Всадник

VIII

      Девочка на вид была ровесницей Гэна. Маленькая, худенькая и хрупкая, у нее были тонкие бледные запястья, длинные черные кудри обрамляли аккуратное бледное личико, а большие синие глаза, которые были светлее, чем у Гэна, изумленно воззрились на вернувшегося раньше обещанного срока отца, который к тому же вернулся не один, а с каким-то мальчиком. Маленький Каен, однако же, как только увидел эту девочку, что спустилась с верхнего этажа встречать их, когда ее позвала служанка: «Эйлин, твой отец приехал!» — смутился, зарделся и подергал Вольфганга за рукав со словами:       — Мистер Циммерман! Мистер Циммерман! Она что, ангел?       Вольфганг рассмеялся и погладил Гэна по голове:       — Нет, сынок, это моя дочка. Иди, познакомься.       Но Каен, смущенный, спрятался за полы его камзола. Ему очень понравилась девочка, но подойти он не решался. Да и девочке, следовало признать, он тоже понравился. Она спустилась на две ступеньки вниз и неуверенно улыбнулась ему. Гэн покраснел до кончиков ушей и зарылся в полы камзола еще сильнее, так, что из-за края одежды Вольфганга были видны только его блестящие синие глаза.       — Это Гэн, он потерял семью и теперь будет жить с нами, — Циммерман погладил Каена по голове.       — Ты потерял семью? — переспросила девочка, обращаясь уже к Гэну. Тот молча кивнул, на миг закрыв глаза. — Ты хочешь быть с нами? — Маленький Каен снова молча кивнул, зардевшись. — Пойдем, я покажу тебе дом! — девочка спустилась, взяла Гэна за рукав и потащила наверх.       Вольфганг усмехнулся — пускай знакомятся, дети же. Его порадовало, что Эйлин, его дочь, спокойно и даже дружелюбно отнеслась к Гэну. Он не стал подниматься к ним, а занялся своими домашними делами.       Гэн и Эйлин сидели на втором этаже в кабинете отца и рассматривали книжки.       — Что это? — маленький Каен длинным белым пальцем водил по карте, вклеенной в книгу.       — Папа говорит, что это моря и земли, — пояснила Эйлин. — Это моя любимая книжка. Мне нравится карта. Папа говорит, что это не детская книжка, но детских книг у нас нет, да и эта все равно останется моей любимой.       — У меня тоже есть любимая книжка, — признался Гэн и вынул из-за пазухи томик с картинкой с наездником. Он показал Эйлин иллюстрацию. Она пододвинулась поближе к нему и прижалась к его плечу, а он положил книгу на колени и стал рассказывать про то, как эта книга попала к нему и о чем она, чувствуя тепло тела девочки и смущаясь от ее близости.       — Ты читал эту книгу? — спросила Эйлин, когда маленький Каен закончил свой рассказ.       — Нет, — он помотал головой. — Я еще не умею читать.       — Я тоже, — призналась она. — Но обязательно научусь, когда пойду в пансион для девочек.       — Я бы тоже хотел учиться, — вздохнул Гэн.       — Думаю, папа с удовольствием отдаст тебя в гимназию или лицей, — девочка ободряюще похлопала его по спине.       Она оказалась права. Как Эйлин начала учиться с девочками, так и Гэн начал учиться в гимназии для мальчиков, где среди прочих наук постигал навигацию, верховую езду, игру на скрипке и фехтование. Последние дисциплины, кстати, появились в их курсе обучения не сразу, а когда Гэну исполнилось уже десять, и он в них преуспел лучше других. Он питал интерес и к литературе. Каен жадно набросился на новые знания и вскоре очень быстро овладел грамотой. Чтение давалось ему легко и он взахлеб читал книги по истории, философии, искусству и географии. Он впитывал в себя абсолютно все знания, как губка, и пока не делал различия между художественной и научной литературой. Пока не делал. Но вскоре он, постигший к десяти годам теоретические дисциплины, стал осознавать, что больше любит читать известных в то время авторов, да практиковаться в искусстве верховой езды, фехтования и игре на скрипке. В этом ему не было равных. Его, как немногих других мальчишек отобрали, как музыкально одаренного и это искусство так понравилось ему, что он находил в игре на скрипке особое наслаждение и ужасно жалел о том, что нет у него собственного инструмента. Ему приходилось играть на скрипке, что лежала в музыкальном классе, а он хотел радовать свою семью дома своей игрой. И в верховой езде он тоже стремился к высотам. Пройдет еще пара тройка лет и Гэна в гимназии назовут лучшим всадником, после того, как он получит медаль за умение управлять лошадью и держаться в седле.       А его страсть к изображению лошадей, однако, никуда не делась — он по-прежнему рисовал, но это считал своим увлечением, которым ни с кем не желал делиться.       Учеба давалась Гэну легко, он быстро постигал науки, да и ребята из гимназии, что учились с ним вместе, не обижали его, (главным образом оттого, что он научился прятать свой страшный взгляд), поэтому он превосходно чувствовал себя. Вдобавок дома его ждали и любили, поэтому он значительно воспрял духом и стал более веселым, чем обычно.       Это состояние поддерживала в нем обычная человеческая любовь. Даже если день не удавался у него в гимназии — например, он уставал, или же с кем-то вздорил, что нередко случалось с любыми ребятами его возраста (разве можно не уставать от учебы и не бузить с мальчишками, когда тебе десять), он шел домой, радостный, что сейчас увидит Эйлин и все невзгоды отойдут на второй план. Любовь к Эйлин грела его, поддерживала и давала ему силы жить дальше. Это чувство зародилось в нем с тех пор, как он первый раз ее увидел, и постепенно из братско-сестринской любви переросло в любовь мужчины к женщине. Это произошло еще до того, как Гэн начал засматриваться на девочек. Любовь к Эйлин была для него самым чистым и возвышенным чувством, и он ей дорожил, как дорожил и самой девушкой.       Эйлин, как и отец ее, тоже по-своему любила маленького Каена, хоть он был и приемышем. Вольфганг любил Гэна как родного сына, а Эйлин любила Гэна сначала как брата, но потом любовь ее, как и любовь Каена к ней, точно так же переросла в нечто большее. Это чувство побуждало их жертвовать друг для друга тем немногим, что они имели.       Поэтому Гэн получил три самых главных и единственных подарка в своей жизни.