POV Добрыни
Так-с, одна проблема решена, теперь еще одно: течка. Она должна начаться через неделю. Елисей приедет через 3 дня, а у меня закончились подавительные пряники. Новые Колыван обещал достать послезавтра. Значит, все складывается как нельзя хорошо и, думаю, что в дни, до приезда Елисея, принимать блокаторы запаха не буду. Зачем портить свой организм?Конец POV Добрыни
На следующий день Добрыня проснулся в прекрасном настроении. Солнце светило в окошко, а из кухни доносилось шипение сковороды и чудесный запах блинчиков. И тут, богатыря будто прошибло: Настасья не живет с ним больше, а значит дома, кроме него, не должно быть никого более. И это было не единственным открытием: течка началась ночью, на неделю раньше положенного срока. Богатырь оделся и, насторожившись, пошел на кухню. По мере приближения к заветной комнате, звук, доносившийся из нее, усиливался, а нос улавливал не только запах блинчиков, но и прекрасный, дурманящий аромат альфы. Двигаться стало трудно: ноги будто сделались ватными, а сердце, то срывалось на бешеный ритм, то пропускало удары. Мужчиной овладел страх. Страх перед таким знакомым, почти родным запахом. В голове творилось не пойми что, но четко вспыхнула мысль: „Это не сон! Это просто не может быть сном!“ Что бы доказать себе это, мужчина стал щипать себя за руки, но ничего не произошло. Добрыня понял, что шансов бежать не было, а правда о его сущности, скорее всего, раскрылась ещё ночью. Только Добрыня хотел войти на кухню, боль, регулярно сопровождающая течку у богатыря, дала о себе знать. Поэтому даже такой сильный и крепкий витязь, как Добрыня, спустился на пол и, глотая слезы, свернулся калачиком, воя от боли, страха и обиды. На этот скулеж прибежал Елисей. — Добрыня, что случилось!? — смотря на лицо мужчины, (Елисей и в правду стал не просто мальчиком, а именно мужчиной, хоть и выглядел, по сравнению с Добрыней, по прежнему хрупко) омега увидел в нем страх, быстро сменившийся пониманием, потом облегчением, а затем, едва скрываемым, возбуждением. Альфа осторожно сел рядом и начал гладить богатыря по волосам. — Почему ты мне ничего не говорил? Я ведь в тебя влюбился безоглядно и изводил себя тем, что так не должно быть. Что ты мужественный альфа, — глаза мужчины расширились от счастья, — а теперь все встало на свои места. Но почему... Для чего ты скрывал от меня свою сущность? Я так страдал все это время. Я любил тебя. Любил, не как Забаву: тогда эти чувства были какими-то наигранными, а всем сердцем! Сейчас я понимаю, что без тебя я — никто. — Дураком я был... боялся... что... ты оттолкнешь меня... отвергнешь мои чувства... — запинаясь, прошептал омега, попутно перекладывая голову с пола на колени своего возлюбленного. — Но ведь ты не отвергнешь меня сейчас? Не оставишь одного?... Прошу... не бросай меня... — Ты что, вправду, думаешь, что теперь, когда я могу быть с тобой. Теперь... когда ты, моя любовь, наконец-то можешь быть моим, я смогу оставить тебя? Нет, ни за что на свете, теперь ты мой, только мой. Тогда, посмотрев в глаза друг другу, мужчины почувствовали теплоту и любовь. Елисей склонился над лицом возлюбленного и накрыл его губы своими в мягком, нежном поцелуе, но вся его нежность не могла скрыть страсть, бушующую между ними. Они были, словно, два путника, наконец-то нашедшими единственный источник в округе, пытающимися утолить свою жажду друг в друге. Но, как оказалось, воздух не бесконечен и им пришлось прервать поцелуй. Когда Елисей только восстановил дыхание, прозвучал тихий, робкий голос богатыря: „Пожалуйста...“ Сначала, Силовичь не понял о чем говорит омега, но вскоре до него дошло, что у Добрыни течка и нужно что-то с этим делать. Подхватив Богатыря на руки и, забывшись в очередном поцелуе, Елисей направился в сторону спальни.