Всадник

IV

      Шел август 1750-го. Холодать в этом году начало необычайно рано. Земледельцы в спешке собирали урожай, опасаясь, как бы он не померз и не погиб. Дули ледяные ветра, пронизывающие до костей, а при выдохе поднимался пар изо рта. Люди доставали теплую одежду, все еще не пряча легкой, в надежде на перемену температуры в лучшую сторону.       Кутаясь в отцовскую куртку, Гэн Каен сидел на куче соломы в конюшне и водил прутиком по земле, рисуя на песке лошадиную голову. Он наслаждался своим уединением и тишиной до тех пор, пока дверь конюшни со скрипом не отворилась и в прохладное помещение не вошла Анна Каен.       — Гэндзо, милый, — позвала она сына, и мальчик обернулся. — Сходи погуляй, пока окончательно не похолодало. Ты целый день сидишь здесь.       Гэн посмотрел на нее своими пронзительными синими глазами и молча помотал головой.       — Тебе нужен воздух, иди гуляй, — она подошла к нему и легонько похлопала по спине, чтобы он поднялся и вышел. Маленький Каен встал и снова помотал головой, давая понять, что не пойдет.       Они оба знали, в чем причина.       Гэн просто не хотел своим появлением сеять вокруг себя раздор и ругань, он знал, что стоит ему появиться на улице, пройтись между домами, на него сразу же начнут орать и кидаться в него всем, что попадет под руку, скрывая страх за маской ненависти.       Гэн прекрасно понимал, что люди боятся его, и ему не хотелось никого пугать и причинять кому-то неудобства.       Он не понимал только одного: что плохого он сделал людям, что внушает им такой ужас своим появлением, почему его так не любят? Найти ответа на свой вопрос он не мог, поэтому предпочитал просто сидеть целый день дома, где его любили родители и братья, или в конюшне, где он будет наедине с собой. Он постепенно переставал нуждаться в общении со сверстниками, поскольку довольно быстро понял, что от этого ему, да и окружающим одни беды.       А теперь мать опять гнала его на улицу, как это иногда бывало, чтобы Гэн «подышал свежим воздухом».       Гэну не хотелось.       — Иди, Гэн, пожалуйста.       Против такого жалобного тона Гэн не мог возразить и все же вышел из конюшни. Опустив голову, он медленно побрел по улице, петляя между домами. Он нарочно прятал глаза, боясь, что его сейчас начнут дразнить, но увидев, что никто не обращает внимания на бесцельно бродящего мальчишку, воспрял духом и поднял голову. Вдыхая прохладный воздух, маленький Гэн бродил по округе и осматривался. Его внимание привлекли гоняющие мяч из свиного желудка трое мальчишек и две девочки. Бесшумно, как кошка, Каен подошел к играющей компании и стал молча наблюдать, не вмешиваясь в игру. Он безмолвно смотрел, как несколько пар ног месят дорожную землю, поднимая пыль, до тех пор, пока мяч, удрав от своих хозяев, не подкатился к ногам Гэна. Мальчик подобрал мяч и крепко прижал его к груди. Ребятишки замерли и уставились на него.       — Ты что тут делаешь, пацаненок? Проваливай, — бросил самый старший из мальчишек.       — Отдавай мяч и уходи, — добавил рыжий и худой веснушчатый мальчишка. Маленький и хрупкий, черноволосый, в непонятном головном уборе, похожем на блин, сделал шаг к Каену и попытался выхватить у него мяч, но тот, дернувшись, только сильнее прижал к себе игрушку.       — Оставьте его, — вдруг вступилась одна из девочек, та, что была маленькой и белокурой. Она носила грязное разорванное платьице, и было даже трудно понять, какого оно цвета. Рыжая девочка постарше, у которой все лицо было в синяках и ссадинах, отчего она имела весьма задиристый и хулиганский вид, подошла к Гэну и толкнула его в грудь:       — Я знаю, кто ты. Ты сын этих Каенов, — она снова толкнула в грудь Гэна, да так, что он сел на песок, все еще прижимая к себе мяч. — Они живут в старой развалине на окраине города. А их папаша — нищий, беглый немец.       Ее тон был такой презрительный, что Гэну стало обидно, и он недовольно сверкнул глазами, но плакать не стал. Видя, что ее слова действуют на него, девочка продолжила:       — А еще ты немой. Ты ведь не можешь говорить, да, Гэнни?       Каен закусил губу, но ничего не сказал.       — Знаешь, как это здорово, — хищно оскалилась рыжая. — Ты не то что не можешь дать сдачи, ты не можешь даже ответить мне!       — Перестаньте! — вскрикнула белая девочка. — Зачем вы его обижаете?       — Потому что ты урод, Гэнни, — с видимым удовольствием на лице сказала рыжая. Сказала, как плюнула ядом.- Ты немой. И слабый.       — Урод, — сплюнул старший из мальчиков. — А мой папа говорит, что ты — дьявол. У тебя глаза, как у демона, страшные.       — Гэн может говорить, правда, Гэн? — в отчаянии выкрикнула младшая из девочек.       Гэн молчал и только смотрел своими застывшими глазами, безмолвно глотая и издевательства, и защиту.       — Скажи что-нибудь, Гэн! — взмолилась защищавшая Каена малышка.       — Да, Гэнни, давай, — ощетинилась рыжая задира. — Скажи что-нибудь! Или ты все-таки урод?       — Пожалуйста, Гэн, — у белокурой блеснули слезы.       — Зачем? — это было первое слово, сорвавшееся с уст мальчика. — Я не хочу с вами разговаривать.       — Так ты все-таки можешь говорить! — ахнули ребята. — А говорят, ты немой!       — Я просто не хочу разговаривать, — повторил Гэн. — Я не вижу смысла в том, чтобы что-то вам говорить. Я заговорил только потому, что мне стало вас жалко.       Он поднялся с земли, бросил мяч в сторону ребят и сказал:       — Вы мне отвратительны. Мне действительно вас жалко.       Он развернулся спиной и собрался было уходить, но рыжая окликнула его:       — Что ты сказал?       — Мне стало вас жалко, — повторил Каен. — Вы пытаетесь выделиться, унижая другого, более слабого, потому что сами из себя ничего не представляете.       Он снова развернулся и пошел прочь. И ребята были настолько ошеломлены его заявлением, что не двинулись за ним следом и ничего не крикнули ему в спину. Это дало маленькому Каену возможность спокойно добрести до дома и опять усесться в конюшне, где он проводил большую часть времени, а теперь, убедившись в том, что люди недружелюбны к нему, он решил, что точно не будет выходить оттуда, и ценность его уединения дошла до него в еще большей мере.       Он просидел у лошади до вечера.       К вечеру весь городок уже гудел, как пчелиный улей, разнося свежую сплетню: этот страшный сын Каенов, оказывается, совсем не немой! (Объяснилась его четкая речь после молчания, однако, крайне просто — Гэн признался матери, что пытался говорить только тогда, когда был один). Более того, для своего возраста он слишком умный и понимает больше того, чем ему полагалось.       В шесть лет маленький Каен умом был близок к тридцатилетнему. Его разговор с детьми был передан одной из участниц своей матери. Та сначала, ясное дело, не поверила. Но позже, когда она услышала один занимательный диалог, ей пришлось резко изменить свое мнение.       К маленькому Каену прицепился мясник, недовольный тем, что пацаненок шныряет и что-то вынюхивает. Впрочем, это был предлог — на деле же не пристало здоровому лысому мужику бояться ребенка! Но глаза этого ребенка пронизывали его насквозь, и выносить этот взгляд было невозможно.       — А ну, пошел отсюда! — он замахнулся на паренька тяжеленной коровьей костью. — Только и думаешь, чего бы стащить! Нечего тут вынюхивать!       — Действительно, нечего, — согласился Гэн, качая головой. — И без нюхания понятно, что мясо тухлое.       — Ты чего несешь-то? — взревел мясник и перегнулся через прилавок, чтобы навешать Гэну фонарей, но тот оказался проворнее и отскочил, после чего продолжил добивать:       — Я все знаю — и про попытки чесноком запах перебить, и про масло. Ты же мажешь им мясо, чтобы оно выглядело свежее, не так ли? Не надо только других людей обманывать.       Вконец разъяренный мясник выбежал из-за прилавка, но Гэн уже удрал восвояси.       — Свят, свят, свят, — уже упомянутая нами мать одной из девочек десять раз перекрестилась, видя эту сцену. — Слишком много он понимает, этот Гэн… Он ведь слишком маленький для таких вещей…       Это стало еще одной причиной страха и неприязни людей к нему.       Он смотрел прямо в душу и говорил убивающую, разящую наповал кошмарную правду.       Поползли слухи о том, что маленький Гэн — воплощение дьявола.       Ему было всего шесть лет. Но у него было достаточно ума, чтобы не держать зла на охваченных предрассудками людей. Ему было достаточно, что его любят родные, а с остальными окружающими его людьми он предпочитал вообще не разговаривать. Дома, он к вящему удивлению и неуемной радости отца и матери, стал иногда говорить. Но чаще всего Гэн, конечно же, молчал.       Он просто знал, что слова, такие точные и меткие, вгоняли в дрожь даже его родителей, самых близких ему людей, которых он так любил и берег.       От него не укрылось, как перекрестилась его мать, когда на вопрос, почему он не хочет заводить друзей, он ответил ей:       — Я хочу завести друзей. Беда в том, что никто не хочет быть моим другом. И я понимаю их. Их пугают предрассудки, которые они сами себе навязали. Они думают, что я дьявол, просто потому, что я не похож на них.       Как страшно было слышать такие слова из уст шестилетнего мальчика! Он ведь еще совсем ребенок!       Вот только, похоже, в душе ребенком Каен был совсем недолго. Он уже понимал больше, чем ему следует.       Но как бы то ни было, Анна Каен не собиралась бросать сына, который ей был так дорог. Она любила Гэна больше, чем других своих сыновей. Может, дело было в том, что он родился в муках и с таким трудом, но скорее всего, причиной было то, что Гэн не был похож на других.       Затаив дыхание, он смотрел не на игрушки, которые были у богатых, а на книги. Его явно больше интересовала сфера духовного развития. Книги нравились Гэну значительно больше, чем его сверстникам и ребятам, что были постарше его. Книги нравились Гэну больше, чем игры. Жаль только, в доме Каенов книг не было — ни отец, ни мать Гэна букв не знали и читать не умели. Но страсть к чтению привилась ему, когда однажды он услышал где-то на улице, как старик читает своему внуку какую-то историю. Дело это было в городе, поэтому неудивительно, что там нашелся хоть кто-то грамотный. Вскоре, возле старика собралась толпа ребятни, к которой втихаря присоединился и маленький Каен. В тот день он понял, что «книга» — это что-то интересное и приятное, особенно если в ней есть иллюстрации. Поэтому Гэн и повадился ходить в книжную лавку, что была в центре города. Выполнив поручения — в городе Гэн занимался доставкой оружия по адресатам, а в деревне — выгулом как своей лошади, бесплатно, так и чужих — за деньги, он первым делом несся к книжной лавке. Сначала он просто смотрел на витрину, жадно впитывая в себя все, что видел изнутри. Он стоял, опираясь ладонями на стекло и взирал на людей, пролистывающих страницы книг и выбирающих себе издание. Гэну очень хотелось войти и тоже посмотреть, но он боялся. Пока боялся.       Наконец он все же решился заглянуть. Скользнул тихо, незаметно, как мышка. Прошмыгнул и затерялся между шкафами. Лавочник, листавший труд неизвестного философа, искоса посмотрел на него, но ничего не сказал. Гэн взял с полки один фолиант и полистал его, с наслаждением вдыхая запах печатных страниц. Поводил пальцем по буквам и расстроился от того, что ничего не понимает. Взял другую книгу и тоже пролистал. Ему попалась в ней цветная картинка, по которой Гэн, молча улыбаясь, водил пальцами и гладил рукой. Картинка изображала всадника на лошади и очень ему нравилась.       С тех пор Гэн осмелел и стал заглядывать в магазин каждый день. Он был только в двух местах — здесь да в конюшне. Больше его ничего не интересовало, кроме разглядывания книг, общения с лошадью и рисования на песке. В лавке он проводил стандартный ритуал: сначала смотрел книжки, которые были ему незнакомы, а потом возвращался к своей любимой — в той, где была картинка со всадником. Лавочник уже привык к нему и относился к нему лучше, чем другие, хотя поначалу и не доверял. Нельзя сказать, что продавец ненавидел Гэна и боялся так же, как все остальные. Скорее, Каен его смущал. Он тоже чувствовал, что малыш не такой, как все остальные, но довольно быстро убедился, что ребенок никому не желает зла и не замышляет ничего дурного.       — Мальчик, — скрипучим, старческим голосом седой лавочник обратился к Гэну. — Зачем ты приходишь сюда каждый день, если не собираешься покупать книги?       Гэн, в тот момент гладивший изображение с наездником на лошади, резко обернулся.       Старик вздрогнул, но продолжил.       — Тебе просто она нравится, но ты не можешь себе позволить купить эту книжку, так? — тон его смягчился. Гэн кивнул. Старик спустился с лестницы, на которой стоял, и подошел к ребенку. — Тогда знаешь что, малыш? — Он наклонился к Гэну и прошептал ему в лицо, заговорщицки подмигнув: — Забирай ее себе, а? — он похлопал Каена по спине. — Забирай, малыш. Пусть это будет мой тебе подарок.       Растрогавшись, Гэн с благодарностью закивал, глаза его засияли.       — Но… Я не умею читать, — решился сказать он.       — Я бы научил тебя, малыш, но зрением очень слаб, — сокрушенно покачал головой лавочник. — Мои глаза уже не те, что прежде и едва я могу прочитать пару строчек, и то, на это уходит много времени.       — О чем эта книга? — прошелестел Гэн, прижимая томик к груди, как бесценное сокровище.       — Эта книга про одного кавалериста. Он был лучшим воином, лучшим из лучших. А потом… — старик неуверенно почесал голову. — Я уж и не помню, что потом с ним случилось.       — А я очень хочу узнать, — прошептал Каен.       — Узнаешь, малыш, какие твои годы, — лавочник потрепал Гэна по голове. — Ну что, возьмешь мой подарок?       После недолгой паузы мальчик кивнул.       — Отлично. Обещай мне знаешь, что?       Гэн молча расширил глаза, словно спрашивая: «Что же?»       — Обещай мне, что ты обязательно прочтешь эту историю. Хорошо?       Каен кивнул.       — Быть может, тебе самому захочется стать кавалеристом, — хохотнул лавочник, снова похлопав Гэна по спине. — Будешь настоящим всадником! — он поднял руку вверх с зажатым кулаком и потряс им.       Гэн улыбнулся.       — Ну, бывай! — старик еще раз похлопал Каена по плечу. Тот, не веря своему счастью, выбежал из лавки, прижимая к груди драгоценную книгу.       А старик вдруг испытал огромное облегчение от того, что маленький Каен покинул его лавку.       Когда Анна узнала об этом, она стала ценить необычность Гэна еще больше. Она приходила к нему в конюшню и обнимала его со всей свойственной ей горячностью. Он забирался к ней на колени, она говорила ему что-то и ласкала его. Иногда они сидели дома и рассматривали Гэнину книжку.       Он очень жалел, что некому было учить его читать — в школу бы его не взяли, он ведь был из бедных. Простой мальчик, сын кузнеца. Но тем не менее он был жаден до новых знаний, и Анна поощряла в нем эту жажду. Она и сама расстраивалась, что не сможет учить Гэна, но зато они вместе с ним рассматривали всадника, если собирались с книжкой, говорили о нем, и она перебирала черные густые лохматые волосы Гэна, целуя его в макушку. В ответ он переставал говорить, прижимался и блаженно закрывал глаза, чувствуя, как бьется сердце его матери и как передается ему тепло ее тела.       Ласки перепадали Гэну не часто, но все же это были одни из самых счастливых минут его жизни. Ему давали понять, что он нужен, что он любим, и он любил в ответ. Любил всем своим маленьким сердечком, которое было способно на любовь гораздо больше, чем другие.       Но, к сожалению, все хорошее когда-нибудь кончается. Так и кончились посиделки Анны в обнимку с Гэном. Когда он устраивался у нее на коленях с книжкой о всаднике, он и подумать не мог, что жить ей остается несколько месяцев.