Всадник

VI

      Вольфганг Циммерман, придерживая лямки военного вещмешка, брел по лесу, перешагивая через поваленные деревья и утопая в снегу. Он отбился от войска, которое отправилось мародерствовать по улицам города, потому что у него вообще не было желания сжигать дома и грабить жителей. Он и на войну-то пошел потому, что ему нужно было как-то зарабатывать на хлеб и кормить дочь. Его, старого вояку, никуда работать не брали, а так он зарабатывал хоть какие-то гроши. Вольфганг в принципе не хотел никого убивать. По молодости он часто участвовал в небольших боях, и этого ему с лихвой хватило, чтобы раз и навсегда воспылать отвращением к войне. Его мозг отказывался принять само понятие войны — он не понимал, для чего люди осознанно идут убивать друг друга, хотя их дома ждут семьи, любящие их люди. Он не уразумевал, почему главы государств не решают конфликты, возникшие между ними. Вместо двух трех не поделивших что-то императоров погибали невинные люди, их жены оставались вдовами, а дети — сиротами. У Вольфганга самого была дочь, которую он растил один и безумно любил, и ради того, чтобы прокормить ее, он взялся за самый доступный ему заработок, который в данное время активно предлагался.       Из-за бушующей войны капитан Вольфганг Циммерман, убежденный миротворец, отправился в самое пекло. Он избегал стрелять, колоть, рубить и резать — он просто мельтешил среди остальных воинов, но сам не нападал и старался никого не задеть. Когда войско продвинулось в город, названия которого он не знал, Циммерман решил потихоньку отсидеться в лесу, уж что-что, а мародерствовать и убивать ради наживы он был не обязан.       Пройдя в самую глубь леса, где его не могли увидеть свои и обвинить в дезертирстве, Вольфганг уселся на поваленное дерево, подстелив себе плащ-палатку из вещмешка и решил перекусить. Он расстелил грязную ткань, которая заменяла ему скатерть, выложил на нее кусок хлеба, сыра и несколько перьев зеленого лука. Запеченную картошку Циммерман решил оставить на потом, чтобы съесть позже. Он отломил кусочек сыра и хлеба, сложил их вместе, а сверху положил одно перо лука. Но не успел он поднести еду к открытому рту, так откуда ни возьмись на него налетело что-то маленькое, черное, рычащее и очень злое.       Это что-то попыталось отнять у солдата хлеб, но тот был проворнее и с трудом сумел отодрать от себя извивающееся и кусающееся существо. Он отбросил грязное оборванное черное создание на землю, и пока оно, рыча, возилось на земле, отряхиваясь, как собака, Вольфганг снял с плеча ружье, взвел курок и направил ружье на неведомую тварь, решив, что если она на него прыгнет, он выстрелит.       Существо не прыгало. Оно замерло, подняло огромные застывшие синие глаза на солдата, оскалилось и зашипело. Но не прыгало.       Циммерман тоже не стрелял. Если эта дикая тварь убежит, он уберет ружье. Если бросится — выстрелит.       Но создание не бросалось и не убегало. Пошипело, пошипело, да и уселось на снег, уставившись своими страшными застывшими синими глазищами. У солдата затряслись руки и он сначала опустил ружье, а потом и вовсе положил на бревно рядом с собой, готовясь, если создание кинется, схватить ружье и выстрелить. Ему было как и интересно, так и страшно — он никогда прежде не видел таких животных. Оно было похоже одновременно и на обезьяну, и на кошку. Крупное, черное, глаза большие, синие, застывшие. Помутившееся с возрастом зрение заставляло Вольфганга щуриться в тщетной попытке рассмотреть создание, но пока оно находилось далеко и мельтешило, это не представлялось возможным.       Существо облизнулось и уставилось на солдата, словно выжидая. Тот замер, боясь вызвать у создания агрессию или напугать — ему хотелось посмотреть, что же это за зверь такой. Рассмотреть зверя не удавалось — проклятая катаракта не давала зрению сфокусироваться и понять, что это такое, а точнее, кто, было затруднительно.       Диковинная тварь, наконец, все же кинулась, но не на солдата, а в сторону куска хлеба, что лежал на клочке ткани. Вольфганг, однако, успел схватить создание за шкирку и как следует встряхнуть. Непонятное существо задергалось, зашипело, задрыгало конечностями и к удивлению Циммермана, при ближайшем рассмотрении оказалось… мальчиком!       То, что Вольфганг держал, подняв за шкирку и то, что он поначалу принял за животное, оказалось голодным, грязным, оборванным, потерявшимся и совершенно одичавшим мальчишкой!       Жуть! А он-то принял его не то за кошку, не то за невесть как оказавшуюся тут обезьяну!       Опешив, солдат выпустил мальчика, и тот, злобно зыркнув глазами, подобрал с земли лежавший неподалеку на снегу круглый темный предмет и хотел было убежать, но Вольфганг схватил кусок хлеба и с криком: «Постой!» протянул ребенку.       Мальчик остановился, недоверчиво принюхался, сверкая глазами, а потом нерешительно подошел, опустил непонятную штуковину на снег, взял хлеб дрожащими руками, уселся возле поваленного дерева и начал жадно есть, почти не жуя. Боясь его напугать, Вольфганг протянул к нему руку и осторожно погладил по лохматой голове. Мальчик замер на какой-то миг, но потом медленно моргнул в знак благодарности и продолжил есть хлеб. Циммерман, не дожидаясь, когда он доест, поднял его и посадил к себе на колени, после чего расстегнул мундир, прижал к груди мальчика и прикрыл краем одежды, чтобы согреть.       — И откуда ты такой взялся здесь, а? — с легкой иронией спросил солдат, поглаживая по голове мальчика.       — Я из городенка*, — хрипло ответил ребенок. Он вроде говорил по-немецки, но у него присутствовал английский акцент. — Солдаты пришли туда и уничтожили все, что там было. Они убили мою семью, а потом хотели убить и меня.       — Я ведь тоже солдат, — улыбнулся Циммерман. — Но я не собираюсь тебя убивать.       — Это-то мне и не понятно, — спокойно сказал малыш, недоверчиво щурясь. — Почему? Почему вы не хотите убить меня?       — Зачем мне тебя убивать?       — Я же ваш враг, разве нет?       — Нет, малыш. Какой ты мне враг?       Мальчик замолчал, видимо, обдумывая его слова. Циммермана вообще поражало, что фразы были у него такие, будто ему не шесть лет, а тридцать пять.       — У тебя не осталось в живых ни одного из близких?       Ребенок молча помотал головой.       — Сочувствую тебе, — сказал Вольфганг после недолгой паузы. — Я тоже потерял родного человека.       Он помолчал еще немного, а потом заговорил:       — Знаешь что, малыш…       Найденыш поднял голову и повернулся к нему лицом, давая понять, что весь обратился в слух.       — Я хочу, чтобы мы с тобой стали родными друг другу. Ведь мы с тобой, по сути, два осиротевших человека… Ну так что, ты согласен? Мальчик кивнул и сказал:       — Мне надо собрать кое-какие вещи. Подержите пока вот это, пока я схожу за курткой, — попросил он и соскользнул с колен солдата. Малыш подобрал с земли темный круглый предмет, весь обсыпанный снегом, и вручил в руки Циммерману.       Когда загадочная вещь оказалась у него в руках и он понял, что это такое, то вскрикнул и чуть не выронил ЭТО.       ЭТО оказалось отрубленной женской головой! Кожа на ней стянулась, почернела и лицо было обезображено выпученными глазами и жутким оскалом.       — Где ты это взял, мальчик? — дрожащим голосом спросил Вольфганг.       — Это все, что осталось от моей матери, — на удивление спокойно ответил этот странный ребенок. — Это все, что осталось от моей семьи. Только это, да куртейка. На куртке я сплю, а голову ношу с собой, чтобы глаза ей не выклевали вороны.       Вольфганг внутренне содрогнулся, но тут же обругал себя: как он может обвинять в чем-то ребенка, потерявшего семью?       — Знаешь что, — он положил руку на плечо найденыша. — Пойдем вместе за твоей курткой. А потом я отведу тебя к своим, спрячу и мы вместе отплывем в Германию. Хорошо?       Мальчик медленно кивнул.       — Где твоя куртка? Вместо ответа найденыш мотнул головой влево, словно предлагая последовать за ним. Вольфганг так и сделал. Какое-то время они молча шли, слушая, как снег скрипит у них под ногами, а потом мальчик вдруг остановился и указал куда-то в крону дерева:       — Здесь.       Циммерман задрал голову и увидел что-то, отдаленно напоминавшее огромное гнездо. Мальчик ловко, как кошка, вскарабкался на дерево и отвязал куртку, которую использовал в качестве гамака. Когда он спускался с ней, на снег выпал темный прямоугольный предмет. До того, как ребенок спрыгнул, Вольфганг успел наклониться и подобрать его.       Вещица оказалась всего-навсего книгой. Вольфганг полистал ее и наткнулся на яркую иллюстрацию — картинку со скачущим всадником.       — Это твое? — спросил он мягко.       — Это моя книга, — еле слышно прошелестел ребенок.       — Ты читал ее?       — Я не умею читать, — еще тише ответил найденыш.       — А хотел бы?       — Да, очень хотел. Мне сказали, что она о всаднике. И я очень хотел бы узнать историю.       — Мы возьмем ее с собой, — Вольфганг сел возле него на корточки, обнял и чмокнул в макушку. — Но, увы, голову придется оставить здесь, малыш. Я понимаю, что это единственное, что осталось у тебя от семьи, но…       — Я готов, — прервал его мальчик.       -…Что? — переспросил Циммерман. — Мне казалось, ты не хотел с ней расставаться…       — Не хотел расставаться, потому что больше ничего, что осталось бы у меня от моих родных, у меня не было. Но теперь вы будете моим родным и я готов оставить голову. Я похороню ее в этих лесах сам.       — Я дам тебе время на прощание, — Вольфганг понимающе кивнул, удивляясь, откуда столько мудрости в маленьком мальчике. Они вернулись на ту поляну где встретились и солдат сел на поваленное дерево и стал складывать свои вещи в холщовый мешок, куда отправилась и книга приемыша, искоса наблюдая за мальчиком. Тот руками принялся рыть замерзшую землю. Ему было холодно и больно, грязь и снег забивались ему под ногти, сами ногти пару раз обломались о камни, но он рыл и рыл, до тех пор, пока не выкопал ямку достаточной величины, чтобы уложить туда голову. Забросав ямку со своим страшным сувениром землей и снегом, малыш оторвал кусок коры и поставил его вместо надгробного камня или креста, после чего сел на колени и сложил ладони.       — Покойся с миром, Анна Джейн Каен.       Он помолчал немного, а потом заговорил опять:       — Покойся с миром, Джэд Сэмуайлз Каен. Покойся с миром, Ганс Джэд Каен. И ты, Питер Джэд Каен.       Затаив дыхание, Вольфганг наблюдал за это короткой и странной, но глубокомысленной церемонией прощания. Закончив, найденыш подошел к нему и взобрался на его колени. Циммерман обнял приемыша и погладил по голове. Тот вздохнул, но ничего не сказал и не отстранился. Они просидели так какое-то время, два осиротевших человека — один потерял родителей и братьев, другой — жену, а потом медленно побрели прочь из леса, держась за руки.       На пути Вольфганг вдруг спохватился, что забыл спросить самое главное, и заговорил:       — Слушай, а зовут-то тебя как?       После недолгой паузы найденыш ответил:       — Каен, Гэн.       — Интересное имя, — ухмыльнулся солдат. — Явно нездешнее.       — Мама говорила, что оно означает «Стальной», — Гэн пожал плечами. — Но я что-то не чувствую себя стальным, — он вдруг рассмеялся.       — Это ничего, — Вольфганг подхватил его смех. — Что бы оно ни значило, оно тебе очень идет.       — Правда? — У маленького Каена радостно заблестели его странные застывшие глаза.       — Да, звучное, короткое, — кивнул Циммерман, улыбаясь. — И мне очень нравится. Гэн. Гэн и все. Ничего лишнего, — он снова рассмеялся и обнял мальчика за плечи. — А ты можешь звать меня папой.       Гэн восхищенно посмотрел на него снизу вверх и прижался к его теплому боку. Из леса в тот вечер выбрались два осиротевших человека.