсь.        Что-то в мотыльке показалось скептическим. «Конечно он сомневается, ведь я лежу тут и не могу ничем помочь», — сообразила Лилит и добавила.        — Я больше не буду гневить мессира и остальных. Я не подведу тебя и всегда буду рядом. Пожалуйста.        Мотылек расправил крылышки, будто бы потянулся, и снова сложил их. Лилит восприняла это как согласие.        Мессир сидел в тишине кабинета. Комнату освещала одна толстая свеча, пламя которой пританцовывало на фитиле, заставляя дрожать и изгибаться рогатую тень дьявола. В свете пламени его строгое лицо казалось ещё угрюмей. Правду говорил черт: не стоит заставлять мессира ждать. Иначе мессир превращается в жуткую версию самого себя. Лицо молчаливого ужаса.        Ситуацию ухудшало ожидавшие прочтения письмо от дьяволицы. Её слова, сказанные, написанные, пусть даже сказанные впустую, никогда нельзя было игнорировать. Никогда.        Но читать второпях Её письма — верх неуважения. А из-за скорого прибытия палача полностью отдаться этим мелким витиеватым буквам и пляшущим строкам не представлялось возможным. Да чтоб призраки прошлого измучили этого дрянного мальчишку за неуважение к чужому времени! Надо же, как глиной заинтересовался.        Наконец послышался тройной стук в дверь. В полумрак вошёл беловолосый змеиный демон.        — А я уж думал, за тобой надо дюжину чертей посылать, чтобы волоком притащили.        — Прошу прощения, мессир. Лечил фигурку глиняную. Представляете, её кожа настолько хрупкая, что умудрилась даже от ремня кое-где лопнуть.         — Не сложно представить. Люди всегда были слабы телом. Такими, в принципе, они и должны быть. Духом только порой незаслуженно сильные. А девчонка переживет, будет ей наука.        — А таких как она много? Людей этих… — Асмодей посмотрел заинтересованно, с пытливостью ученого и придвинул стоящее у стены каменное кресло с металлическим каркасом, чтобы сесть напротив.        Мессир слегка поморщился от неприятного скрежета, а после усмехнулся.        — Было много. Теперь мало. И хватит вопросов. Я позвал тебя не о людях разговаривать. Твоя беда, что ты их не помнишь. Возможно это и к лучшему.        Жестокие слова по отношению к тому, кто напрочь потерял память. Но мир вообще штука жестокая. Да и кто знает, что там, в этом прошлом. Асмодей нахмурился, губы плотно сомкнулись в одну линию, выражая недовольство. Для «клиентов» палача такое выражение пророчило долгие мучения и особенно искусные пытки, но сказать что-то против мессира не мог никто.        — Я не могу это оставить, мессир. Это моё прошлое. Прошлое создаёт нас настоящих.        — Нас создают только наши действия, которые мы совершаем в данный момент. Прошлое никого не заботит.        Строгий и твёрдый голос мессира заставил Асмодея согласиться.        — А теперь я хочу знать, по какой причине ты вечно где-то пропадаешь и везде опаздываешь? Что ты искал на поле битвы как звон мечей отгремел?        Асмодей задумался, подбирая подходящие слова.        — Я просто прогуливался, мессир. Отчего-то мне нравится гулять среди трупов. Да и вдруг отыщется выживший или у невыживших будут вещи интересные. И атмосфера особая.       Мессир задумался, размышляя об «особости» атмосферы. Сотни тел, влажные от крови камни, склонившиеся над местом сражения серые скалы. В мирное время такое узришь не всегда.        — Хм. Меня удивляет твоя манера любования трауром. И что ты в этом находишь?        Желтые змеиные глаза блеснули азартом. Легкие набрали побольше воздуха, чтобы хватило для разгоряченной тирады, но мессир поспешил забрать свои слова.       — Объяснения излишни, Асмодей. Это был риторический вопрос. Думаю, ты понимаешь, почему я против этих самоволок? — взгляд дьявола был таким же строгим. В ответ кивок. — Замечательно. Итак, перейдем к делу. Мне нужен ещё один советник, и им будешь ты.        Асмодей удивлённо изогнул бровь.        — Разве я не «неопытный юнец»?       — В каком-то смысле так и есть, — мессир сдержал усмешку, но улыбнулся. — Но все-таки ты на удивление один из сильнейших воинов. К тому же истина слагается из разных голосов.       — Даже из голосов палачей без прошлого?        В ответ мессир усмехнулся и кивнул.        — Советник — правая рука своего господина, поэтому и должен находиться на расстоянии не более вытянутой руки. И я не хочу собирать своих советников по полю боя, в каком состоянии бы они ни были. К тому же ангельская стая может нагрянуть когда угодно. Надеюсь, мы поняли друг друга?        — А разве мне стоит бояться их стаи? Против троих я смогу сыграть.        — Против троих сможешь. Но стая может и из десятерых состоять, — скептически хмыкнул мессир и подвёл итог. — Надеюсь, мы поняли друг друга? Никаких неожиданных исчезновений и бесполезных прогулок.        — А если в результате прогулки что-то путное найдётся?       — Тогда принесешь и мы решим, насколько оно путное. Ступай.        Асмодей кивнул и развернулся, направляясь к двери. Дотронувшись до металлической массивной ручки, он обернулся.       — Мессир, вы не сказали, что будет входить в мои обязанности советника.        — Позже скажу. Тебя позовут на собрание. Но одна из главнейший обязанностей — быть всегда в зоне доступности.        Асмодей кивнул с серьёзным видом. Надо же, его решили сделать советником.        Покинув кабинет мессира, Асмодей довольно улыбнулся. Пусть ему и не разрешили более любоваться смертью, результат этого разговора был очень приятным.        Тем временем мессир остался наедине с полумраком и сонным спокойствием. Немного погодя, он вызволил из ящика стола письмо и развернул его. Прыгающие строки аккуратно жались на узком листе.        Вначале был отчет. О количестве ресурсов, о состоянии темного мира и о том, сколько лет дочеловеческой эпохи им еще удастся выдержать. В конце отчёта и после ряда тёплых слов была приложена страница из старой книги, сложенная несколько раз, чтобы подходить под размер послания.         «Они не ведают истинного пламени, ибо пламя далеко. Без пламени тело их холодно, кожа бледна, а движения медлительны. Однако никакое создание нашего мира не выживет без огня. Иные учёные (обыкновенным образом шарлатаны) спорят, что есть где-то в той стороне мрака и холода особый, неизвестный даже Творцу Адовому, источник пламени. Я же готов держать ответ за свои слова. И потому утверждаю смело: по своей ледяной природе демоны снежной границы — порода хищников. Они насылают поющие вьюги, чтобы заманить и запутать путника, а когда тот остаётся без сил на борьбу, являются сами и высасывают весь пламень из сердца. Отчего, думается, сугробы на севере разномастные и большие? Оттого, что трупы под снегом».       Кусочек текста был зажат двумя иллюстрациями. Сбоку это было изображение обнаженного мужчины с синюшно-бледной кожей, белоснежными волосами и теряющимися из-за той же белизны рогами. Снизу — мрачный пейзаж с тёмным небом, ледяными пиками и сугробами. Из ближайшего к зрителю сугроба торчала рука.        Мессир скептически хмыкнул, поглаживая пальцами рельефный и потрескавшийся от густой краски пейзаж. Демон севера. Художник не придумал, какой могла бы быть одежда у северян. К счастью, некоторые части его тела он не прорисовывал детально.        Асмодей и правда походил на северянина. У него была пусть не синюшная, но серая кожа. Волосы не идеальной белизны, но также растрепаны. Глаза… ладно, глаза не белые. Однако такой оттенок желтого нельзя назвать типичным для вышедших из огня. Змеиный хвост только портил картину, вносил погрешность в статистику совпадений.       «Облик всегда можно изменить, — размышлял мессир, поглаживая бороду. — А змеиные и прочие чудовищные облики были распространены лишь при становлении Ада». Мессир снова хмыкнул и отстранился от стола. Всё же существование демонов снежной границы надо доказать, а одна страница из книги сказителя легенд ещё не доказательство.        Закончив с чтением, мессир сложил страницу по сгибам, как она и была сложена. Только тогда он заметил крошечную полоску бумаги. Видимо она пряталась в сложенной странице. На полоске умещались только две строчки. Мессир взял ее одними кончиками когтей и прочел прижавшиеся друг к другу буквы.        «P.S. Касательного нашего прошлого разговора и последнего твоего наставления, мой творец. Всесжигающе люблю, но покорности не обещаю.        

Твоя Игнесс»

      Мессир удивленно изогнул бровь, хмыкнул, откинулся на спинку кресла и с усмешкой цыкнул. Немыслимая идея перечить самому дьяволу может прийти в голову только дьяволице. Теперь оставалось лишь гадать, что эта рыжая бестия умудрилась задумать.        Мессир сложил письмо и вырванную страницу, перевязав их алой лентой. На увесистой шкатулке щелкнули замки. Шкатулка открылась. Дьявол положил письмо внутрь, и желтоватая бумага полностью скрылась в густой тени.        Оставалось только заглушить мысли работой, чтобы не терзаться вопросами о севере, змеях без прошлого и своей дьяволице.        По пути из кабинета Асмодей заглянул в палату Лилит. Спит. Причём крепко так, спокойно. Лежит всё так же на животе, но личико теперь отвернула от стены. Асмодей растянул губы в довольной улыбке. Любуясь измученной девочкой, он совсем не заметил мотылька в ее волосах.