Всадник

IV

      Вечер и ночь он уже провел в казарме. Другие новобранцы шумно болтали между собой, обсуждая прошедший день и гадая, что принесет грядущий. Но Гэну Каену не было до них дела. Бросив вещи, он улегся на свою койку и воткнулся в книгу.       — Эй, Всадник! — до него пытались достучаться, явно издеваясь.       Никто еще не знал тогда, что совсем скоро это прозвище будет внушать благоговейный ужас, животный страх, не поддающийся контролю. А тогда всем казалось безумно смешным, что мальчишка из Гессен-Касселя окрестил себя Всадником. Они находили просто уморительным измываться и куражиться над Каеном, но вот только издевки и насмешки эти не дали результата: он только молча зыркнул на них исподлобья и погрузился в чтение.       — Всадник! Эй, Всадник! Ау! — новобранцы все еще хотели его внимания. Гэн сначала сощурился, а потом наоборот, внезапно выпучил глаза и посмотрел на них с такой злобой, что если бы взглядом можно было убивать, они упали бы бездыханными. Для пущего эффекта он еще и оскалил зубы, но не рыкнул. Этого с лихвой хватило. От него отстали.       Каен облизнул губы и отвернулся, словно смакуя на вкус человеческий страх, который повис в воздухе, когда новобранцы получили в ответ его злобный взгляд. Они не стали больше приставать к нему. Скучковались подальше, зашептались:       — Какой он страшный…       — Отвратительный…       — Чудовище…       — Кошмарный…       Всадника разрывало от желания засмеяться или сказать: «Вы подождите, я еще не окончательно стал вашим кошмаром!», но он удержался. Вместо этого он продолжил читать, и отложил книгу только тогда, когда явился вахтмейстер и объявил отбой.       Гэн скользнул под отсыревшее одеяло и закрыл глаза. Он настолько устал, что заснул довольно быстро, перед сном представляя, какая теперь жизнь у него начнется.       А началась у него с утренним ударом в колокол, объявлявшим подъем, армейская муштра.       Вахтмейстер Штефан Вальц, низкорослый худощавый человек с черными бровями, орлиным носом и тронутыми седой щетиной щеками, одетый в синий военный мундир со знаками отличия на плечах, явился к ним в пять утра, после удара в колокол, чтобы проверить, как они собираются и подстегнуть нерасторопных.       — А ну, живее, живее, ленивые псы! — прикрикнул он на новобранцев, в спешке одевавших белые кальсоны, рубашки и сапоги. Кто-то путался в брюках, и тогда вахтмейстер Вальц подходил к нему и награждал тяжелыми ударами жесткого кожаного ремня с увесистой бронзовой бляхой по спине, осыпая ругательствами.       — Живее, грязные крысы! — ругался Вальц, не переставая лупить новобранцев. Кого-то он хватал за волосы и вышвыривал из спальни, а некоторым доставались пинки и удары шпор по ногам.       Так как кровать Гэна находилась в самом дальнем углу (он выбрал ее, чтобы быть подальше от людей), он успел одеться до того, как вахтмейстер подошел к нему.       — А ты чего стоишь! — солдат накинулся на Каена, взял за волосы и отходил ремнем по спине. — Оделся — марш отсюда!       Он обругал Каена нецензурными словами, всыпал ему ремнем по первое число, и пинком ноги отправил ко входу. Всадник пошатнулся и чуть не упал, взмахнул руками, ловя равновесие. Выпрямился, и, пошатнувшись, вывалился из спальни.       — Ну-ка, построиться, драные псы! — орал из спальни Вальц, выгоняя оставшихся новобранцев. Вид у всех был ужасно помятый, рубашка в брюки не заправлена, а у некоторых отсутствовал второй сапог или ботфорт. Гэн огляделся, украдкой потирая болевшую спину. Выволочив оставшихся новичков из спальни и наградив их напоследок тумаками и ударами ремня, вахтмейстер вышел и рявкнул:       — Равняйсь! Смирно!       Рекруты неуверенно закопошились, пытаясь встать в ровную шеренгу, Вальц щелкнул ремнем, и все вздернули головы, повернув лица в профиль. Они простояли так несколько секунд, прежде, чем вахтмейстер скомандовал: «Вольно!». Новобранцы оживились, зашушукались, стали переглядываться. Один только Гэн стоял прямо, тяжело дыша и глядя вперед.       — Кто разрешал разговаривать, салаги?! — стоит ли говорить, что те, что стояли ближе всех к Вальцу и те, кто громче всех шушукался, получили ремня первыми и сильнее, чем остальные? Остальным попало просто так, для острастки. Влетело и Гэну — он получил последний, и удары сыпались на него дольше всех. За волосы, через колено — и вот уже Каен вздрагивает от хлестких шлепков по его спине. Это прекратилось так же внезапно, как и началось — какой-то миг, и Всадник уже обрел свободу — его пнули коленом в лицо, так, что он аж ослеп от боли после тычка коленом в нос, и отшвырнули в конец строя.       — Иди, слабак!.. — рыкнул на него вахтмейстер и тут же рявкнул уже на всех, включая него. — Ну-ка, на водные процедуры шагом марш, куски дерьма поганые! Пошли, пошли!       И он погнал их, как стадо овец, отвешивая некоторым пинки, тычки шпорами и хлесткие удары ремня. Каен шатался сзади, зажимая руками нос, из которого бежала кровь, и жмурясь от боли. Строй, подгоняемый грязными ругательствами и тумаками, подошел к стойке, возле которой на табуретке стоял толстяк с ведром. На ней самой находилась огромная бочка.       — Снять рубашки! — заорал Вальц, прохаживаясь возле рекрутов. — Ну-ка, пошли, сосунки!       Строй закопошился, обнажаясь до пояса. Рубашки откладывались на скамью. Толстячок зачерпывал ведром из бочки ледяную воду и часть ее плескал новобранцу в лицо, а оставшуюся часть на спину. После этого воющий от холода новичок получал полотенце и отходил в сторону. Когда очередь дошла до Гэна, он с непривычки дернулся от ледяной воды, как горячий жеребец, что вздымается на дыбы от плети ковбоя, ударился головой об бочку, случайно задел и толкнул табуретку, на которой стоял толстячок. Тот, отчаянно пытаясь не упасть, уцепился рукой за край бочки, которая под его весом пошатнулась, да и обрушилась на новобранцев, устроив им второй всемирный потоп из ледяной воды.       Рекруты с воем бросились врассыпную, а разъяренный вахтмейстер, на котором, как и на толстяке, не было сухой нитки, выловил Гэна за локоть, схватил свободной рукой за волосы и поволок куда-то, награждая пинками и тычками шпор по обнаженным голеням. Каен, чья голова была склонена к земле, видел только мельтешение травы и грязи у него под ногами, поэтому не знал, куда его волочат. Землю внезапно сменило дощатое крыльцо, о которое он споткнулся, после чего тут же получил тумака. Скрип двери, и Гэн оказывается брошен на грубо сколоченный пол какого-то сарая.       Не успев опомниться, он тут же получает удар носком солдатского сапога по спине, каблуком по ребрам и шпорой в живот. Каждый удар сопровождается бранью.       — Еще!.. Раз!.. Вытворишь!.. Такое!.. Я!.. Из тебя!.. Душу выбью!.. Дрянь!..       После этого Вальц поднял Всадника за волосы и с силой припечатал лицом об стену. Один раз, второй, третий, четвертый… До тех пор, пока Каен жалобно не всхлипнул, тщетно пытаясь прикрыть в кровь разбитый нос. Вахтмейстер швырнул его на пол, и Гэн, за миг до того, как его начали давить сапогами, как кухонного вредителя, успел увидеть, как обагрилась дощатая стена. На ребра Каена начали опускаться удары тяжелых каблуков, в бока ему тоже прилетали пинки, и вместе с этим Вальц периодически задирал ногу так, чтобы носок смотрел в потолок, а пятка — вниз, и с размаху колол шпорами Всадника в бока и живот так, что тот аж задыхался. Наконец его подняли за шкирку и швырнули на стоявший табурет.       Гэн повис, лежа животом на сидении табурета, а его голова и ноги болтались с обеих сторон. С губ Каена капала кровь. Вальц подошел к нему сзади, схватил за шкирку, чуть оттащил и пару раз приложил физиономией об стул так, что лицо Гэна жалобно хрустнуло. Он застонал, и тогда вахтмейстер подтащил его так, чтобы он снова оказался перекинут через табуретку. Он отошел от Всадника, но тот не вставал. Не было сил.       Услышав, как гремит ведро, Каен усилием воли оторвал ставшую чугунной голову и посмотрел, что там делает Вальц.       Вахтмейстер достал ведро с вымоченными в соли прутьями.       — Видишь это? — Вальц поводил розгами перед лицом Всадника. — Вот сейчас ты получишь, сукин сын. Сегодня этим, а если еще раз что-то натворишь — плетью. А если и после этого что-то натворишь — я тебе лопатой голову размозжу, понял? И кишки твои развешу в назидание таким же соплякам ссаным, как ты! — вахтмейстер, брызжа слюной от ярости, уже просто тряс этим букетом из розог перед лицом Каена.       В глазах Гэна не было страха.       Его и так побили, чего ему еще бояться?       Тем более, что морально он умер девять дней назад.       В его глазах тогда боль скрылась за занавесом обреченности и усталости.       — Ых!.. — выдохнул Всадник, когда прутья первый раз коснулись его спины. Дальше он, слыша визг розог где-то вдали, будто Вальц находился за милю от него, только капал на пол слюной, слезами и кровью, не произнося ни звука. С его губ срывались только глубокие выдохи, а стоны он сдерживал, кусая и без того окровавленные губы.       Когда экзекуция закончилась, Гэна вздернули с табуретки сильной рукой и пинком вышвырнули из сарая. Он не устоял — повалился в грязь, опираясь коленями и ладонями. Всадника трясло, он облизнул разбитые губы, и, не успев опомниться, снова был поднят за шкирку.       — Догоняй строй! Ну, пошел!       Еще один удар под зад. Гэн повалился навзничь, изгваздав белую рубашку, но быстро поднялся, слыша за спиной грозный окрик, и, шатаясь, тяжело побежал к остальным новобранцам, которые наматывали круги на плацу под вопли другого офицера. Того звали Альфред Гизе, как Всадник потом выяснил, и по телосложению своему он напоминал неумело сбитый табурет; весь какой-то приземистый, квадратный, вдобавок, отметил Каен, усики у него были, хоть и пышные да длинные, а все равно противные какие-то. Своим визгливым голосом Гизе отдавал приказания, сверля поросячьими глазками новобранцев, но одно хорошо — хотя бы не стегал каждого споткнувшегося.       Правда, через некоторое время Вальц, ошивавшийся где-то неподалеку, опять устроил Гэну выволочку, на сей раз прилюдно: он выдрал его за то, что один из рекрутов ловко подставил Каену подножку и тот, споткнувшись, кубарем прокатился, попадая под ноги остальным бегунам. Началась буча: кто-то споткнулся об валяющегося в жиже Гэна, кто-то дал ему пинка, кто-то засмотрелся на бучу и оступился. В общем, движение застопорилось, в результате чего Всадник подвергся порке как нарушитель всеобщего спокойствия. Только в этот раз выволочка была прилюдной, и новобранцы, да еще несколько офицеров вдоволь насмеялись над Каеном.       Если в то время как Всадник получал свою первую трепку еще возле спальни в казарме, которая после всех последующих показалась ему лаской, у него сложилось впечатление, что Вальц отчего-то невзлюбил его с первого взгляда, то теперь он понял, что ошибался. Вахтмейстер его не просто невзлюбил, он его возненавидел.       В очередной раз в этом Гэн убедился в столовой, когда их после беготни по плацу, приседаний, прыжков и отжиманий, и прочих физических упражнений, отмыли ледяной водой и жесткой мочалкой от грязи, только для того, чтобы они не пачкали там, где еда. Новобранцев усадили за стол и перед каждым поставили по миске с похлебкой. Блюдо представляло собой воду с кусочками моркови и зелени. Оголодавший Всадник готов был умять и это, и он уже даже схватил ложку и придвинул к себе тарелку с месивом, как вдруг чья-то рука выхватила у него миску.       Гэн поднял голову и злыми застывшими глазами воззрился на того, кто осмелился отнять у него еду.       Этим человеком был, конечно, Вальц.       — А ты сегодня жрать не будешь, — с видимым удовольствием на лице прошипел он. Губы Гэна задрожали, раздалось тихое рычание.       Ему хотелось вцепиться в лицо офицера и своими руками вырвать ему глаза.       Если бы не Гизе, драки было бы не миновать.       Гэн бы точно кинулся.       Он проиграл бы, и он это знал, но он не мог больше позволить себя унижать.       Альфред Гизе спас его от расправы.       — Хватит, Штефан, отдай недоноску его еду, он и так наказан, — офицер отобрал у вахтмейстера миску с похлебкой и поставил перед Каеном. — На, жри.       Тот посмотрел на него с какой-то невероятной смесью презрения и благодарности, и накинулся на еду.       — Пусть жрет, свинух, — презрительно улыбнулся Гизе, и они вместе с Вальцем отошли от Каена, оставив его в покое. Гэн принялся быстро работать ложкой, жадно глотая невкусную жижу и почти не прожевывая овощи.       После скудного завтрака муштра продолжилась. Рекруты снова месили грязь на плацу, преодолевали препятствия, выполняли силовые упражнения. Высокий, но хилый от природы Гэн валился с ног — получалось у него через раз, но чаще всего не выходило вовсе — он и без того был слабенький, худенький и имел болезненный вид, а тут еще и утром ему досталось. Поэтому он регулярно падал, что-то ронял, и это влекло за собой насмешки и трепку.       В полдень был обед, после обеда с ударом колокола все отправились в казарму на послеобеденный сон. Каену не спалось — он лежал на боку, повернувшись лицом к стене, и молча грустил. Конечно, ему хотелось плакать от пережитой боли и унижения, но он не стал.       — Эй, сопляк! — Всадник явился поучить его уму-разуму. Закрыв глаза, Гэн видел этого сильного, огромного и злого Всадника, который подошел к нему и стал читать нотацию. Каен видел только горящие во тьме глаза цвета электрик и слышал хриплый голос, но он понял, что это он сам, это часть его. Это был он сам, только уже взрослее, мощнее и злее в разы. Он это чувствовал, хоть и не видел собственного постаревшего лица. — Ты чего, думал, с тобой тут будут нянчиться? Э, нет брат. Никто тебя жалеть не будет. Ты должен быть сильным, ты должен уметь сказать: «Это вы все дерьмо, и унижать себя я никому не позволю»! Понятно? Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть? Что будут стоить тысячи слов там, где ценят крепость руки? Будь сильным! Иначе тебя сожрут.       Каен внимал и кивал каждому слову Всадника. Да, конечно, он будет сильным, он постарается. Он все вынесет. Он все перетерпит, что бы не выпало на его долю.       С этой мыслью Гэн заснул. Дыхание его выровнялось, и его перестало трясти. Он настолько перенервничал и устал, что Эйлин не являлась к нему — ему вообще никто не привиделся тогда. Ему ничего не снилось.       Спустя час опять прозвенел колокол, рекруты вскочили и принялись собираться, боясь, что опять явится Вальц и устроит каждому взбучку. Вместо Вальца пришел Гизе — он не лупил новобранцев, но постоянно подгонял и обзывал свиньями.       Снова тренировки, до тех пор, пока не стемнело. Новенькие носились по плацу, отжимались, приседали, выполняли всевозможные жимы и выжимы, казавшиеся слабенькому Каену пыткой. Вальц появился только под конец занятий, поэтому рекрутам не особенно попало. Гэну влетело просто за то, что он был слабее других.       Пока слабее.       У него все впереди.       Прежде, чем он восстанет, подобно фениксу из пепла, должно пройти время.       Это пока он слабенький новичок, который уже перестал считать слова «мешок с дерьмом», «кость собачья», «недоносок», «слабак», хотя все еще обращал на них внимание. Он просто продолжал стараться, рваться и пытаться.       К ночи он совершенно обессилел. В одиннадцать часов новичков погнали спать в казармы, и Всадник уже не шел, просто плелся, волочил ноги — все тело у него болело, особенно лицо, которым его приложили, иссеченная розгами спина да истыканные шпорами бока и живот. Мышцы ныли от напряжения, и когда Гэн повалился спать, они гудели так, что каждая клеточка его тела отзывалась жуткой болью. Каен был безумно рад, что этот бесконечно долгий день, полный страданий, закончился.       Жаль только, ему снова явилась Эйлин, а вслед за ней и Вольфганг.       — Помни, кто ты такой. Ты обещал отомстить за меня.       — Помни, — приемный отец произнес всего одно слово и приложил палец к губам.       А потом опять пришел повзрослевший возмужавший Всадник. Гэн, как и во время дневного сна, не видел его лица. Он видел только очертания огромной фигуры и светящиеся застывшие синие глаза, которые, однако, стали чуть светлее, чем раньше. — Я дам тебе силы сколько хочешь. Я всегда буду рядом. Я помогу тебе. Я дам тебе сил! Я буду рядом с тобой. Я стану тобой, а ты — мной.       Ледяные глаза цвета королевской крови недобро сверкнули во тьме.