Всадник

I

      Отложив перо на журнал, а журнал отодвинув подальше, герр Арним Кох лениво потянулся на стуле и прикрыл глаза.       Скука.       Арним Кох работал в приемной — он осматривал и записывал годных новобранцев для армии Великой Германской Империи*. Беда в том, что армия недавно из-за войн, которые вспыхивали повсюду и бушевали пожаром, потеряла много хороших солдат, а добровольцев пока не было. Из-за неспокойной ситуации в мире боеспособных мужчин в Германии было немного, и все, что были, занимались работой внутри государства — кому-то же надо было возделывать поля и разводить скот, а женщинам было не по силам делать некоторую работу. Арним увидел в одном письме из переписки своих начальников такую фразу: «Человеческие ресурсы нашей империи и без того истощены, мы не можем рисковать последними оставшимися боеспособными мужчинами». Германская империя в те годы в основном не воевала, но зато активно посылала свои войска в качестве помощи одной из воюющих сторон. Но последнее время, поскольку «человеческие ресурсы истощены», Германия войска свои больше никуда не посылала — военачальники искали новобранцев, тренировали их до потери сознания и берегли оставшихся воинов на случай, если же у страны не будет другого выхода, кроме как сражаться с кем-либо.       Нет, были наемники, которые добровольно отправлялись за символическую плату в самое пекло, но таких было немного. Это было скорее исключением, чем правилом.       Большинство имеющих опыт в битвах пока что предпочло отсиживаться и зализывать раны. У них, как и у самой Германской империи, тогда не было заинтересованности в войне. Чаще всего наемниками были те, кто уже когда-либо сражался или просто отбывал воинскую повинность, но иногда ими становились и совсем еще новички, которых готовили на пушечное мясо и превращали в машину для убийства с нуля.       Герр Кох и сам не знал, сколько уже сидел и бездельничал — новобранцы, неважно, кто — будущие офицеры или наемники, не появлялись. В армию и уж тем более в наем никого не тащили силой — опять же просто потому, что Германия пока не была заинтересована в войнах.       — Грогу что ли пойти выпить, — задумчиво протянул Кох, откинувшись на стуле и положив ноги на стол. Он едва не задел сапогом чернильницу, которая, опрокинувшись, залила бы весь его журнал. — Или глинтвейну… Делать здесь все равно нечего, — он скрестил руки на груди и продолжил размышлять вслух. — Ну, а что тут еще делать? Неужели найдется идиот, который добровольно полезет под сабли в такое время, а?       Он рассмеялся, а потом, после недолгой паузы заговорил опять:       — Грогу что ли выпить… — затянул свое Кох.       В дверь негромко постучали, оторвав приемщика от своих размышлений и мечтаний.       — Грогу бы… — заладил Кох, уже почти скуля, охваченный нехорошим предчувствием, что выпить ему не удастся.       Стук в дверь раздался более громким, требовательным и жестким, будто стоявший за дверью терял терпение.       — Грогу бы… Или глинтвейну, — Кох не переставал стенать, надеясь, что нежданный и надоедливый гость уйдет и он спокойно напьется. Он какой-то частью своего сознания понимал, что нужно встать и открыть, но все, что он сделал — убрал ноги со стола.       Предчувствие чего-то скверного не отпускало его.       Судя по звуку, в дверь уже колотили ногой; она от грохота задрожала, едва не развалилась, и с нее посыпалась пыль, облупившаяся краска и грязь.       Кох раздумывал секунду и из двух зол — получить выбитую дверь с несколькими неприятностями скопом или впустить гостя, от которого уже сейчас мурашки по коже — выбрал второе.       Приемщик подскочил к двери, отодвинул засов и отскочил, метнулся к столу и уселся.       За дверью раздался недовольный вопль, перешедший в рык, и дверь от пинка ноги распахнулась, впуская в помещение взъерошенное, мокрое от разразившегося на улице ливня, грязное, лохматое существо с лихорадочно поблескивавшими злыми синими глазами. Существо было одето в окровавленную, изорванную и измазанную сажей одежду, от него пахло гарью, копотью и конским потом. Кох пригляделся внимательнее и понял, что существом был молодой человек, чье лицо было перемазано засохшей кровью, которая когда-то вытекла из раны у него на лбу — у молодого человека была рассечена бровь и задето веко.       — Д-добрый день, — заикнувшись, поздоровался Арним. Он едва совладал с собой — этот изорванный, грязный и побитый юноша вселял в него необычайной силы животный страх. — Вы по какому поводу?       — Я пришел… служить в армию, — прошелестел молодой человек, подойдя к столу. Его синие глаза на черном от сажи и крови лице напоминали горящие в ночи уличные фонари. Только вот в отличие от его необычайно ярких очей фонари не внушали такого ужаса, а наоборот, вселяли ощущение безопасности. — Запишите меня в войска.       — В какие в-войска вас записать? — пролепетал Кох. Он не мог оторвать глаз от ярко-синего взгляда, но рука его сама невольно потянулась к лежавшему на книге перу.       — Кавалерия, — прошептал мужчина с ярко-синими застывшими немигающими глазами. — Я хочу быть кавалеристом.       — Мы… мы… — приемщику стало страшно. Ему хотелось по-слать юношу куда подальше. Тот смотрел на него, пронизывая взглядом, и ощущение было такое, будто он пытается заглянуть прямо в душу. Наконец он собрался с духом и рявкнул на юношу: — Мы не принимаем в армию всякий сброд! Кто вы такой, откуда вы здесь взялись, и скажите на милость, на кой черт вы лезете в кавалерию, вы, грязный, оборванный, дрянной мальчишка!       — Я — Всадник… — еле слышно сказал юноша. — Всадник из Гессен-Касселя.       — Какой еще к черту всадник?! — Кох почему-то пришел в ярость, вскочил и саданул кулаком по столу. Надо же, вот еще наглость — явился оборванец, просится в армию и представляется Всадником. — Что вы мне голову морочите, негодяй?! Имя! Как ваше имя?!       В глазах так называемого Всадника на миг плеснуло бешенство, он вдруг резко распрямился, оказавшись ростом намного выше приемщика, вцепился в край стола руками и прорычал:       — У меня раньше было имя, но теперь оно не имеет значения. Для вас я Всадник, ясно?!       Кох задрожал и сел. Он внезапно почувствовал себя маленьким и жалким.       — Х-хорошо, я запишу вас… — заикаясь, пролепетал он. — Но для чего же вы в армию кавалеристом? И может… может…       Юноша навис над ним так, что приемщик сполз на стуле.       — Может вы все же назовете свое имя для журнала, а? — ляпнул Кох, в ужасе зажмурившись и вжавшись в спинку стула. Он ожидал, что Всадник тут же размажет его по полу. Юноша выглядел хрупким и нежным, изящным и тонким, но источал такую силу духа, такую ярость, ненависть и презрение к людям, что его нельзя было не бояться.       Томительные несколько секунд этот Всадник все еще стоял, нависнув над ним, как грозовые тучи, угрожающие разразиться молнией. Кох, трясясь от страха, медленно открыл и поднял на него глаза. Молодой мужчина все еще смотрел на него своими пронизывающими глазами, и от этого взгляда приемщику казалось, будто тот снимает у него кожу и плоть, стремясь добраться до души. Он чувствовал, себя голым, беззащитным перед ним и боялся, что тот вот-вот бросится на него, но Всадник не бросался — просто смотрел.       После этой долгой, мучительной минуты, за которую Кох ожидал, что мужчина расправится с ним в следующую же секунду, Всадник вдруг выпрямился, извлек из ножен меч с рукоятью, оканчивающейся змеиной головой, размахнулся и с силой вонзил клинок в стол перед лицом мокрого от пота приемщика. В голове Коха табуном пробежали мысли, от которых его пробило на дрожь и пот еще сильнее.       Боже, это же Отсекатель! Меч, испивший столько крови! Иисус, Мария и Йозеф, откуда он у этого засранца?!       Кох уже трясся, как заяц, и пот заливал ему лоб. Ему казалось, что Всадник сейчас возьмет кошмарный меч и отрубит ему голову, как рубили головы этим мечом всем осужденным на казнь, но вместо этого ужасный молодой человек вдруг четко произнес:       — Я Каен. Гэн.       Он выдернул меч из стола и удалился. Он был абсолютно уверен, что его имя будет внесено в список новобранцев. Отказать ему этот трусливый заяц не посмеет.       Только когда этот ужасный, представившийся Всадником Гэн Каен покинул приемную, Кох позволил себе выползти из-под стола и выпрямиться.       Переведя дух, приемщик обнаружил, что обмочил штаны.