Всадник

VII

      С того дня у Гэна Каена началась еще не сама новая жизнь, но уже подготовка к ней. Вольфганг привел Гэна в солдатский лагерь, отмыл и накормил, спрятал в своих одеялах. Присутствие мальчика тщательно скрывалось, поэтому Циммерман решил, что необходимо как можно скорее уезжать и увозить маленького Каена к себе на родину. Тайное всегда становится явным и он сразу осознал, что присутствие маленького человечка не может долго оставаться незамеченным. Долго так продолжаться не могло и солдат стал раздумывать, куда бы перепрятать ребенка. Во время очередного рейда ему повезло, просто до абсурдного повезло — он набрел на опустевший сарай, бывший, видимо, некогда складом и стал прятать Гэна там. Вольфганг как мог придумывал всяческие причины, по которым он постоянно отлучается из лагеря, но все было тщетно и тогда решение пришло ему само собой: надо было бежать. Брать Гэна и бежать.       Мысли о побеге не оставляли Циммермана ни на секунду, он сделался, на взгляд других солдат, беспокойным и раздражительным, но его волновало только одно: как бы не выдать существование подобранного им ребенка и добраться до родного дома. Бежать нужно было обдуманно — если бы он просто бросился с чьим-то сироткой на чужой корабль, был бы тут же повешен в порту по прибытии вместе с пацаненком. Поэтому единственной надеждой Вольфганга стала навязчивая идея — получить рану или подхватить серьезную болезнь, чтобы легально отправиться домой. Гэну Каену, однако, все происходящее не причиняло страха и тревоги — он относился ко всему с удивлением и благодатно принимал любые перемены. Он стойко терпел сначала лежание полдня в куче одеял, где приходилось не шевелиться долгое время, если Вольфганг не лежал рядом с ним или если в их спальном уголке его самого не было, но были другие солдаты, которые могли заметить, что одеяло дышит и дрыгается. Потом приходилось трястись от голода и холода в вонючем, продуваемом ветрами сарае и молиться, чтобы только доброго папашу не выследили. Если бы Гэн был обнаружен, не миновать бы ему и Циммерману беды! В лучшем случае, их обоих бы невесть как изувечили и заставили бы бесплатно батрачить на всю армию, в худшем — убили бы обоих.       Хотя неизвестно еще, что хуже.       Бежать.       Чтобы никто не заподозрил подвоха, Циммерман кормил Гэна половиной своего дневного пайка, а то отдавал ему и больше. Он не мог позволить себе воровать из общего котла, потому что в этом случае утечку еды быстро бы обнаружили и Вольфгангу пришлось бы отвечать.       В любом случае, это не может продолжаться долго.       Бежать. Надо бежать.       Для подготовки к побегу Вольфганг раздобыл платье себе и Гэну — себе для того, чтобы переодеться из формы в простой камзол, а Гэну потому, что его одежда изорвалась, изгваздалась и истрепалась. Первое время Гэн носил ночную рубашку, которую Циммерман откуда-то ему принес, но потом ему все равно понадобилась бы одежда, да и в ночной рубашке этой холодно было для маленького Каена, хотя он и подолгу лежал в теплом одеяле. Поэтому Циммерман все не мог дождаться момента, когда ему надлежит переодеть Гэна в достойную и главное теплую одежду, да и самому сменить военный мундир на простое платье.       Долгожданный момент вскоре наступил — рана была получена путем намеренного прижимания икры капканом, да так, что солдат сильно захромал и его было решено отправить назад — вряд ли старик быстро выздоровеет. Гэн с Вольфгангом, переодетые, стояли уже на пристани и договаривались с матросами, которые отвезли бы их обоих в Германию. Беглецам повезло и вопрос с судном был решен довольно быстро в их пользу. Гэна и Вольфганга спрятали в трюме, когда шхуна была готова к отплытию они отчалили, сидя на мешках с товаром. Так и началось их утомительное путешествие. Длилось оно, по подсчетам Циммермана, примерно две-три недели, но у него было ощущение, что прошел год. Тряска была ужасная, два раза они попадали в шторм, вдобавок Гэн преподнес солдату пренеприятнейший сюрприз — малыш страдал морской болезнью и его нещадно укачивало. Из-за этого он с зеленым лицом сидел в обнимку с ведром и постоянно блевал. Если же матросов на палубе не было, Гэн бегал от борта к борту и перегибался через них. Нельзя сказать, что приемные отец и сын были на судне незаконно и им необходимо было скрываться, но все же они предпочитали не высовываться. Запрет был только один — не показываться на глаза капитану. Особенно это касалось Гэна. Одного лишнего взрослого человека на палубе матросы могли и не заметить, а вот ребенок! Ребенка не должен видеть никто. А капитан не должен видеть и Циммермана — он знал всех матросов в лицо и «зайцев» могли высадить в ближайшем порту, а то и вовсе бросить на острове умирать от голода. Старший из беглецов еще мог оправдаться своей раной и твердо уверять, что едет поправлять здоровье, а вот у малыша алиби не было. Поэтому отец и сын прятались в трюме, куда никто не ходил, за исключением двух-трех матросов, один из которых и был тем, кто пустил Вольфганга и Гэна на палубу.       Сидеть целыми днями в сыром мрачном помещении было ужасно скучно и тоскливо, особенно если учесть, что Каена беспрестанно тошнило. Циммерман давал ему погрызть деревянную палочку, чтобы унять морскую болезнь и она помогала. Каена ненадолго переставало укачивать. Когда наступали эти радостные минуты, Гэн и Вольфганг могли спокойно поговорить между собой. Разговаривать, правда, приходилось шепотом, если кто-то еще был в нижней части корабля, но они и этому были рады. Иногда они листали книгу Гэна, но в основном Циммерман с удовольствием рассказывал Гэну про свою дочь, а тот с интересом слушал и в свою очередь рассказал о своей семье и что поразило и увлекло приемного отца больше всего, о том, как ему, такому маленькому, одинокому и беззащитному ребенку, удалось выжить две недели в лесу. Его удивляло, как маленький Каен догадался сделать себе постель наверху, чтобы его не съели хищники, как он добывал себе еду, выискивая замерзшие горькие ягоды и откапывая орехи и корешки. Чтобы отбить свой запах, Гэн извозился в грязи. Вдобавок грязь служила ему маскировкой и защитой от переохлаждения. Огонь разводить он, к сожалению, не умел, да даже если и умел бы, то у него не было топора для того, чтобы нарубить дров, а от хвороста, промокшего от снега, было мало толку. То, что Каен выжил и при этом не отморозил себе конечности, было каким-то чудом.       Для Гэна же чудом был сам Вольфганг Циммерман.       Чудом была и его новая жизнь, которая уже началась, как только его маленькая ножка ступила на берег Германской земли.       А еще одно чудо открылось Гэну, когда он с его приемным отцом вернулись в дом Циммерманов.       Этим чудом была маленькая девочка в светло-голубом платье, что во время отсутствия отца жила под опекой прислуги.