Убежать от мотылька

      Рабочее пространство Асмодея (именуемое также кабинетом), как и рабочее пространство любого палача, являлось по сути своей пыточной. Это была средних размеров комната,  поделенная на две зоны: цветочки и лютые ягодки. Так выражались черти, которым везло в этом месте убираться. Ягодки от цветочков разделяла дырявая тряпка. Она свисала почти от потолка, натянутая на бечевке, и касалась пола оборванными концами. Это можно было назвать даже элегантным словом «ширма», потому как тряпка от грязи почти стояла колом.        Входя в кабинет, сразу попадаешь к «цветочкам». Эта часть комнаты была маленькой переговорной: грубо обтесанный стол, три металлических стула, к стене приколочена полочка.        Легко догадаться, какие ужасные инструменты хранятся и ждут новых клиентов в зоне «ягодок». Дыбы, крюки, шипастые ухваты, цепи… Пожалуй, там есть саркофаги с заспиртованными трупами и скелет в натуральную величину. По крайней мере канделябр из костей и перьев на это непрозрачно намекал.        — Из сородичей твоих сделано, — прокомментировал Асмодей, заметив, что гость очень уж заинтересовался вещицей.        — Не сомневался.        Неизвестный воин ещё раз осмотрелся, поправил запонку на рукаве рубашки и осторожно опустился на стул, перед этим проверив, нет ли на сидении шипов. Стул напротив занял Асмодей.        — Мне вот интересно… — он посмотрел на Асмодея. Взгляд изучающий, пронзительный. — А ты вообще мастерству дознателя обучался? Или просто нравится ремесленничать из чужих останков?        Асмодей взглянул на гостя предупредительно.        — Это отличное хобби.        Гость с согласием усмехнулся. Последовала пауза. Такую паузу обычно называют неловкой, но ни палач, ни его клиент, неловкости не ощутили.        За время молчания гость успел заскучать и принялся рассматривать и вертеть на пальцах свои перстни. Но стоило Асмодею заговорить, он тут же обратил к нему всё своё внимание и даже оставил кольцо на безымянном пальце повернутым в сторону.        — Рядом с тобой остановилась Глина. Она умоляла помочь?       Гость расхохотался.        — То есть слова глупой низвергнутой девочки это первое, что ты решил спросить у предателя и дезертира? Вас с Лилит что-то связывает?       Лицо палача едва ли изменилось. Только взгляд стал более острым, и между бровей проступила морщинка. Вот он, хваленый, внушающий страх палач: беспокоится о человеческой девочке. Неужели такое чудо может влюбиться?        Палач встал. Приблизился к двери. Оказывается, у двери стоял  тощий шкаф, такой невзрачный, что его было сложно заметить. Из шкафа палач достал мутную не то от пыли, не то от типа стекла, бутылку и металлический кубок.       — Ты не понимаешь суть мероприятия, — холодно ответил Асмодей. В его словах звучала угроза, хотя так звучали почти все его немногочисленные слова.        Палач наполнил кубок содержимым бутылки, вернул её на место и уселся за стол. Из кубка потянул запах спирта и чего-то неприятно кислого.        — Кажется ваше пойло скисло, господин палач, — заметил гость и отстранился от кубка.       Асмодей лишь пожал плечами и с наслаждением сделал три больших глотка, со стуком поставил кубок на стол и вытер губы тыльной стороной ладони.        — Некоторые продукты со временем становятся лучше, — спокойно ответил он.        Гость с интересом взглянул на кубок и его содержимое. Ему уже давно хотелось чего-нибудь выпить. Да и разговор с такой интересной персоной пойдёт куда интереснее! А гостю особого приглашения не надо. Без лишнего стеснения он взял кубок, аккуратно вдохнул воздух над пойлом, резко выдохнул, нахмурив брови, но решил таки сделать средний быстрый глоток. На губах спиртное отозвалось неприятным жалящим щиплющим чувством. Как если хорошенько втереть крупную соль в свежие раны. Преодолев губы, жидкость вгрызлась в язык, нëбо, обожгла глотку. Челюсть свело от кислоты и отвратительной горечи. Но жидкость была не просто отвратительна на вкус. Она разъедала.        Гость закричал с закрытым ртом, выгнулся на своём стуле, а когда челюсть удалось раскрыть, выплюнул остатки отвратительного пойла. В плевке было много крови.       Широко распахнутыми глазами гость смотрел на красное пятно на полу. Как давно он не видел своей крови. А рот продолжало разъедать, будто в плоть взрываются тысячи злобных существ.        Гость пошатнулся — не то встать, не то отползти подальше от мучителя. Но сильная боль пронзила левую руку. Пытаясь сдержать за зубами крик, гость с опаской взглянул на источник боли. Из тыльной стороны кисти торчал нож. Более того, он на четверть длины был вогнан в каменный стол.       Асмодей возвышался над стонущим воином во всём своём грозном величии. Теперь поношенная хламида и торчащие белые волосы придавали ему дикий ужасающий вид. Даже лицо перестало быть каменной маской. Губы растянулись в улыбку.        — Теперь тебе ясна суть нахождения здесь?        Голос был также спокоен, но обрёл оттенок пугающе-ласковый.        Гость прохрипел и кивнул.        — Говори нормально. Опыты показывают, что после этого пойла при огромном желании можно говорить.        — Ч-что это? — гость снова сплюнул кровь.        — Вопросы задаешь не ты. А будешь нарушать законы этого места… — Асмодей подвигал рукояткой ножа, взглянув на пронзенную руку, — не на чем будет колечки носить.        Кисть у гостя красивая, утончённая. Без пальцев она будет выглядеть хуже. Но такова цена за нарушение правил. Асмодей считал это вполне справедливым.       Однако гость оказался не глуп. Впредь он относился с уважением.        Не даром болтает молва, змей натурального вида монстр. Прямо как Айра. Да, они во многом похожи.        — Итак, ты предал своих и примкнул к нам.        — Много. Причин. — переводя дух проскрипел гость.        Палач медленно повернул нож, разрывая плоть. И как он только мог поворачиваться в камне?! Пришлось добавить подробностей. Слова резали горло, любое движение языком или челюстью усиливало боль. Только когда начала сплетаться правдивая история, палач отпустил рукоять ножа.       Гость не соврал, причин у него было достаточно. Он назвал менталитет, какие-то дела прошлого и ерунду вроде чести. Из-за совокупности причин нахождение в когда-то родном Раю сделалось невыносимым. А при наличии только двух сторон, выбора не так уж много.       Однако причинам и следствиям палач уделял непростительно мало внимания. Лишь упоминание людей взбудоражило его интерес. И зачем он спрашивает о них уже второй раз? Неужели палач столь юн, что даже не застал человечество до эдемских людей?       Снова ряд нудных, странных и скорее личных, чем относящихся к делу вопросов.       — Лорд Асмодей, — хриплым голосом спросил воин, — эта масса лишних вопросов — один из видов пытки?       — Если они кажутся тебе пыткой, то я буду спрашивать больше.        Палач усмехнулся, отпустил рукоять ножа и подпер обеими руками подбородок. Воин попытался выдернуть нож из стола. Этот воин был отнюдь не из слабых, но лезвие застряло в камне намертво.       — А если ответишь, кто такие и те, и эти люди и зачем их сотворили, я дам тебе нейтрализатор той кислоты.       Воин поднял удивлённый взгляд. Палач перешёл к предложениям, значит это последний вопрос. Но спрашивать такое… И неужели он думает, что после предложенной кислоты кто-то захочет угощаться напитками?        — Точно нейтрализатор?       Асмодей снова отошёл к шкафу и вернулся с двумя почти одинаковыми бутыльками и кусочком мяса, крошечным. Только безумцу придёт в голову хранить еду в таком месте. Однако когда Асмодей капнул на мясо из одного бутылька, заставив кусочек дымиться и шипеть, запахло совсем не птицей и не кабаном. Значит всё в соответствии с образом палача.       Затем он капнул из другого бутылька. С ещё более громким шипением выделилась пена, но реакция прекратилась. Когда Асмодей убрал пену, на мясе остался только след от реакции.       — Сдаётся мне, эта реакция приносит ещё больше мучений.        — Не попробуешь — не узнаешь, — палач ухмыльнулся. — Кто знает, сколько ещё кислота будет медленно разъедать твою глотку. Так что ты мне истину, я тебе облегчение. Зачем творцы создают людей?       — С теми же целями, с которыми дети вырезают фигурки из дерева. Чтоб скучно не было.       — А что предыдущие люди?        Воин кивнул на канделябр из костей.       — Разделили его судьбу.        Асмодей задумчиво хмыкнул, протянув гостю нужный бутылек и отгвоздил его руку от стола, с лёгкостью вынув нож.       — Глоток, не больше.       Гость с опаской пригубил. Рот обдало резкой болью, смесь двух жидкостей стала неожиданно горячей. Гость сплюнул пену на пол.        — Некультурщина, — заметил Асмодей.        — Это место не стало грязнее.       Боль от кислоты постепенно стала утихать, оставляя место только ноющей ране.       Змей убрал со стола, пользуясь хвостом как третьей рукой. Как странно. И почему он выбрал своему телу вид, какой был популярен в древнейшие времена Ада?        Раздался стук в дверь.       Асмодей шумно втянул воздух и пошел смотреть, кого принесло. Гость принялся беззастенчиво блуждать взглядом по скудному интерьеру, споткнулся о канделябр из костей, взглянул на стену и заметил белого мотылька.        «Так вам ещё и не доверяют, господин палач».       Пришедшим оказался посыльный бес Неро. Он не без дрожи в копытцах поприветствовал палача и сообщил, что мессир вызывает гостя к себе, желая тоже поговорить. Для гостя этого оказалось нежданным, но таким желанным избавлением. А вот Асмодей был недоволен.       

***

      В упокоях Лилит царила первозданная тишина. Камни слышали только мирные посапывания и редкий стон или мычание, будто бы в ответ на сны. На тёмной макушке спал мотылёк. Камням это не нравилось, но они ничего не могли поделать.        Сон был странным. Слишком мирным и приятным для обычных сновидений Лилит. Обычно ей снятся кошмары или первозданное Ничего, которое забывается сразу после пробуждения. Снился дом.       Лилит не до конца понимала, стоит ли считать Эдем домом. С одной стороны, в этом месте она создалась. Но с другой, разве дома не должны любить, ценить и ждать? Если Эдем и дом, то определённо какой-то неправильный.       А сон показывал любимую иву на тихом пруду, зелёные мягкие поляны, яркие цветы. И запах. Даже пахло во сне по-особенному! Это был свежий приятный аромат с нотками фруктов, цветов и теплом солнечного света. Солнце нежно согревало тело, ветер играл с волосами. Давно забытые ощущения.        На поляне близ ивы играли Адам и Ева, беззаботные и счастливые. Лилит сделала шаг, захотела присоединиться к игре, но они будто отдалились на ровно такой же шаг. Девочка сделала несколько широких шагов, но никак не приблизилась. Она решила побежать и будто бы осталась на месте.        «Для таких непослушных девочек игры под запретом».       Расстроившись, Лилит принялась просто наблюдать. Это было скучно. А Адам и Ева принялись собирать цветы. Лилит тоже любит цветы, но всегда старалась собирать немного. Ведь если нарвать огромный букет, оставшиеся цветочки будут сильно горевать о товарищах! Когда Ева передала свои цветы Адаму, общий букет оказался таким большим, что едва помещался в руку. Зато венок, наверное, из них получится роскошный.        Когда Адам закончил венок, так и получилось. На русых волосах Евы цветы смотрелись как корона. Очень красиво.        «А таким непослушным девочкам никто цветы не дарит».       Морок сна отступил вместе с ночью. Его детали быстро выветрились из памяти, в голове осталась лишь навязчивая и такая логичная идея: надо быть послушной девочкой.       На удивление, это начало приносить плоды.        Не то гора посуды перестала быть такой уж горой, не то в Лилит нежданно открылись новые силы, но девочка сумела полностью справиться с поручением. Кажется, впервые за всё время рабства.        Было время служного обеда. Это святое времечко, когда дежурные по кухне могли поесть. Лилит сидела в своих упокоях и жевала остатки утренней каши, к которой для вкуса добавили специй, бульона и несколько крошечных кусочков мяса. На бортике кривого подноса сидел мотылёк. Ему Лилит щедро выделила несколько капель бульона. Поделилась бы и мясом, но, к несчастью, у мотыльков нет зубиков. Или есть?       — Знаешь, а я сегодня всю посуду смогла перемыть! — с гордостью похвасталась Лилит и показала ещё красные, распухшие от воды руки. — Болят правда ещё, но это мелочи.        Мотылёк трогал хоботком капельку бульона и шевелил усиками. В какой-то момент он наклонил тельце, будто кивая, одобряя поведение Лилит.        — А знаешь, что ещё я думаю? — девочка сербнула, отпивая воды из кувшина, и перешла на шёпот. Ведь так здорово сплетничать с другом! — Я всё думаю о том новом солдате, без рогов который. Он точно новенький, я бы такое запомнила.       Мотылёк прекратил трогать хоботком каплю и посмотрел на Лилит. Кажется, возмущенно. Девочка поспешила оправдаться.        — Нет, не подумай. Я с ним дружить не хочу. Просто узнать получше. Больно образ знакомый.        Но мотылька это похоже не утешило. Он смотрел на Лилит, будто крыльями чуял — девчонка что-то утаивает. Лилит отвела взгляд и кивнула.        — Ладно, я и правда хочу с ним подружиться, — шёпот стал ещё тише. — Мне кажется, он ангел! И ел ведь со всеми. Значит не понял никто, что светлый он. То есть скорее всего ему надо что-то разведать. И может он сможет помочь сбежать, ведь сам домой после дела отправится. И я смогу вернуться в Эдем!        Только вот мотылёк не разделил настроя названной подруги. Насекомым в силу своей биологии не так просто выражать эмоции, но Лилит точно чувствовала: он обиделся и злится. Даже кушать перестал. Может он испугался?       — Я никогда тебя не брошу, — пообещала Лилит. — Мы можем улизнуть вместе. А там, в Эдеме, знаешь как хорошо? Там и фруктов сладких много, и солнышко греет. Все лучше, чем среди камней.       Однако эти слова послужили не утешением, а наоборот, еще больше обидели насекомое. Белые крылышки сделали пару взмахов, и мотылек уже был на стене. Слишком высоко, чтобы достать. Лилит вздрогнула, ахнула от испуга, тут же отложила еду и подбежала к стене.       — Я поняла, это твой дом. Прости пожалуйста, я не хотела обидеть! — счастье в голосе быстро сменилось на неуверенную жалобную мольбу.       Только бы не уходил. Только бы остался подольше. Но белые крылышки скрылись за вентиляционной решеткой, оставив после своего ухода горький привкус отчаяния.       «Ему не понравилось мое поведение, — поняла Лилит, но в унисон в голову закралась еще одна мысль. — Нельзя делиться всеми планами».        Ничто хорошее не вечно. Обеденный перерыв в том числе. Лилит спешно и нехотя проглотила кашу, запила несколькими глотками воды, но ком в горле не пропал. Глаза застилала пелена. Лилит чудом сумела удержать слезы, когда завершала обед, а теперь и вовсе не имела права расплакаться — вдруг кто увидит.       После обеда в раковинах как обычно скопилась посуда, хоть её и пытались мыть в процессе.        — Эй, глиняный задохлыш! — крикнул один из чертей и Лилит обернулась. — Вон твоя работа. Чтоб к ужину всё блестело.       Черт указал на одну из раковин, наполненную посудой. Лилит смиренно кивнула. Из-за ссоры с другом ей не хотелось использовать речь, зато очень хотелось помириться. Поэтому ближайшие пять часов девочка работала без передышки. Даже умудрилась порезать ладонь, когда терла нож слишком старательно, но всё равно не позволила себе отойти от тарелок. Может мотылёк даже пожалеет её? С послушными девочками легче дружить.       Время текло, гора грязных тарелок нехотя таяла. Рана на ладони распухла, кожа вокруг неё покраснела, стала даже краснее самих рук, которые всегда реагировали багрянцем на мытьё посуды. Ладонь ныла, и Лилит уже думала, как бы попросить в лазарете бинты или что-то, что может помочь, но размышления прервал голос кухарки.       — Черепок! Воды иди набери, — Гэрр звякнула большим металлическим ведром, — полы помыться хочут.       Лилит бросила тихое «хорошо» и потащила ведро, которое высотой доходило ей до колена. Ходить по воду было той еще морокой. Водосборная комната находилась через пару коридоров с несколькими, пусть и пологими, но лестницами. Здесь всегда было прохладно, особенно ранним утром, хотя когда тащишь наполненное ведро, сразу становится жарко.       Дверь в водосборную истерично завизжала. Этот лист металла постоянно показывал характер своими несмазанными петлями. В этой комнате Лилит никогда не закрывала и даже не пыталась прикрывать дверь. Пару месяцев назад эта скрипучая гадина захлопнулась и сделала Лилит своей пленницей часа на три. Из водосборной выпустил Управляка и оставил девочку без ужина. За то, что филонила. Ещё слухи ходили, что Лилит вернулась из водосборной зареванной и дрожащей, но сама она помнила только то, как хотела есть.       Были в водосборной и плюсы: полное отсутствие потолка. Стены комнаты составляли крутые скалы. Они тянулись к небу, кривились, и между их холодными телами можно было разглядеть кусочек неба, а иногда даже солнце.       Лилит посмотрела наверх, щурясь  от света. Небо в этот раз было серым. Как и в прошлый раз.        Ещё эта комната всегда звучала. Журчала жизненной силой подземного источника, гудела ветром, и иногда разговаривала дождём, стекающим по скалам во множество сосудов. Эта разговорчивость умела напугать. Ведь откуда знать, о чем вода общается с камнями, и не говорит ли она о тебе.       Лилит вела себя тихо, чтобы не помешать беседе. Оставила ведро у двери и решила вымыть руки, потому что правая раненая ладонь испачкалась в собственной крови. Вода жестоко обожгла кожу холодом, но постепенно он стал даже приятным, и смог успокоить боль.       И всë-таки комната странная. Набирая воду в ведро Лилит то и дело оглядывалась, прислушивалась. То ей казалось, что сзади кто-то стоит, то среди журчания воды слышалось собственное имя. Ну нет, подумала она, никто её не зовёт. Ведь никто здесь не будет звать жалкую глину по имени.       Девочка постаралась сосредоточиться на своей задаче. Ведь нужно было налить не меньше проложенного, при этом чтобы вода не плескалась и чтобы ведро не упало в водоем-источник, иначе придётся начинать заново. Вода журчала, переговаривалась, наполняла ведро капля за каплей и гипнотизировала взгляд.       Однако периферийное зрение заметило что-то, чего быть не должно. Белое пятно, — кажется, белые волосы на более темном толем силуэте. Лилит предпочла думать, что ей показалось, что это просто что-то неодушевлённое, которому яркое воображение придало живые черты.       Ведро было наполнено наполовину. А теория о неодушевлённом рассыпалась прахом. Силуэт дёрнулся.        По телу пробежали мурашки. Лилит резко обернулась, закричала, ведро выпало из её рук и плюхнулось в водоём. От испуга хотелось расплакаться. А в паре метров от девочки стоял (в таких случаях принято говорить «всего лишь», но «всего лишь» не применимо к этой личности) собственной персоной лорд Асмодей. Он стоял, вытянувшись гордой струной, только хвост на полу ложился кольцами, добавляя хоть каких-то круглых линий. В его холодном взгляде Лилит прочитала строгую усмешку.        — И чего ты орешь?        Лилит растерялась и не сразу вспомнила как говорить.       — П-простите, — голос дрожал в унисон коленкам. Девочка всхлипнула и потерла глаза тыльной стороной ладони. — Я не думала, что здесь будет кто-то ещё и… испугалась.        — Людям нормально не думать. Этого ведь от тебя требует мессир?        Лилит испуганно кивнула, и повисла неловкая пауза. Асмодей внимательно посмотрел на девочку, но, видимо не найдя повода, продолжил промывать в меньшем ручье какие-то страшные инструменты.        Вот бы спрятаться! Но убежать, бросив инвентарь для уборки нельзя. Лилит начала пытаться вытащить ведро из водоёма, но то руки не дотягивались, то сил не хватало.        — Отойди, — скомандовал твёрдый голос, и Лилит отпрыгнула в сторону.        Асмодей приблизился к источнику и запросто выудил одной рукой ведро, бухнув его на пол, отчего вода немного плюхнулась через край, её было как раз сколько нужно.        Лилит прошипела боязливое спасибо и вскрикнула — Асмодей схватил за запястье больной руки.        — Ты ранена. — припечатал он.        — Простите. Я случайно поранилась. На работе.       — Великолепно, — Асмодей странно улыбнулся, отчего Лилит стало жутко.       С видом безумца он всмотрелся в ладонь, с наслаждением вдохнул запах крови, провёл по ране когтем, вскрывая подсохший тоненький слой. Лилит жалобно заскулила, а палач облизнул коготь, смакуя.       — Держи так.        Он отстранился, оставив ладонь в раскрытом вверх положении, а сам направился к одному из тоненьких ручейков-протоков. Лилит не шелохнулась, не смела, была слишком напугана.        Асмодей вернулся скоро. Два пальца его правой руки были измазаны в зеленоватой грязи, которой он щедро покрыл ладонь и особенно рану девочки. Лилит брезгливо скривилась и принюхалась, чтобы понять, не является ли эта «мазь» чем-то совсем омерзительным. Но особо отвратительного запаха не исходило.       — Щиплет, — пожаловалась Лилит, зажмурившись от боли. — Что это?       — Глина, — усмехнулся Асмодей, с прищуром наблюдая за кожей, но ничего интересного не происходило.       Палач вновь отошел, вернулся к мытью инструментов, а Лилит так и стояла с протянутой перепачканной глиной рукой. Порой она исподтишка наблюдала за его ловкими движениями. На удивление, погруженный в работу змей выглядел не так угрожающе. Если это не его основная работа.       — Подойди, — скомандовал он, откладывая в сторону последний инструмент.       Лилит подошла. В коленках ощущалась дрожь. Подрагивали и пальцы раненой руки, которую девочка выдвинула чуть вперед, предположив, что Асмодея интересует именно она.       Палач так же бестактно схватил тоненькое запястье и поднес под струю воды. Лилит поджала губы от холода, который волной боли пронесся до локтя и отдал в колено. Подсохшая глина отлипла от кожи, размякла и унеслась вместе с потоком воды. На ладони осталась тонкая розовая ниточка ещё недавно кровоточащей раны.       — Затянулась, — удивлённо прошептала Лилит.        Асмодей довольно ухмыльнулся. Его эксперимент удался.        — Как я и думал. Глина латает глину.        Он взглянул на Лилит с таким прищуром, что она замерла, боясь шелохнуться.        — Не обманул ублюдок, вас и правда из глины вылепили.