Убежать от мотылька

      Ряд игл выстраивался чётко по длине. Ножницы прямые, ножницы изогнутые. Пара разномастных скальпелей. Рядом с наполненной водой чашей лежала скомканная куча тряпок неизвестного происхождения — возвращаться за бинтами в лазарет палачу было совсем лень. К стене примостилось большое овальное зеркало. Его металлическая гладь совсем стала мутной, но разобрать очертания себя и некоторых деталей ещё было возможно. Более того, у Асмодея даже была лупа. Большая, на штативе и, как казалось бывшему её владельцу, безнадёжно сломанная. Но Асмодей смог её починить. Так что теперь это была его личная лупа. Когда абсолютно лично своего имеешь мало, эти качества у предметов ценятся втрое больше.        Итак, всё готово.        Асмодей окунул кончик тряпки в воду и обтер влажной тканью место будущей операции — низ живота, слева. Он был уверен, что камень именно там, он его чувствовал. Только теперь местом дислокации был не желудок, а начальные отделы кишечника.        Сухой кончик той же тряпки Асмодей окунул в кувшин с брагой и тоже прошёлся им по коже. Для дезинфекции. После он посчитал совсем не лишним принять глотков пять спиртного перорально. Для повышения эффективности.       Немного поразмыслив, Асмодей скомкал несколько шкур, которые застилали его ложе из камня, отодвинув их к стене. Проводить самооперацию он решил полулежа. Положение стоя совсем не подходило. Несколько месяцев назад, пытаясь прооперироваться в вертикальном положении, палач чуть не потерял какую-то из частей себя. Допускать такое снова не хотелось, времени не так много.        Асмодей подвинул поближе всё необходимое, аккуратно лёг на кровать и взял свой любимый инструмент. Он любил режущие инструменты. Прокаленный над свечой и едва остывший скальпель коснулся кожи, надавил, вонзился в плоть, вычертил ровную линию.        Границы линии поплыли, из раны выступила кровь: смолистая тёмная, почти чёрная. Кровь палача больше напоминала чернила, да и на бумагу ложилась прекрасно. Он проверял. Приходилось сильно сосредотачиваться не только на самой операции, но и на крови, чтобы не позволить ей вытечь в большом количестве. Кровь слушалась и стекала скудно, как густая смола или древесный сок.        Следующий разрез пришёлся по мышечной ткани другим видом скальпеля. Мутное зеркало, стоящее как-то криво, почти не давало никакой информации, иногда приходилось работать на ощупь.        Асмодей потянулся за ранорасширителем. Хмель в голове едва ощущался и никак не притуплял ощущения, но о том, что палач испытывает какую-то боль, можно было догадаться только по плотно сомкнутым губам. Асмодей глубоко вдохнул, затаил дыхание и раскрыл рану. Это казалось самым неприятным, заставляло сильнее поджать губы, сдержать стон и…улыбнуться. Но без ранорасширителя неудобно.        Теперь разрезать стенку кишечника. Камень должен быть тут. Щипцы. Где щипцы? Ладно, руками легче. Тощие пальцы проникли в рану, быстро сориентировались в родном теле и нащупали гладкую твёрдую поверхность камня. Скользкий. Благо, есть когти.        По комнате разливался запах болотного ила, мокрого мха и перегноя. Асмодей поднёс находку к лицу. Камень был перепачкан густой до черноты тёмно-зелёной жижей, но даже сквозь неё проглядывались бирюзовые переливы. Именно цвет привлёк внимание своей необычностью. На фоне всеобщей серости бирюзовый минерал казался чьей-то шуткой. Возможно эта находка принадлежала лежащему рядом ангелу — на поясе его брони был закреплен пустой и раскрытый шелковый мешочек, идеально подходящий, чтобы хранить в нём камень навроде этого. Но мёртвым совсем не много надо, и красивые камушки точно не входят в список необходимых вещей.        Что-то щекотное пробежало с низа живота до хвоста и исчезло в складках постели. Это была кровь. Вот так, не зашьешь рану, едва отвлечешься, а вены уже по своей наглой воли заставляют кровь истекать почем зря наружу. Убрав камень на прикроватную тумбочку, Асмодей схватил иглу и зажал её специальным пинцетом, чтобы не выскальзывала из мокрых пальцев. Опыт научил его оснащать иглы нитями заранее, чтобы не терять время в процессе операции. Не хотелось отмывать кровь.        Но отмывать её всё же пришлось. Как минимум от себя — на чёрных шкурах чёрной крови всё равно не видно. Свежие швы ныли и отвлекали на себя внимание. Кажется и голова начала болеть как раз из-за операции. Но в то же время эта тягомотная тяжёлая боль была… интересной. Приятной даже. Но сейчас не об этом!       Асмодей быстро промыл камень в чаше с водой и снова внимательно его рассмотрел. Поверхность была такой же гладкой как в их первую встречу. Желудочная кислота не оставила на камне ни следа, хотя иные минералы, кости и ряд других несъедобных предметов, растворялись в желудке до состояния омерзительного ничего.        «Да, не зря я его забрал, — рассудил Асмодей, не спуская глаз с камня. — И почему он был у ангела?»       Стук в дверь. От резкого звука Асмодей чуть не выронил своё новое сокровище. Кто-то снова постучал. Змей издал недовольный рык, будто в панике окинул взглядом комнату. Надо спрятать камень. Непременно надо спрятать! Взгляд остановится на скомканной кровати. Кровать! Иногда в ней сложно и самого себя найти, а что-то столь маленькое в шкурах не отыщешь и подавно.        Сунув камень под два слоя шкур, Асмодей направился к двери. Потом вернулся, перепроверил камень и уже окончательно вышел из комнаты, быстро замкнув её за собой. Однако в коридоре никого не оказалось. Кто-то сошёл с ума и решил шутить с палачом? Асмодей прислушался, снова осмотрелся. Совершенно никого. Даже ни следа чьего-то присутствия.        «Неужели показалось?» Ситуация начала казаться глупой. Просто взять, выскочить из комнаты, замкнуться,..чтобы никого не найти и вернуться? Абсурд! Хотя, кажется это отличная возможность заняться своими прямыми обязанностями как палач. Кажется, недавно живыми удалось притащить двух ангелов. Или один из них пришёл сам? В любом случае клиент есть.        

***

      Обиженная и оскорбленная публичной поркой Лилит хворала три дня. На счастье девочки, дежурившая в госпитале медсестра подметила истощение и общую слабость, отчего и решила пожалеть новую пациентку. Питаясь своей обидой, Лилит могла не выздоравливать ещё неделю. Но тихие дни не могут длиться всю жизнь.        Утром четвёртого дня трудящийся младшим лекарем бес возвестил о том, что надо заканчивать внеплановый больничный и освобождать места для других, более важных, пациентов. После такой неприятной новости он швырнул тряпку в поднимающуюся с постели девочку.        «Неужели снова что-то мыть?» — расстроенно подумала Лилит, ежась от собственной наготы.        — Напяливай скорее! — рявкнул бес. — Долго тебя ждать?        Напяливать? Такое тряпье? Лилит вспомнила, как она однажды набрала полные руки песка из пруда, который находится в Эдеме, и на его берегу растёт плакучая ива. Песок там мелкий, немного илистый, лепится хорошо. А если набрать полные руки именно очень мокрого песка, он течёт сквозь пальцы вместе с водой. Так же ощущалась эта тряпка из старой марли. Будто вот-вот скользнет сквозь пальцы и рассыпется. Хорошо хоть, марля была постирана.        — Напяливай, говорю! Или силой тебя туда вдеть?       Лилит вздрогнула. Бесы, да даже черти, способны вдеть человечка вроде неё практически куда угодно. Только не факт, что для вдетого это хорошо закончится.        Девочка повертела тряпку в руках и обнаружила в ней среди прочих мириад мелких дырочек три большие, по размеру как раз для головы и двух рук. Вздохнув, она натянула платьеподобие и отряхнула макушку от посыпавшихся с марли ниток. На удивление на теле марляное платье ощущалось куда приятнее, чем  старое, сшитое из мешков. Цвет у него был светло-серый, как небо на поверхности. Предыдущее платье было почти такого же цвета, только в нём проглядывалась желтизна, а здесь — безукоризненная серость. Зато это одежда. Причём по-щедрому длинная: где-то до щиколоток, а где-то до самого пола.        Бес критично глянул на Лилит и её новый наряд.       — Хм. Ну это даже модняво. А теперь кыш работать!        Лилит вздрогнула и поспешила покинуть палату, пока младший лекарь чем не огрел. Хотелось бы ей передохнуть от разного рода общества, но не тут-то было: в коридоре нововыписавшуюся быстро поймали пару чертей — коллег по кухне.        Черти обступили Лилит как конвой: один шёл сзади, другой спереди. Видимо, боялись, что сбежит. Шла девочка молча и на ходу старательно и безжалостно плела тугую косу. Это лучше, чем иметь дело с кухаркой, которая в прошлый раз грозилась повырывать все волосы, если снова отыщет один из них, длинный и темный, в пище.        Вскоре они добрались до жаркой, зловонной кухни. Лилит не знала, как чувствуют себя воины на поле боя, но была уверена, что работать на кухне ничуть не легче. Особенно на той кухне, где орудуют черти. В любой момент в воздух как по волшебству взлетали самые разнообразные, не предназначенные для полётов, предметы. Передавать что-то из рук в руки было по чертовским меркам делом медленным и скучным.       «Друже, нож для мяса кудыть дел?!» — слышалось с одной стороны, и вот уже от того самого друже в спросившего летел тесак. Или раздаётся от кухарки (Наседки, как её звала Лилит) крик: «Кэр, тряпкой прошлындрай тут!». И тут же через всю кухню порхает тряпка, а за ней, цокая копытцами, поспевает названный бес. Также успешно летала еда разной степени готовности. Иногда она оказывалась на полу, но… об этом никто не узнавал. Всё, что происходит на кухне, остаётся только на кухне.        Как и на любом поле боя, на кухне не обходилось без увечий. Порезаться, обжечься, ушибиться здесь было проще простого. Если быть особенным раздолбаем, можно даже умудриться упасть в кипящий котёл или как-то сломать шею. Если ты человек. Черти без проблем обжигались и обваривались — высокие температуры не причиняли им никакого вреда. С порезами и ушибами было сложнее. Но даже они заживали удивительно быстро. Один из посудомойщиков однажды поскользнулся на стремянке и упал с таким хрустом, с каким падают тарелки, намекая, что целыми они никогда больше не станут. Но вопреки всем ожиданиям упавший встал, вправил всё, что выглядело неестественно, и отправился дальше работать. Лилит чувствовала, что никогда так не сможет. Иногда она даже радовалась, что занимается только мытьём посуды, хотя мелкие порезы и ожоги всё равно откуда-то появлялись.        Нет, все-таки это мерзость! Хуже горы посуды может быть только огромный котёл. Огромный, жирный, заливший всякой дрянью котёл!                Вот, перегнувшись через стенку котла, утопая по локти в жиру и горячей зловонной воде с плавающими в ней остатками пищи Лилит покривившимся скребком пыталась отодрать пригоревшее мясо и еще какую-то гадость. Удивительно, как её ещё не стошнило от вони или как она по воли своей везучести не умудрилась поскользнуться и свалиться в котёл. Для слабого человека это отличный шанс утонуть. Лилит конечно хотела бы умереть и приняла бы смерть даже такой некрасивой… Ну нет, должен быть способ поэстетичнее, чем захлебнуться в нечистотах! Да и рискованно снова пытаться умереть: народу слишком много и спина ещё напоминает о себе.       Проходящие мимо котла черти то и дело косились на Лилит. Их раздражала её медлительность. Иногда рогатые пытались приободрить девочку: громко топали, чем-то шумели, кричали и суетились, будто пришёл кто-то из уважаемых. Лилит в такие моменты подстегивалась и начинала скоблить стенку котла в два раза быстрее и в три раза старательнее. Правда минут через десять такого темпа девочка уставала и переходила к привычному ритму. Но сколько бы скребок не елозил по стенам, чище котёл не становился.       — Черепок! — гаркнул противный голос Наседки.        Лилит передёрнуло, она попыталась тут же выпрямиться, но нога соскользнула с табуретки, и девочка рухнула вниз. К счастью, не в котёл, а на пол. Но ушибленной голове от этого было не легче.       Падая, она забавно пропищала, а теперь лежала и скулила, приземлившись прямо к ногам кухарки Гэрр. По крайней мере черти посчитали это очень забавным и не постеснялись рассмеяться. А Лилит повернула голову, заметила прямо рядом со своим лицом куриные лапы с кривыми острыми когтями и решила побыстрее подняться. Гэрр эти потуги показались слишком медленными. Своими сильными ручонками кухарка подхватила девочку за плечо и кое-как заставила встать. Теперь у Лилит не только гудела голова, но и ныла рука. Но Наседка не церемонилась. Она вытащила из-за фартука кухонную тряпку и начала теперь ею руки Лилит. Да так старательно, докрасна. Девочка только стояла, стараясь не скулить от боли. Когда чистота рук показалась Наседке достаточной, она всучила Лилит поднос, а на её вопросительный взгляд лишь рявкнула:       — Ровно стань!        Когда перепуганная девочка вздрогнула и вытянулась струной, Наседка продолжила.        — Хавку подноси, да посудины пустые собирай. От тебя тут всё равно толку никакущего. А если облажаешься… — кухарка выдержала пугающую паузу, сурово и властно смотря снизу вверх, — сама знаешь.        Лилит робко кивнула, и её выпихнули за дверь. В такие моменты ощущаешь себя брошенным в лабиринте чудовищ. Ты один, маленький и слабый, а вокруг все рослые, серьёзные, играющие по своим жестоким правилам. Взрослые одним словом. И демоны к тому же.        Лилит боязливым взглядом окинула залу. На столе лордов тоже была пустая посуда, но слишком близко к ним подходить совсем не хотелось. Вот бы где-то взять и отсидеться. Но тогда придётся огребать от недовольной кухарки и остальных чертей. Ещё попробуй угадай, что из этого хуже!                Стараясь казаться невидимкой, Лилит бегала от стола к столу, собирала опустошенную посуду, выслушивала какие-то пожелания и поручения, учтиво кланялась и возвращалась на кухню, чтобы убрать грязную посуду и взять то специй, то вторую порцию. От работы быстро захотелось есть. Но прикоснуться к чужой тарелке равно как подписать себе приговор, может теперь и не смертный, однако точно малоприятный. А приятные запахи не насыщали, а только дразнили, заставляя то и дело сглатывать слюну.        Маленькой быть всё же удобно. По крайней мере иногда. Можно везде протиснуться, мчаться по зале, лавируя между рогатыми, и быть почти незаметной. Эта деятельность быстро захватила Лилит. Она курсировала как челнок. Каждая мышца была напряжена, каждый нерв на взводе. Абсолютное внимание. В душе даже появилась надежда на скорое окончание рабочего дня.       Постепенно освобождая от тягот лишних тарелок столы на периферии, Лилит поняла, что настала очередь центрального стола, за которым сидели самые влиятельные из рогатых. Этот стол она называла чудовищем за его жуткий вид: массивные каменные ножки, вытесанные в форме звериных лап и подобие оскала на переднем и заднем торце. Да и сидели за этим столом истинные чудовища. Лилит невольно заметила среди сидящих дьявола и палача, отчего спина и рука болезненно заныли. Но нельзя игнорировать “великих господарей”, это правило девочка уже усвоила вместе с болью от наказаний.        Контролируя каждый свой шаг и жест, стараясь ходить на цыпочках и брать посуду так, чтобы она ни в коем случае не звякнула и тем более не разбилась, девочка начала убирать посуду. Благо, первыми всегда обслуживались более низкоранговые воины. У демонов считалось, что обычный солдат всегда жертвует больше, нежели его командир, оттого и в получении еды они были первостепенны. Но лучшая еда все равно отдавалась начальству.        До мессира и лорда Асмодея еще предстояло добраться, но Лилит уже успела себя извести. А вдруг они вновь что-то заподозрят? Вдруг она случайно посмотрит им в глаза или сделает что-то не так? Мысли пугали сильнее реальности, и руки начали ощутимо дрожать. В какой-то момент из-за дрожи Лилит не сумела крепко схватить стоявшую на краю кружку, отчего та упала.        Что-то глубоко в сердце девочки заранее разбилось. Она уже представила, как демоны всполошатся, как будут смеяться черти и как мессир снова распорядится о наказании. Кажется, палач часто носит с собой черный кожаный кнут…        Но прошло мгновение, за ним еще одно, и ничего подобного не произошло. Приняв реальность, Лилит заметила, что кружка не упала на пол. Сидящий на этом месте воин сумел ее поймать. Зачем он помог?        — Спасибо, господин, — едва слышно произнесла она уже на автомате и к еще большему своему удивлению получила ответ.        — Будь осторожней.        Кто-то добр к ней? Быть такого не может. В память усердно вбивали правило, что поднимать глаз рабыне нельзя. Особенно сейчас это было бы крайне рискованно. Но лучше рискнуть и быть наказанной, нежели гадать, сходишь ты с ума или нет.        Лилит робко взглянула на статного воина, и их взгляды встретились. По привычке захотелось тут же опустить голову и начать извиняться, но удивление сковало тело. Этот мужчина не был похож на демона. Черты лица не такие угловатые и грубые, голос немного другой и какой-то знакомый. И что-то в нём было еще… Только что именно, понять не получалось.        Благодаря тому, что воины уже сняли свою броню, Лилит смогла рассмотреть лицо знакомого незнакомца. Его черты отличались от черт типичного демона: были гораздо мягче, нежнее, отдавали знакомой святостью. Демоны обладали грубой, угловатой красотой. В то время как ангелы были мягки. Пусть не нравом, но внешностью. Именно в Эдеме Лилит когда-то встречала это лицо.        Заинтересованный взгляд воина скользнул по девочке. Он отметил осунувшееся лицо, худобу, посеревшую кожу, синеву под глазами. А раньше всё было иначе.  Хотя глаза Лилит удивляли. В них воин ожидал увидеть пожухлую мертвую зелень, однако они все так же блестели изумрудами. Хотя что-то эти глаза определённо потеряли. Может доверие, искренность, непорочность ребёнка? Но к своему несчастью совсем не бунтарство.        За несколько мгновений их зрительного контакта Лилит попыталась запомнить каждую деталь, чтобы снова и снова воспроизводить в памяти образ незнакомца. Может получится вспомнить его имя? Слишком уж было интересно.        По негласным правилам слишком долго застревать на одном месте чревато, поэтому девочка двинулась дальше, набирая полный поднос посуды и унося его на кухню, чтобы вернуться вновь. Уже на кухне она не смогла вспомнить и половины тех деталей, что так усердно заучивала.        Секунды промедления не укрылись от слишком чуткого слуха Асмодея и всевидящего взгляда мессира.        — Надо бы держать их на контроле, — тихо сказал мессир. — Асмодей, побеседуй с нашем гостем в своём кабинете.        Асмодей расплылся в редкой для своей физиономии довольной улыбке и уже было встал из-за стола.        — Куда? — мессир поднял на юношу многозначительный вопросительный взгляд.        Неизвестно, была это магия или просто дьявольская харизма, но такой взгляд запросто мог заставить что-то сделать или наоборот остановить от необдуманных действий. Асмодей нехотя заставил себя сесть.        — Вы же сами сказали побеседовать, — возразил он. Несколько высокородных демонов усмехнулись.        — После трапезы, друг мой. Сейчас нам спешка ни к чему.        — Трудяга. Без надобности работать рвётся, — прокомментировал Бальтазар, хотя ровным счётом никто его не спрашивал. Но пара демонов рядом тихо усмехнулись, поддакивая. Асмодей попытался проигнорировать этот выпад.        Лилит тем временем собирала тарелки. Встречи с самим мессиром в этот раз удалось избежать — грязной посуды на том краю не было, и никто её не позвал. Правда теперь работа шла хуже: мысли были забиты странным доброжелательным незнакомцем. «Может надо было сразу спросить, кто он? - рассуждала Лилит. - Или стоило как-то иначе ответить? Или не убегать так быстро?»        И что необычного может быть в этом воине? Пусть даже если и есть что-то необычное, он сидел вместе со всеми. Значит он один из них. Ведь изгоев не приглашают есть за общим столом. Таких изгоев, как Лилит, например.       Задумавшись, она немного замешкалась, отчего её совершенно бестактно пихнул локтем пробегающий мимо черт. «Вот ведь тварюка рогатая», — подумала с досадой Лилит, и замерла от осознания: у того воина не было рогов.        Или всё-таки были? Ведь их встреча была такой мимолетной. Мысли в голове смешались. Теперь не получится определить, что было на самом деле, а что надумалось само.        Лилит заставила себя продолжить работу. Эта ненавистная деятельность помогала немного отвлечься. И почему-то какая-то странная мысль тянула к мытью полов и собиранию тарелок. Что-то внушало, что надо потрудиться на славу, надо быть хорошей и полезной девочкой. А еще надо убрать новую гору тарелок со стола господ. Господ? Лилит удивилась своим же рассуждениям. Никаких господ она признавать не планировала. Пусть эти твари ее сильнее, но она сама себе госпожа! Хотя с другой стороны…       Спина болезненно заныла, напоминая своей владелице об истинном положении вещей. Такой слабой девочке следует быть послушной.       Когда работа была почти завершена, ноги сами понесли Лилит к центральному столу. С каждым новым шагов внутри все сжималось от страха, но какое-то чувство долга заставляло идти вперед. Это же дурацкое, совершенно странное чувство заставило (вместо того, чтобы ускользнуть как можно скорее) с наполненным подносом остановиться перед самим мессиром и поклониться ему так низко, насколько позволил поднос.       Взгляд дьявола сделался мягче. Губы растянулись в довольной улыбке.        — Ты выполнила все поручения на сегодня, Глиняная фигурка?        Лилит помешкала и кивнула.       — Да, мессир. Все тарелки убраны. Эти последние.       — Ты хочешь поработать еще? — прозвучал вопрос мессира.       Лилит подняла голову, вздрогнула и тут же поникла вновь. Взгляд у дьявола был с прищуром. Лукавый. Пугающий. Хочет ли она поработать еще? Разумеется нет! Кому понравится работать на кухне?!       — Это вопрос с подвохом, великий мессир, — произнесла почти шепотом Лилит, ежась от любопытных насмешливых взглядов мессира и других аристократов. — На него нет верного ответа.       В следующее мгновение ее тело вздрогнуло, но не от резкого крика или тычка, а от смеха.        — А эта девчонка умеет рассуждать! — послышался смех одного из высокородных.       — Даже немного умная, — произнес еще кто-то. Лилит решила не поднимать головы.        Голос мессира изменился. Стал более тяжелым и решительным. Как удар молота, забивающего гвоздь в чье-то тело.       — Умная. Немного. К своему несчастью. Это качество не для людей. Оно порождает непослушание.       Лилит нахмурилась и слегка надула губы. Ей бы хотелось взять и уйти, но какое-то чувство подсказывало, что так делать не стоит.        Мессир окликнул проходящего мимо черта. Он тут же прискакал на своих копытцах и отвесил поклон.       — Чегось случилось, темнейший господин? Черепок вам докучает?        — Пока что нет. Она вам понадобится?        — От моего хвоста больше пользы. Из её костей разве что можно забабахать недурной бульон.       — Будет такой же бесполезной, сделайте из нее бульон. Ступай к своим. А ты — в свою комнату. Может после сна станешь более полезной.       Черт отвесил такой же поклон и удалился. Мессир бросил взгляд на Лилит и махнул рукой, будто прогоняя мушку.        Лилит снова низко поклонилась. Какой-то части ее этот поклон показался слишком уж низним. Ну а как она еще хотела вести себя перед одним из творцов? Непременно нужно кланяться, да пониже! Вдруг захотелось еще что-то сказать. Что-то неприятно раболепское в духе чертей. Однако Лилит сумела пересилить этот порыв и быстро удалилась, чтобы не мозолить никому глаза своим присутствием. Асмодей проводил ее взглядом.       Лилит шла по коридору и радовалась чему-то своему. Кто-то мог бы покрутить пальцем у виска и сказать, что поводов для радости у такой жалкой девчонки нет никаких, но Лилит вдруг поняла одну весьма жестокую и в той же мере прекрасную философию: чем больше страдаешь, тем меньшему радуешься. Работа на сегодня закончилась и можно идти отдыхать. На нее не накричали, ее не побили. Даже сам мессир оказался хоть немного доволен. День определенно удался!        Кроткая искренняя улыбка украсила её лицо. Обычно Лилит засыпали вопросами, если она улыбалась неизвестно чему, но сейчас коридоры были абсолютно пусты, можно себе позволить. Хотя что странно: чувства одиночества не было. Наоборот, кто-то был рядом и наблюдал. Лилит незаметно пробежалась взглядом по стенам, полу, потолку. Никого. Она даже остановилась и внимательно, с лёгким прищуром, зыркнула на каждый тёмный угол. Всё равно никого.       А присутствие чьё-то действительно было. Либо присутствие, либо сумасшествие. В какой-то момент Лилит осознала, что всё дело в камнях. Девочка посмотрела себе под ноги, потопала на месте. Каменная плитка ощущалась такой же твёрдой и так же обжигала босые стопы холодком. Но что-то было не так. Внезапно показалось, что камень живой и он чувствует прикосновение к себе так же, как и живая плоть.        Эта мысль постепенно начала пугать. Ведь, если все камни живые, невозможно и представить, сколько одновременно глаз за тобой наблюдают, сколько ушей слышат и сколько нервных каменных окончаний ощущают твоё прикосновение.        Наконец, Лилит дошла до покривившейся железной двери, за которой располагались её «упокои». Так черти со злой иронией называли её комнатушку-спаленку, которая до Лилит была просто одной из кладовок. А «упокои» вместо покоев потому что только мертвец будет доволен такой комнатой. Мертвец ведь не может выразить недовольство. А человеку его выражать не положено.       Лилит прикрыла скрипучую дверь и застыла в центре комнаты. Вдоль одной стены были сложены несколько мешков с чем-то сыпучим, составляя кровать. Накрыты они были всегда влажной от сырости простынью, которая на деле была кривым отрезом ткани. Другой отрез куда более плотной тёплой но неприятно колючей ткани заменял одеяло. В углу у двери стояла пустая прохудившаяся бочка. Она одновременно была и комодом, и шкафом, и столиком. Можно даже сказать, прикроватным, ведь от одной стены, с дверью, до стены с кроватью было чуть больше одного очень широкого шага. Только Лилит не прятала ничего внутрь комодо-шкафо-бочки — прятать было нечего. А сверху, на крышку, она ставила в основном только подсвечник со свечой, иногда тарелку с едой, если делились. Вместе со всеми девочка еда редко. Это было чревато многими…неудобствами.       В мешках что-то зашуршало, когда Лилит присела на них и попыталась удобно устроиться. Стены давили своей теснотой. Потолок был низким, душащим. Дышать и правда стало тяжело, горло перетянуло слезами, глаза начали терять чёткость мира. Но стоило лишь одной слезинке скатиться по щеке, по шершавой стене так же методично сполз мотылёк. Лилит удивлённо моргнула, привстала и улыбнулась.        — Привет! Давно не виделись, да?        И будто отвечая на её приветствие, мотылёк полетел к ней, красуясь переливчатыми крылышками. Лилит звонко рассмеялась, садясь, и вытянула ладошки, щедро предлагая сесть на любой свой пальчик. Этот смех услышали стены. Не только мотыльки могут скрываться в каналах вентиляции.       «Смеётся? Неужели разумом тронулась?» — рассуждали камни. Точнее то, что скрывалось в камнях. Правильнее будет сказать «кто». Очень удобно уметь обращаться в змею. Змеиное тело узкое, лаконичное, не имеет ничего лишнего, что может мешать при путешествии сквозь вентиляционные тоннели и естественные полости в каменных телах. Асмодей любил своё змеиное тело. Полузмеиное тоже любил, но как-то немного меньше.       Жёлтый змеиный глаз прислонился к щели между камнями. Эта щель находилась на стене, но прямо у её стыка с потолком. Очень удобный и совершенно незаметный угол обзора.       Лилит не спала, как ей было положено. И даже не находилась в кровати! Полоумная девчонка…танцевала? Да, именно танцевала. Шагала с напускной грацией, кружилась, выделывала простенькие неуклюжие па.        Мотылька на её руке змей не видел.        «Похоже сильно я её к стене тогда приложил. Надо бы больше по голове не бить, а то неизвестно, к чему приведёт» — подумал Асмодей, двигаясь дальше в каменных объятиях. Оказываясь вдалеке от упокоев девочки, он вдруг подумал о её красивом смехе. И этот смех ничуть не хуже криков. Нет, крики, конечно, погромче, плач драматичнее, но в смехе есть какая-то своя особая музыка. Тем более в таком звонком и переливчатом.       «Дурак, о чем ты думаешь?» — мысленно поругал себя змей, вздохнул и двинулся дальше, к своему кабинету. Путь от упокоев Лилит до своего кабинета и обратно он знал прекрасно. Получалось даже быстрее чем по коридорам, как передвигаются все. А камни тем временем с незримой улыбкой наблюдали за лёгким змеиным смущением.