VI
С того черного дня прошел уже год. За этот год Гэн Каен сильно изменился. Он не бросил своих ночных тренировок, невзирая на нагоняи, которые получал каждый раз, когда его ловили, а это редко, но случалось. Он сильно подтянулся, раздался в плечах, тело у него стало более худым, поджарым, но мускулистым, хоть и частично утратило былую чувствительность. После тех страшных побоев ему пришлось заново научиться ходить — знахарка, которая работала при казармах, качала головой, ругалась, поминая Вальца нехорошим словом за его привычку калечить новичков, и сказала, что если Всадник выживет, это уже будет чудом. Его принесли к ней, закоченевшего, полуживого, в бессознательном состоянии. Гэн тогда прополз половину пути от оружейной и до казармы, прежде, чем шок от боли и низкая температура взяли свое. Доктор зашивала ему ноги и особенно длинные и глубокие раны, а он корчился на кровати и кричал. После этого шел долгий процесс реабилитации, сопровождающийся бесконечной болью, стонами и хрипами. Когда Гэн спал, ему снилась Эйлин — она держала свою голову в руках, иногда приставляя на полагающееся ей от природы место, и разговаривала с ним, спрашивала, помнит ли он ее и помнит ли, кто он такой. Каен, конечно, отвечал, что помнит, но его сердце все равно терзала боль. Когда Всадник более-менее окреп, он стал вставать и пытаться ходить по лазарету. Каждый шаг давался ему тяжело, но он эти шаги делал, увеличивая каждый день их количество. Больно, так больно, что у него аж слезы наворачивались на глаза, но он все равно вставал, пытался ходить. Если он не вставал, то лежал на кровати и поднимал выпрямленные ноги, кривясь от чувства, будто его ноги начинили острыми раскаленными кусками металла. В свободное от таких «тренировок» время Каен читал — упросил принести ему из казармы роман о наезднике. Он специально читал немного, чтобы растянуть удовольствие, и дошел только до четверти книги. Роман затягивал его и не отпускал, но Всаднику больше нечего было читать, поэтому он смаковал по несколько страниц в день. Несмотря на сердце воина, интеллектуальный голод мучил его. Это было еще одно кардинальное отличие Гэна от остальных солдат, которые его окружали. Но самым главным было даже не его любовь к купаниям, презрение установленных ценностей и порядков и жажда чтения, узнавания чего-то нового. Самым разительным отличием Всадника было то, что он, вопреки всем мрачным пророчествам, выжил и восстановился. Вцепился в свою жизнь, как клещ, или как разозленный волк в горло соперника, и преодолел болезнь. Более того, он стал сильнее. Всадник не только вернулся к тренировкам, он еще и нагрузил себя намного больше, чем раньше, и это дало результат. Одним взмахом своего меча он с громким криком рубил голову самодельным чучелам — наворотил из дерева и металла манекены, которые крутились, размахивая деревянными мечами, двигались к нему и от него, имитируя нападающих воинов. Потом он сам же чинил эти чучела, ставил на место головы, подкручивал и шлифовал напильником какие-то детали, чтобы во время очередной тренировки снова все сломать и испортить. Он превратился в воина с прекрасными рефлексами, реакцией, которая была у него намного лучше, чем у других. Он дрался куда яростнее многих, и другие солдаты стали побаиваться вступать с ним даже в короткие спарринги, но против воли офицера не попрешь, и все же приходилось. Для всех было шоком, когда такой худенький и слабенький прежде Каен первый раз на их глазах победил в поединке. Офицеры и остальные солдаты как-то упустили тот момент, когда Гэн из хлюпика и слабака превратился в огромного Всадника — на плечи спадают черные волосы с белой прядью возле уха, которые отросли у него за неимением возможности подстричься, под бледной, покрытой шрамами кожей перекатываются мышцы, как шары для боулинга, на лице всегда теперь холодное и немного злое выражение, а взгляд застывших глаз из какого-то недоуменного стал угрюмым, волчьим. И если раньше Гэн Каен падал в глину и песок или бой просто оканчивался ничьей, то в один прекрасный день Всадник, уложив противника на грязную землю арены для боев и приставив кончик ножа к его горлу, как-то разом отрезвил всех, дал понять, что он уже не тот мальчишка-рекрут, которого можно бить и насиловать, сколько влезет. Его стали бояться еще сильнее. И теперь страх уже начал постепенно побеждать ненависть. Все, кроме «рыцарей трех «П», сторонились его, опасались задирать патлатую кучу мускулов с отвратительным характером. Беккер и его компания не трогали Гэна только потому, что получили серьезное взыскание от штабс-ефрейтора за то, что уродуют и без того не многочисленные кадры. По словам Герра Андреаса Адлера, повезло еще, что Каен остался жив и выздоровел, хоть и ноги иногда его не слушались, да и тело в чем-то перестало быть восприимчивым к боли — штабс-ефрейтор был не против физических наказаний, но то, что сотворили со Всадником, могло кончится его смертью и потерей подающего надежды солдата. А подающий надежды солдат дослужился до десятника уже к концу этого года. Его наградили за его упорство, выплатив ему повышенное жалование. В документе о воинских заслугах появилась первая запись после свидетельства о принятии Гэна на службу.«СВИДЕТЕЛЬСТВО о присвоении Г. Дж. Каену Почетного звания Десятника И о возведении Г. Дж. Каена в чин Обервахтмейстера 28 апреля 1770 г»
Для Гэна, однако, это не было главным. Для него гораздо важнее то, что его наконец признали, как серьезного воина. Ему доверили вести отряд из десяти солдат, и он с нетерпением ждал, когда же ему представится шанс проявить себя в настоящей битве. Он жаждал схватки — в его жилах кипела горячая кровь. Его желание попасть в гущу схватки осуществилось еще через два месяца. Потому что тогда началась война.