Враг у твоих дверей

      Когда пришло время, Саша не сомневалась. Она не задавала лишних вопросов и не искала во взгляде яута одобрения: либо сейчас, либо никогда. Удивительно, как ладится эта нехитрая поговорка с жизнью в клане. По-другому никак. Любой шаг торил тропинку к беде, самой обыкновенной, человеческой, только обильно сдобренной со всех сторон яутами. Пора. Саша протянула руки, ухватилась за широкие плечи и позволила вытянуть себя из тюрьмы. Другое дело, что, возможно, тоже в плен, но время покажет, что делать дальше. Уж лучше смена геолокации, чем прозябать в неизвестности и невозможности повлиять на свой плен. Либо станет хуже, либо лучше.       Впору плакать, а Саша улыбалась во все тридцать два и радовалась. Спас. Пришёл за ней.       Впервые за долгое время ей не пришлось соскакивать с ненавистного насиженного места и скорей-быстрей бежать, уходя подобру-поздорову. Всегда одна и сама за себя. Но сегодня, словно подарок сжалившейся судьбы, за ней пришли не чтобы чинить старые новые мучения, а спасти: Моргард легко подхватил Сашу, она удобно легла в его сильных руках и загадала, чтобы всё-таки стало лучше. Её не испугали алые и неестественно-зелёные загустевшие кляксы на его коже. Яут пришёл за ней с кровавой и жестокой охоты, не медлил и не взвешивал на невидимой чаше весов правильность выбора. С корабля на бал, вот и вся нехитрая наука похищения.       Саша зарылась носом в его грудь, уткнулась в жёсткие щетинки, приятно щекотавшие губы и щёки. Её тонкие холодные пальцы впились в горячую и жёсткую кожу. Что теперь будет делать вожак? Рвать и метать. Саша теперь опасная разменная монета, с ней у любого яута всё пойдёт наперекосяк — не без помощи Нигнур'ктара, конечно. А с ней как поступит вожак? Спрячет ещё глубже и дальше от посторонних глаз? Скорее всего. Саша сильнее прижалась к яуту. Озноб волной накрыл её и долго не отпускал, недобрые мысли не выходили из головы, и кому ли как не Моргарду было знать причину испуга.       А ведь из двух зол меньшим когда-то был Нигнур'ктар.       Был.       Моргард — насильник и садист в прошлом, непримиримый враг — неожиданно стал той самой неприступной крепостью. Иного выбора жизнь не дала.       Яут уходил бесшумно, долгими коридорами, не теми, которыми вели Сашу. Здесь царил густой мрак, а по полу стелился молочный туман. Он полз по стенам вверх, обволакивал яута и обдавал холодом Сашу. Касался холодными языками, оставляя ощущение сырой прохлады. Но всё-таки податливо расстилался перед яутом, пропускал вперёд и бестелесным призраком оставался плавать в коридоре. Саше вдруг почудилось, что закрой глаза, и в тумане обязательно что-то заворчит, заворочается, зачавкает в дымке. Она не успела прислушаться к чужим призракам: дверь впереди открылась, выпуская Моргарда в другой коридор, более тёмный и с первого взгляда полузаброшенный.       Туман было скользнул за яутом, коснулся металлического пола, но дверь обрезала любопытные бестелесные языки.       Здесь было теплее, пол и стены чистые, призраки не тянули из пола и стен руки и не пугали Сашу. Но она всё равно прижималась к яуту. Острая боль шевельнулась в животе, резанула нутро, притаилась на секунду, а потом потекла и расправила крылья. Наверное, она вздрогнула, сжалась, потому что Моргард сбавил шаг, но не остановился, не теряя ни секунды. Время дорого.       — Скоро придём, уже недалеко, — успокаивающе и переливчато заурчал он.       Саша уронила голову на грудь Моргарда и закрыла глаза. Где спрятаться двоим изгоям в теле космического недружелюбного кита? Звёздный крейсер рассекал пространство и нёсся в поисках новой крови. Как прокормить такую махину? Как напоить её кровью, чтобы унять бездонную жажду? Никак. Кто успел уйти с тропы охотников, кто сумел спрятаться, тот молодец. Остальные — не обессудьте.       Моргард нёс Сашу бережно, будто переживал, заботился. Может, дрогнуло нечеловеческое сердце? Не попасть бы из одной беды в другую. Хотя куда уж хуже.       В следующем переходе было темно. А яуту всё нипочём: не сбавлял шаг, не спотыкался, не сомневался. Его вело звериное зрение, устроенное для одной цели: найти, догнать, забрать душу.       Сашу бросало то в жар, то в холод, вырывая из мыслей о яутах и возвращая к собственной боли. Ледяной пот умывал лицо, стекал по шее и впитывался в нехитрый комбинезон. «Куда мы?» — всё хотела спросить Саша, пытаясь разжать онемевшие губы и разбудить язык, но всё не решалась. Какая разница? Да хоть бы и в новый плен, поделать-то сейчас она ничего не могла. Вот и полагалась на волю Моргарда.       Где-то что-то стукнуло, потом ухнуло и смолкло. Яут не дрогнул и не отвлёкся. Саша прислушалась к тихому, едва слышному жужжанию корабля. Тишина. Может, погоня уже спешила за ним? Вожак и его ищейки прочёсывали шаг за шагом, отсек за отсеком? Возможно. Саша искала в себе остатки былой храбрости и вроде даже приободрилась. Мысли тяжело переваливались, как неповоротливые грозовые тучи, чёрные, того и гляди разразятся громом и молниями.       И всё-таки Сашей удалось провалиться в сон, липкий, пугающий. Снилось страшное. Снилась безмолвная Ишимура. Глазницы её чёрных окон мёртвыми взглядами наблюдали за чёрным космосом вокруг. Неподвижная, не живая и не мёртвая. Корабль медленно ворочался с боку на бок, тихо плыл, а вокруг собрались осколки и обломки и сгрудились в мусорные озёра. Чёрные вперемешку с цветными, яркими, радостными. Саше снилось, что она не могла найти вход в корабль, а кислорода во встроенном баллоне оставалось на вдох-два. Было душно и страшно. Пальцы в который раз мазнули по обшивке, но никак не получалось уцепиться.       А в окна выглядывали молчаливые тени, они разевали изуродованные пасти и наблюдали за Сашей. Смерть? Нет, не смерть. Костлявая беззубая старуха косила с гарантией сто процентов. А эти забирали не только жизнь, но даже право на вечный покой отнимали.       Саша проснулась внезапно и вскочила. Что-то закричала, а что — сама не помнила. Пальцы интуитивно зашарили по животу и нашли свежий шрам. Не приснилось. Страх пробежал по спине. Тяжёлые ладони легли на плечи и надавили, заставляя лечь, отдохнуть ещё: но как успокоиться, когда произошло что-то недоброе. Очень нехорошее. И там, во сне, и недавно у яутов. Саша оглянулась и почувствовала неодобрение во взгляде Моргарда. Она было неловко оттолкнулась, но Моргард удержал и не позволил ей совершить глупость.       — Сиди, уман, а то швы разойдутся, — тихо рыкнул он с привычным акцентом.       Он убрал руку с её плеча, но Саша успела ухватить ловкие пальцы и сжала их в ладони. Снова заглянула в звериные, глубоко посаженные глаза. Моргард глядел жадно, будто изучал давно привычные черты лица, но по какой-то причине позабытые. Так смотрит лев перед прыжком, притаившийся в выжженной солнцем траве. Но то лев. А яут вот он, рядом, живой и загадочный, как книга на чужом мёртвом языке.       — Саша, я Саша. Не уман. Не зови так больше.       Имя без прошлого казалось чужим, принадлежавшим кому-то другому. Вернулись бы воспоминания — имя зазвучало бы ярче, живое и родное. Не без горечи прошлого, не без солёных ручьёв на лице, но своё. Единственное.       — Са-а-ша, — прорычал Моргард. Тихо, пророкотал, попробовал на раздвоенном языке слово.       — Почему ты никогда не звал меня по имени? Всегда ведь его знал, — укоризненно спросила Саша.       Она знала ответ и всё равно спросила. Пусть ответит, глядя ей в глаза.       Моргард вдруг схватил Сашу за подбородок, но аккуратно, не царапая нежную кожу.       — Смотри на меня, наглая… — зарычал он, но проглотил слово «уманка». Глаза его сверкали жаждой охоты: наверное, он бы с удовольствием сейчас погонял какого-нибудь человека, рыча и воя на всю округу. Но в глазах яута не плескалась чёрная ненависть. — Потому что имя нужно заслужить, вот почему.       Саша отцепила от себя его руку.       — А разве я не заслужила, не добилась? Смогла попасть на ваш кораблик, — последнее слово Саша сердито растянула. — Или я не права?       Ох уж эти яуты! Всё перевернут с ног на голову и поставят раком. Всё внутри Саши протестовало против наглой несправедливости. Ведь ни один яут не был прав, но каждый лез в бутылку «высшая раса, яуты правят Вселенной». А у самих ни дипломатии, ни понятия хоть о каких-то нормах морали. Должно же, в конце концов, в космосе что-то объединять всех живых и хоть сколько-то разумных, только если это не микробы да не бактерии? Ну как можно достичь такого прогресса и при этом быть настолько жестокими, бессердечными и недалёкими, настолько, что космические дважды два никак не складывались в четыре?       К сожалению, с яутами подобный спор всегда заходил в тупик, и сейчас ох как не вовремя выходить на конфликт, кто кого перещеголяет и у кого яйца самые крепкие.       — Что они со мной сделали? — Саша вернулась к более важному сейчас вопросу.       Губы её дрогнули, а глаза снова наполнились печалью и обречённостью. Мало уйти, мало похитить и спрятать на другом конце корабля: хоть где засядь, никакие тише воды и ниже травы не спасут, потому что звёздное судно не бесконечное, даже у него есть конечные углы. Скоро, совсем скоро матёрые и злые яуты пойдут прочёсывать каждый угол, каждый сантиметр, вот тогда впору будет выть и Саше, и Моргарду.       Нужно бежать с корабля.       Моргард отошёл к стене и облокотился, уткнулся клыкастой пастью в руку и зарычал. Тяжело, с досадой, будто упустил в своей жизни что-то очень важное, решающее исход жизни. Внутри Саши всё замерло, только сердце отстукивало страх.       — Ты знаешь, что сделал вожак? — пряча испуг за словами, спросила Саша.       — Знаю.       Яут сжал кулак и со всей звериной яростью ударил по стене. Гул прокатился по отсеку и утонул в молчании Саши и Моргарда. Она ждала объяснений, а он, наверное, подбирал слова, складывал одно к другому, чтобы смысл вышел правильным. Хотя Саша, наверное, почти всегда понимала то, что он хотел донести, была ли это ненависть или симпатия. «Не молчи», — взмолилась Саша. Что сложного в том, чтобы хоть раз сказать правду? Слишком страшную? А другой у яутов не бывает. А если и бывает, то Саше она пока не встречалась.       — Иист-де, — чуть слышно рыкнул Моргард.       Показалось или голос его дрогнул? Саша притихла и прислушалась. Показалось. Молчание натянулось тугой и строптивой тетивой, но яут не позволял неудобным моментам брать верх над ним. Для него их просто-напросто не существовало. Никому не нужные муки совести, кроме людей, естественно, не затуманивали его разум. Всё дело в человечности, которой у яутов отродясь не бывалоло и быть не могло. Вот и весь нехитрый ответ. Моргард всего-навсего подбирал слова, чтобы сложить их как можно ровнее.       — Иист-де, — Саша повторила непонятное и неповоротливое для человеческого языка слово.       В странных и причудливо сложившихся звуках таилось что-то пугающее. Слово зловеще шуршало, покалывало. И вопросов как всегда рождалось больше, чем ответов.       — Расскажи, что это значит? — спросила Саша и замерла в нетерпеливом ожидании.       — Вы называете эту операцию… — Моргард на секунду задумался, наверное, подбирая интонацию или ударение. — Резекция.       Резекция. Слово, которое испуганный пациент хочет услышать меньше всего. А услышав… А услышав, жалел, что жизнь посмеялась над бедолагой: отняла что-то важное, но оставила мучения и неполноценность в наказание. Живи и мучайся. Грубоватый и пресный язык медицины трактовал резекцию не иначе как удаление органа или его части. Кажется, догадка неуверенной птичкой забилась в испуганных мыслях. Саша немигающим взглядом провела по отсеку. Лежанка. Мягкая шкура. Широкий стол с блестящими инструментами. Окно. Она ненавидела всё это вокруг себя и ничего не могла поделать. От собственного бессилия выть хотелось, клясть проклятых яутов последними словами.       Руки задрожали. И будто откуда-то повеяло холодом, по коже побежали ледяные мурашки, кучно сбиваясь в животе. Дальше слова яута загромыхали кошмаром.       — Нигнур'ктар развернул совет, собрал чуть ли не всех Старейшин и решил обезопасить клан. Никому не дано узнать, появится ли когда-нибудь ещё один Обелиск и что тогда станет с тобой.       Саша слушала странную историю, в которой неведомым образом сплелись вместе и смерть, и некроморфы, и люди, и очень удачная для всех мутация Саши. Удачная как для людей, так и для яутов, потому что и тем и другим генетическое увечье развязывало руки в научной среде. Изучай — не хочу.       — …удалили органы размножения: матку, придатки…       — Никого он не хотел обезопасить, — обиженно ответила Саша, и голос её в который раз дрогнул. — Это его странная месть, только я никак не могу понять: за что.       Саша не обернулась на Моргарда, тронувшего когтями её плечо. Она молчала и смотрела на свои дрожащие руки и переваривала только что услышанное. Что-то щёлкнуло. Должно быть, яут открыл наручный компьютер. На секунду-две комнату лизнул яркий красный отблеск и пропал. Сашины ожидания насчёт шрама не оправдались: всё было куда хуже. Какие догадки посещали её до этого переломного момента? Банальные. Вскрыть, изучить, зашить. Вскрыть, вживить эмбрион. Всё выглядело неестественным и глупым, не стыковалось с техническими познаниями яутов, но как она могла знать, чего ожидать от них?С другой стороны ну какое вскрыть и изучить? Зачем после этого оставлять в живых?       Саша запрокинула голову и подставила лицо неяркому свету встроенных в потолок ламп. Сейчас бы выйти на улицу, подышать свежим воздухом и помянуть истерзанную душу. А тут её и пожалеть некому.       — Обними меня, —прошелестел Сашин голос в тишине.       Моргард обошёл лежанку, не теряя Сашу из виду, будто она могла испариться, и встал вплотную перед ней. Голова закружилась. Саша протянула дрожащие руки и всхлипнула. Яут не спрашивал, не терзал ненужными вопросами, не фыркал в ответ. Он скрипнул сомкнутыми у пасти бивнями, что-то прощёлкал и притянул Сашу к себе. Его объятия наконец-то подарили долгожданный покой, пусть и испуганный и неуверенный. Одновременно жарко и холодно. Шаткое доверие и страх не уступали друг другу ни на шаг. Моргард склонил голову, и кончики валаров щекотно коснулись Сашиного лица. Вычеркнуть бы прошлое из сердца и поверить этому негодяю.       Что оставалось уставшему человеку, у которого не осталось ни слёз, ни сил? Солёные озёра пересохли, на смену пришла молчаливая боль. Да маячил нехитрый выбор: живи или умри.       — Не оставляй меня, — попросила Саша и сильнее прижалась к яуту.       Жизнь жестоко посмеялась на ней и в насмешку подарила врага в защитники, а друга отняла. Остро хотелось сдаться, поплыть по течению чужой реки и раствориться в её водах. Саша стояла на перепутье. Мысленно незримая рука дёрнулась к невидимой дверной ручке, чтобы потянуть её на себя и нырнуть в обыденность. Сгинуть и перестать существовать. Был человек — и не стало его, и как звали никто не знает.       А здесь и сейчас с Моргардом было не страшно. Саша не шарахалась от него, наоборот: искала защиты, ждала сильного плеча, на которое можно опереться. Она, искалеченная, как душа некроморфа, уставшая, как неупокоенный монстр, начинала верить мерзавцу. Саша не злилась на яута. От него не тянулись нити ненависти или жажды сломить. А человеческое тело так и стонало, просило: «Убереги меня, я хрупкая женщина, я не монстр в ночи, я не тень теней и не жажду ничьей крови, я хочу покоя и уверенности, что завтра обязательно наступит».       — Назови меня по имени, —попросила Саша.       Моргард не отстранился и не зарычал. Он словно вообще не услышал просьбу, но…       — Саша, — пророкотал голос.       Саша закрыла глаза и прислушалась: будто раскат майского грома в голосе яута заставил молодое весеннее небо дрогнуть. Ветер зашелестел в деревьях, неласково перебирая листву, срывая и роняя её на землю. Моргард. Рычащий звук. А в глазах закатные сумерки. Раз жизнь разбросала их по шахматной доске судьбы так, а не иначе, может, перестать грести против течения? Обрести друга в лице врага тоже дорогого стоит. Не так уж и сложно легло полотно предначертанного. Бывший недруг — ныне защитник и любовник.       Саша, преодолевая душевную и физическую боль, погладила горячую кожу, под ладонями закололи щетинки. Саша уткнулась лбом в живот яута, стараясь принять и осознать новый поворот судьбы.       Столкнуться с непокорностью и предательством, достойным мучительной и показательной смерти, Нигнур'ктару довелось не впервые. Хорошо бы наказать стражников, но перст судьбы уже решил их участь: тот, кто выкрал пленницу, играючи вспорол обоих. От паха и до шеи. Выпотрошил, как самцов уманов на охоте, а вот самку унёс бережно. С её головы, наверное, ни валара не упало. Действовал быстро и точно. Умелый охотник. Будь всё иначе, будь это охота, Нигнур'ктар лично бы наградил драгоценным унтаром достойного яута и рекомендовал бы повысить его ранг. Шутка ли: быстро вырезать двоих матёрых охотников, огромных, злых, как преторианцы.       С другой стороны — повод для молчаливой гордости: всё-таки его семя. Твей от твея. Моргард. Простить? Нет, кодекс и честь вожака требовали наказать преступника и плохую кровь. К тому же старейшины не поняли бы Нигнур'ктара: так и так, какого к'жита тогда распинался о пользе уманки для клана, раз не наказал паршивца, не поломал ему жвалы и выдрал хребет? И добавят: не вожак ты больше нам, бери нер'уда и лети в дто (*джунгли) на Терру без права возвращения, подыхай там.       Усугублялось всё ещё и тем, что до празднования Лар'джа квей (*Ночь хитреца) оставалось всего ничего: йеан (*неделя)-другая. Это был единственный шанс убрать старейшин с игрового поля без свидетелей и без больших потерь. И никто не сможет обвинить Нигнур'ктара.       Праздник ритуального самоубийства уже давно хотели отменить, запретить как в обществе воинов, так и среди мирных яутов, ремесленников и прочих оседлых науду. Потому что слишком вольно трактовали древние правила в современном обществе. Кин'джа синтр (*Шесть оборотов звезды) — удобное время для кровной вражды. Никто не найдёт пропавших, никто не обвинит заклятого врага в убийстве. Никто не посмеет — доказательств нет.       А ведь праздник уходил корнями в древние ритуалы и изначально нёс в себе иные намерения: сплотить, принести достойную жертву, показать самоотречение во славу смерти. Всё было предельно просто: раз в синтр достойные охотники, доказавшие кланам и Кетану, что они пролили достаточно твея своих жертв, что их грозные имена не померкнут во Вселенной, что они воины воинов и могут принести себя в жертву. Всё так. Жрецы перерезали избранным глотки и поливали их твеем собравшихся вокруг, чтобы передать удачу и славу новым поколениям.       А сейчас какой яут в здравом уме пойдёт на такое? Только ярые поборники кодекса и чтящие его выше всего, выше смерти и жизни, выше всего сущего.       Считалось, что тех, кого жрецы не выбрали для жертвенного окропления твеем, могли совершить самоубийство без участия жреца. Кинуться на копьё, служившее верой и правдой много синтров, вскрыть себе вены, вонзить лезвие клинка в глотку. Способов много. Этим и пользовались нечистые на руку яуты, убирая врагов и неугодных кланам охотников и оседлых яутов, с которыми никак не ладился мир.       Чем праздник мешал Нигнур'ктару? Тем, что ставил задуманное под угрозу срыва.       Если о пропаже уманки узнает совет, старейшины поднимут панику в клане, обвинят вожака в бесчестной игре и обмане, поставят его действия под сомнение и попытаются свергнуть.       Совет занимали крайне неудобные для Нигнур'ктара яуты. Поэтому нужно было скрыть похищение уманки. Это несложно: вожак никого не пускал к ней, кроме немногих избранных, кому доверял. Убитые — одни из тех, в ком он не сомневался.       Среди достойных доверия оставался ещё Одд, прозванный так в честь древнего и жестокого бога уманов Одина. Яут полностью оправдывал своё имя: преданный кодексу и вожаку, он проливал реки твея, уничтожал врагов без сомнения и без жалости. А уж какой охотник! Достойнейший из достойных.       Нигнур'ктар оказался в препаршивейшей ситуации: и Моргарда убить он не мог, и уманку этот с'юитде похитил, и старейшин нужно убрать раньше, чем планировалось.       — Одд, нашли какие-нибудь следы? — негромко рыкнул Нигнур'ктар.       Одд был понятлив. Он отошёл в сторону с вожаком, оглянулся на других двух яутов, сканирующих отсек, и негромко ответил:       — Кое-что есть, я передам на твой комм. Всё увидишь сам.       Нигнур'ктар тряхнул головой, а потом указал пальцем на помощников и щёлкнул жвалами. Одд всё понял без лишних слов: яутам следовало без шума и без свидетелей пропасть где-нибудь на нижних ярусах ман'дака. Лучше извернуться и убрать приближённых к совету сейчас, чем мучиться и гадать: донесли или нет. Вожак знал, что если за дело возьмётся Одд, ненужных яутов никогда и никто не найдёт. От них не останется ни следа.       — Помни: никто не должен узнать о пропаже уманки, — ещё раз тихо напомнил Нигнур'ктар. — Для всех остальных она на месте и живая. А если будут упорно допытываться, спрашивать лишнее, посылай ко мне. Я разберусь.       Одд одобрительно рыкнул.       — Послать ищеек по следу?       — Пошли лучших, тех, кому доверяешь и кому я могу доверять так же, как тебе.       Одд склонил голову: слово вожака — закон.       — И уманку, и яута, — последнее слово Нигнур'ктар прорычал с раздражением, — приведи ко мне живыми.       — Яута не убивать? — Одд не скрывал удивления.       — Нет, приведи этого с'юитде живым, я хочу услышать, что он мне скажет.       Залог хорошей службы — делай своё дело исправно и не задавай лишних вопросов. Раз вожак приказал, иди и делай. Путь к более высоким рангам тернист и порой труден, и если нужно, чтобы летели чьи-то головы с плеч, то так тому и быть.