Всадник

III

      Прошло три года с того дня, как 6 января 1744 года Гэн Каен появился на свет. Год назад у Гэна родился маленький братик, которого назвали Ганс. Он отличался от своего старшего брата почти всем. У Ганса не было таких страшных застывших глаз и он не имел склонности к постоянному пугающему молчанию. Ганс Каен был совершенно обычным ребенком. Он и кричал, и капризничал, и смеялся, и плакал, совсем как другие мальчишки. Лишь фамилией он был похож на молчаливого Гэна.        С уст Гэна не сходило ни единого звука. Он не сопровождал свой плач визгом, просто молча ронял слезы и смотрел своими большими, честными, синими глазами на причину, которая заставила его плакать. Он не смеялся. Он лишь молча растягивал губы в робкой, но дружелюбной улыбке. От него пытались добиться хотя бы смеха, но Гэн упорно не смеялся. Анна и Джэд беспокоились, что он не говорит — девочки начинали говорить в полтора года, мальчики — чуть позже, в два, но Гэну минуло три, а он был все еще нем как рыба.       — Может, он действительно немой? — спрашивали все те, кто ходил к Каенам и видел Гэна.       — Но ведь немые смеются, — утверждали врачи. — А он, похоже, не умеет смеяться!       — Может, он умственно отсталый?       — Может, он больной?       — Он точно ненормальный!       Эти фразы Гэн, Джэд и Анна слышали отовсюду. Когда кому-то из Каенов становилось слишком тяжело выносить все это, они шли обнимать друг друга. «Ничего, — говорил Джэд. — У нас есть Ганс, который совсем не похож на Гэна». Для него Ганс был утешением — он боялся и стыдился Гэна, хоть и любил его. «Ничего», — говорила Анна. — «Он обязательно поправится и начнет говорить». А Гэн просто молча обнимал мать или отца, или же вовсе подходил к кроватке, где спал Ганс, который, кстати, уже вовсю лопотал, и с каким-то недоумением смотрел на брата, мол, что это такое крикливое здесь.       Смотреть на Ганса, когда тот еще был младенцем и лежал, плакал в кроватке или на руках у матери, Гэн мог часами. Если с ним в тот момент была Анна, она гладила его по голове, и Гэн чутко улавливал момент, когда выдерживать взгляд немигающих глаз ей становилось уже не по силам, и мальчик улыбался и уходил. Если же с детьми был Джэд, он просто прогонял Гэна, когда уже было тяжело выносить застывший взгляд, и тот с той самой смесью укора и обиды смотрел на отца и удалялся.       Взгляд Гэна, который проникал в самую душу и пугал даже больше, чем его молчание, стал причиной насмешек над ним. За насмешками люди скрывали страх. Им было стыдно признаться, что маленький ребенок заставляет одним взором стынуть кровь у них в жилах, поэтому общество предпочло скрыть ужас издевательствами.       И чем старше он становился, тем злее были на него нападки.       Стоит сказать, что маленький Каен на насмешки не отвечал. Смотрел молча — и все. Ни одного слова, ни слезинки.       Плакал он дома, ночью в подушку и беззвучно. А утром снова шел дружить, получал в спину палки и камни и опять, расстроенный, убегал домой.       С возрастом он стал мудрее — все реже и реже появлялся на улицах. В основном он проводил свое время в конюшне или в кузне отца, но чаще всего в конюшне, поскольку отца напрягало его присутствие, и он неизменно под каким-нибудь предлогом выгонял сына после того, как давал ему немного попробовать хотя бы подержать кузнечный молот. Впрочем, самому Гэну полюбилось быть одному. Компанию ему составляла лошадь, и мальчик этой компании радовался. Он сидел на песке или соломе в конюшне и водил грязным пальцем по земле, изображая скопление линий и точек, символов и фигур, значения которых были известны только ему одному.       Таким стал образ его жизни на ближайшие несколько лет. Отец работает в кузне, мать возится с Гансом и еще одним младшим братом Гэна, Питером, да исполняет свои обязанности повитухи, а Гэн в свободное от работы по дому время, сидит в конюшне и молча общается с лошадью или рисует на песке. За эти несколько лет с уст маленького Каена по-прежнему не слетело ни звука.       Только когда ему исполнилось шесть, он сказал свое первое слово.       В тот же год в его жизни все изменилось, все перевернулось с ног на голову.