XXI
Анди и Гюнтер Адлеры были долгожданным и первым потомством последнего поколения в древнем и почитаемом роду Адлеров, чьим символом и гербом испокон веков была лисица — может, потому, что Адлеры чествовали и приписывали себе хитрость зверя, но скорее всего, дело было в том, что все Адлеры всегда, ВСЕГДА, рождались рыжими. Красный и огненный цвета использовались практически везде — в одежде Адлеров, в их интерьере, даже в убранстве лошадей и столовом сервизе обязательно присутствовали золотистые, апельсиновые, бронзовые, кроваво-красные или даже багровые детали. А на гобеленах, коврах, мебельном покрытии и еще на каких-либо вещах, вроде саквояжей, седел и даже карет всегда присутствовала лисица и роза. Лисица всегда держала розу в лапках, если она была с ней. Если, что бывало очень редко, это животное изображалось без цветка, то рыжуля представляла собой комочек с острыми ушками и черным носом. Несмотря на то, что повсюду были изображения лисицы, Ад-леры никогда не носили лисьи меха и никогда не охотились на этого зверя. К лисе в доме Адлеров относились с почетом, у них был даже семейный праздник — день основания рода — день лисицы. Два долгожданных малыша, Анди и Гюнтер Адлеры, родились именно в день лисицы — 26 ноября 1729г. Родители близнецов долго спорили, кто будет: девочка или мальчик? Повитуха говорила, что девочка, судя по тому, какой формы был живот, будет девочка, отец с пеной утра заверял, что мальчик. Но потом, со временем, живот стал намного больше, и все озадачились –разве плод может быть настолько крупным? Потом догадались — значит, двойняшки или тройняшки. Родились двое мальчиков, которых назвали в честь предков. Анди в честь отца, Гюнтера в честь деда. Это были их прелестные рыженькие малыши, золотистые лисята. Анди и Гюнтер имели во всем схожие привычки — оба шалили, получали взбучку, но все равно баловались. Чуть позже у них наступил период приличия — мальчишки затихли, и озоровали только очень редко и втихаря. Их отправили в пансион, где им стало не до баловства — учеба загрузила их по уши. Вот тут-то и начали проявляться различия в характере близнецов. До этого схожие увлечения доставляли лисяткам немало хлопот. Представьте, что живет с вами такой же как вы человек, которому хочется почитать ту же книжку, что и вам в одно и то же время, поехать на одной и той же лошади и прочее. На этой почве, разумеется, возникало много всяких конфликтов. Собственно, любые братья не могут без перепалок и возни, а уж близнецы с их одинаковыми вкусами… Это позже Анди и Гюнтер, когда им было лет по четырнадцать, и они стали учиться в пансионе, хотя до этого их обучали на дому, стали сильно различаться. Анди был маленьким и хрупким, очень нежным и чувственным, что стало причиной, по которой к нему приставали мальчики, а Гюнтер — чуть покрепче, и личико у него было не такое узкое и гладенькое, как у Анди. Стали отличаться они и характером — Анди рос оболтусом, а Гюнтер — прилежным учеником. Нельзя сказать, что Андреас очень уж баловался — он не кидал жеваной промокашкой в учителя, не воровал и не грыз перья, не мазал чернилами доску и стул, не издевался над уборщиком и не мутузил одноклассников ради забавы. Но зато за Анди числились такие «грешки» как воровство яблок в саду при пансионе, случаи, когда он, хихикая, убегал к мальчишкам или и вовсе по выходным давал деру и загуливал к девчонкам, благодаря чему и познал женщину так рано. Гюнтер же никогда ни во что не влезал, всегда слыл тихоней, и никогда его зад не знал прутьев учителя. Гюнтера всегда ставили в пример Анди, если тот уж очень баловался и переходил границу, в результате чего близнец читал братцу нотацию, глядя как учитель вощит прутом его зад, а Анди, вместо того, чтобы покаянно принять к сведению и исправиться, хихикал в уголке с мальчишками на переменках. А потом и вовсе обнаглел и стал ночами бегать в женский корпус пансиона, куда мальчиков не допускали, да и сами занятия проводились отдельно, но лисенку было наплевать — обнаглевший Анди лазил в окна и портил девчонок, хоть неоднократно ходил драным за это, его ничто не останавливало. Впрочем, большинство его проделок так и не всплыли — маленький Адлер огребал лишь когда попадался. Второй маленький Адлер, тихоня-Адлер, как заметил пройдоха-Адлер, иногда вел себя очень странно. У Гюнтера стали все чаще случаться резкие перепады настроения. Обычно он был тихим и мирным, но со временем становился злее и раздражительнее, и огрызался на любую попытку задевать его. Анди хотел было списать все это на загруженность учебой и, как он это называл, «отсутствие разрядки», но потом он обратил внимание, что после долгого периода злости Гюнтер резко становился очень веселым на пару дней, а потом снова становился обычным, привычным всем тихоней. «Гуляет все-таки к девкам», — думал Анди и пошло хихикал, выискивая повод подколоть брата. Дурак. Если бы он тогда сосредотачивал свое внимание не на ночной беготне к девочками и не на укромных посиделках в уголках с мальчиками, где его ждали с распростертыми объятиями, поскольку с возрастом и с практикой он успешно постигал постельную науку, и обратил бы внимание на то, чем пестрели заголовки газетных статей, он бы, возможно, сразу все понял. Но Анди не интересовался газетными статьями до тех пор, пока все вокруг не начали судачить о том, что в этих газетах пишут. «18 ноября 1743 года пропал или был убит Хайнрих Майер…» «25 ноября 1743 года найдено тело Хетти Хартманн. Оно было изрублено на куски, и опознали девушку лишь по колечку на правой руке…» «1 октября 1743 года найден труп молодого Гюнтера Шефера, одиннадцати лет отроду. Мальчик был найден с отрезанными гениталиями…» «15 ноября 1743 года констебли обнаружили двух близняшек Тервиллов. Их тела были выпотрошены, а внутренности развешаны, как гирлянда…» «23 ноября 1743 пропала Инкен Франк, девяти лет отроду. Констебли искали ее четыре дня, не нашли ни тела, ни живую девочку…» «3 декабря 1743 Магдалена Берц 13 лет от роду была обнаружена с отрезанной головой и выпущенными внутренностями. Помимо этого в ходе расследования было обнаружено, что над несчастной были совершены акты насилия ножом…» «8 декабря 1743Хольгер Закс был обнаружен задушенным в своем дворе веревкой с кляпом во рту. Над жертвой было совершено отвратительное надругательство…» «9 декабря 1743 Грета Хафнер 12 лет от роду выезжала из женского пансиона вечером и так и не дошла до дома…» «17 января 1744 констебли обнаружили четыре трупа, настолько обезображенных, что жертв невозможно было опознать. У всех вынуты внутренности и отрезаны языки, у одного выколоты глаза. Тела изрезаны в куски, причем сразу видно, что жертв резали еще живыми…» Все только и говорили о неведомом убийце. Преступления были совершены с таким зверством, что довольно быстро стало ясно, что орудует один и тот же человек. Но кто он? Выяснить пока не удавалось. Шло время, а вереница преступлений не прекращалась. Маньяк продолжал собирать свою кровавую жатву. И им мог оказаться кто угодно. Люди доходили до паранойи, подозревая друг друга. Детей не выпускали одних на улицу, все время провожали, но тщетно — дети все равно продолжали пропадать и умирать. На какое-то время убийца затихал, и чем дольше он «молчал», тем страшнее становилось, ибо преступления, совершенные им после долгого воздержания, были самыми жестокими, самими отвратительными и самыми кровавыми. Убийства были для него наркотиком, страстью, способом достичь экстаза. Он без этого не мог. Он не мог не мучить и не убивать людей, ведь от этого он получал удовольствие. Констебли из кожи вон лезли, стараясь найти хоть какую-то информацию об этом чудовище, но никаких следов. До тех пор, пока на теле жертвы, которую преступник не зарезал, а задушил, не были найдены пятна крови. Поскольку на убитом ран не было, стало очевидным, что это кровь преступника. Произошло это уже после долгих лет — Андреас и Гюнтер уже из четырнадцатилетних пареньков превратились во взрослых мужчин. Гюнтер занимался политикой и юриспруденцией, а Андреас увлекся переплетными работами. За завтраком Андреас показал заметку об этой зацепке брату. — У убийцы кровь могла пойти или от того, что жертва оказала сопротивление, или от того, что злодей перевозбудился и у него пошла носом кровь, — Гюнтер спокойно пожал плечами, возвращая газету близнецу. — Надеюсь, он ответит за все. Такое чудовище должно понести наказание. — Кто бы он ни был, он очень хитер, раз кромсает людей и до сих пор не попался, Гюн. — Он наверняка знает, что чем больше ты убиваешь, тем быстрее тебя поймают. Но он не может сдерживаться. Видел заметку за третье декабря? Такое чудовищное преступление было совершено после долгого… Воздержания. Он действует очень осторожно, разумом понимает, что должен убивать еще реже, но просто не может — это для него такая же естественная потребность, как еда или плотские утехи. — Чудовище, — нахмурился Анди. — Настоящий монстр. — Да, — горько усмехнулся его близнец. — Боюсь, пока констебли будут его искать, чтобы вздернуть на виселице и спокойно вздохнуть, он настрогает еще больший урожай. Но если вдруг безнаказанность ослепит его — он тут же будет пойман. — Да, Гюн, ты прав. Как тебе так удается понимать людей? — Все очень просто, — Гюнтер вытер губы салфеткой. — Я просто представляю, что бы я делал на их месте. — А тебе хотелось бы быть на его месте? — сам не зная, зачем, спросил Анди. — Знаешь, кем бы я себя не представлял — в любом случае я хотел бы быть собой. Каждый человек прошел через какие-то лишения, и я бы не хотел разделить чью-то участь, меня вполне устраивает моя, — с этими словами он отрезал кусочек сосиски, отправил в рот и прожевал. Андреас задумался и оставил Гюнтера в покое. Тот невозмутимо принялся за творог, покончив с сосисками и уж конечно начисто выкинув из головы загадочного убийцу. По крайней мере, так он выглядел. Спокойный, равнодушный, будто его это и не касается и никогда не коснется. Будто маньяк бродит не по их Гессенской земле совсем рядом, а в совершенно другой стране, вдали от них, а он узнал эту новость только из газет. Анди и забыл совсем про Гюнтера — обращал на него внимания не больше, чем обычно, и так было бы и дальше, если б не один случай. Однажды Андреас застукал Гюнтера, плачущего кровавыми слезами. Он просто вошел в комнату брата, чтобы зачем-то позвать его, и увидел, как тот сидит, склонившись над столом, и промакивает глаза салфеткой. А кусочек белой ткани пропитывается алым. Анди застыл на пороге с открытым ртом и слова, которые были готовы сорваться с его губ, замерли, куда-то пропали, растворились в воздухе. — Гюнтер, что с тобой? — Анди бросается к брату. — Все нормально, Анди, — тот с тихим шипением вытирает кровоточащие глаза. — Я просто перенервничал, поэтому сосуды в глазах лопнули. Скоро конгресс, и я очень переживаю за его исход. Андреас с подозрением посмотрел на него, вышел из его комнаты и благополучно выкинул из головы. Он и раньше замечал за братом странности в виде градации его поведения — с течением времени Гюн становился раздражительным и нервным, а потом резко вдруг снова превращался в обаятельного и милого молодого человека. «Словно по голове табуреткой тюкнули, и в себя пришел», — думалось Анди. Тогда ему казалось, что причина в том, что политика отнимает у Гюна жизненные силы и озлобляет его, как это происходило со многими другими людьми до него и будет происходить после. Хотя такие перепады настроения у него бывали и раньше, просто они не настолько резко выражались. Словом, Андреас предпочел списать все на предстоящий конгресс, на котором будет решаться вопрос об участии немецких солдат в войне. Именно этот конгресс решил все. Это собрание заставило прозреть Анди и отдать за это свой глаз. Андреас сидел на одной из скамеек на очередном собрании, молча и с серьезным и чуть удивленным лицом слушал, что говорят выступающие. Он, хоть и не занимался политикой, иногда приходил поддержать брата. — Я предлагаю, уважаемые, — в конце своего выступления подытожил Гюнтер. — Перенести наше следующее заседание в мою летнюю резиденцию. Свежий воздух и смена обстановки благотворно скажутся на нашей деятельности, и нам будет куда легче принять решение. Вы согласны, господа? Предложение было принято с восторгом. — Я все организую, — нежно ворковал Гюнтер. — Мы проведем этот конгресс в наилучших условиях и наконец придем к чему-то более конкретному. Анди, — он вдруг повернулся к брату. — Я буду очень благодарен, если ты будешь почетным гостем на этом конгрессе. Довольные идеей политики загудели, оживленно обсуждая понравившееся им предложение. — Я-то там зачем? — Андреас слегка нахмурился. — Я нуждаюсь в твоей моральной поддержке, дорогой брат, — Гюнтер хитро прищурился. — Это выступление будет очень сложным для меня — я собираюсь озвучить перед собравшимися свое предложение, которое мне кажется очень дельным. — Мы с удовольствием вас выслушаем, герр Адлер, — отозвался один из консулов конгресса. — А если с вами приедет ваш брат, это будет просто замечательно. — Да, замечательно, — тихо ответил Гюнтер, взгляд которого был устремлен в никуда — лихорадочно горящие глаза цвета спелых яблок светятся предвкушением, и хвалебные речи о его резиденции пролетают мимо его ушей. Собравшиеся живо обсуждали, как будет проходить заседание, предвкушали обсуждение судьбоносных масштабных решений в компании горячительных напитков, поездки к женщинам с чистой совестью после вынесенного решения и ожидали, в общем-то, приятного времяпровождения помимо политических дел в резиденции одного из Адлеров, не зная, что в маленьком поместье на окраине города их всех ждет смерть. Накануне конгресса Андреас написал письмо Гюнтеру, что он, увы, не приедет. «Любезнейший брат, с глубоким сожалением сообщаю тебе, что не могу приехать на собрание и поддержать тебя по причине своего нездоровья. Слег я с проклятущей лихорадкою до конца недели, сладу с проказой нет. С кровати встать я не могу, сил моих нету, так что нижайше кланяюсь и прошу простить мое отсутствие на конгрессе, которого ты так долго ждал.А. Адлер»
Довольно скоро на это письмо пришел лаконичный ответ, который, однако, посеял в душе Андреаса какое-то нехорошее предчувствие: червячка, который начал точить его с тех самых пор, как он вскрыл конверт с ответом от Гюнтера. «Очень жаль, Анди, что ты не сможешь посетить этот торжественный вечер. Могу лишь пожелать тебе скорейшего выздоровления и сказать, что у тебя просто НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ везение.Гюнтер Андреас Адлер»
Письмо Андреаса очень озадачило, но, после всех трагических событий в доме Гюнтера он удивлялся, как мог не понять того, что тогда сказал ему брат и насколько тот был прав. Накануне ночью Анди валялся с высокой температурой, бредил и звал Марилиз. Тогда везунчиком он себя не считал. Он просто еще не знал участи, уготованной тем, кто на конгресс в доме одного из Адлеров все-таки явился. А спустя два дня весь город уже гудел от ужасающей новости. Те, кто выбрался на конгресс Гюнтера Адлера, были зверски замучены и убиты. Дом на отшибе был полон трупов, изувеченных до такой степени, что некоторые опознать не представлялось возможным. Отсеченные конечности, вырванные внутренности, сожженные местами тела — констебли, которые обнаружили все это, долгое время не могли перестать блевать. Анди видел только первых двоих. Его позвали на опознание, и ему довелось увидеть тех, кто наименьше всего пострадал. Ослепленная женщина, у которой были отрезаны руки и мужчина, подвешенный на крюках — крюки пронзали его кожу и несчастный висел, как забитая на мясо коровья туша. Анди с лихвой хватило. У него потекли слезы, его, как и многих других, вывернуло наизнанку. — Где… где мой брат? — спросил он, отдышавшись и придя в себя. Он сидел возле дома и не горел особым желанием входить в провонявшее смрадом пристанище смерти. — Для этого мы и позвали вас, герр Адлер. Чтобы вы смогли опознать вашего брата. Потому что мы осмотрели большинство тел, и похоже, вашего брата здесь нет, — констебль виновато развел руками. — А где… где Гюн? — Либо от него не осталось ни косточки после того, как этот чудовищный убийца здесь собрал знатный урожай, либо ваш брат чудом выжил и ему удалось сбежать… — Господи! — Анди закрыл лицо руками и осел на траву. — Только бы второй вариант! Пусть это будет второй вариант! Пусть Гюнтер будет жив! Адлера затрясло. Он впервые осознал тогда, как сильно ему повезло — он ведь тоже мог стать жертвой безумца, как и бедный его брат, если тот, конечно, не спасся.