Всадник

XXV

      Теплые солнечные лучи дотянулись до ресниц Всадника, легонько скользя и касаясь, и он, нежащийся в постели, заулыбался, не открывая глаз. Он лежал, чувствуя тепло тела Адлера, но лучики светили ему прямо в лицо, и хотелось отвернуться. Обычно Всадник просыпался с рассветом, но этой ночью он вначале плохо спал, поэтому решил поваляться и никуда не вставать.       Он потянулся, повернулся лицом к Адлеру и по-хозяйски положил на него львиную лапищу. Они полежали так еще какое-то время, и Всадник снова начал засыпать, как вдруг их обоих заставил вскочить шорох открывающейся об пол двери и голос Феликса:       — Анди, вставай! Сейчас же Родоны приедут, а с ними и Колеры, и Зоммеры и еще много кто! Вста… — он замер на полуслове, увидев кавалериста, нашедшего себе ночью приют в постели Адлера. — А говорил «прия-атель»! — насмешливо передразнил брат.       — Феликс, только попробуй что-нибудь вякнуть на эту тему, — предупредил Анди.       — Молчу-молчу, — хихикая, Феликс примирительно поднял руки. Андреас опустил угрожающе занесенную на манер пращи подушку и смерил свирепым взглядом. — Я просто заглянул, чтобы сообщить, что гости скоро приедут, поэтому лучше бы тебе помогать готовиться к их прибытию, а не лежать с дружком…       Подушка врезалась в дверь, закрывшуюся секундой раньше после полета снаряда. По одну сторону двери раздалось коварное хихиканье, а по другую — изощренная немецкая брань и низкий негромкий смех.       — Убью развратника, — ворчал Адлер. — Вот ведь озабочен-ный, только об одном и думает! Всех по себе судит!       — Перестань, он так шутит над тобой, потому что видит твою реакцию, вот ему и нравится, — примирительно сказал кавалерист. — Более того, ты его так убеждаешь в правоте.       Андреас еще какое-то время поворчал, взбивая подушку, но быстро признал истину в словах Всадника и остыл.       — Гости еще эти приедут… Повязку надевать… — вздохнул он.       Но придется на какое-то время оставить Всадника и Адлера и посмотреть на тех самых Родонов, Колеров и прочих, прочих, прочих. Все приглашенные в дом Адлеров были исключительно богатыми и влиятельными людьми; приглашала их тетушка офицера и закатывала знатный прием, во время которого ожидалось обсуждение политических новостей, промывание косточек всем знакомым, даже в присутствии их, сплетни и попытки светских дам выдать замуж своих дочурок. Родоны, которые хорошо общались с Колерами и имели по несколько дочерей, с жаром обсуждали свежую сплетню: мало того, что сами братья Адлеры неженаты, у них на приеме будет еще и присутствовать мейстер Каен — по слухам, молодой граф, имеющий свой собственный замок.       — Ах, Гризелла будет блестящей партией этому Каену, — восторгалась леди Никколь Колер.       — А может, выдать Аниту за старшего Адлера, — заламывала ручки фрау Хенне Родон. Невесты обе были хороши — рыженькая Гризелла с прелестным личиком, не умеющая ровно ничего, кроме как играть две пьесы на фортепьяно, вышивать крестиком и быть красивым украшением в доме. А чего еще нужно от дочери богатого рода? Мило улыбаться, быть украшением и гордостью мужа, быть конвейером по производству маленьких детишек. Мнение Гризеллы, которая в глаза не видела жениха, которого ей тут уже выбрали, без учета мнения жениха, кстати, не учитывалось. Анита мало чем отличалась от нее, разве что говорила только о платьях и кавалерах. Мэри же всем хвасталась, что пишет романы, вот только рукописи свои отличавшиеся редкостным однообразием, предпочитала складывать в сундук. Леди Колер вслух озвучивала свои мечты, как она договорится с родителями Каена, что только рады будут выдать взрослого детину, который, по слухам, завидный офицер, а никогда еще не был женат, и помолвлен не был. Она думала и про какого-нибудь из Адлеров, но предпочтение отдавала Андреасу: тот старше, значит ему первому перейдет наследство, если он должный уход окажет своей тетушке и будет у нее на хорошем счету. То, что Анди потерял глаз, никому тоже пока еще не было известно; да даже если бы и было, опять же — никого это не волновало. Анди был блестящей партией — и все тут.       В конце концов, между собой они предварительно договорились, что Андреас все-таки достанется Мэри, так как она постарше, Аните подойдет Феликс, а Всаднику, вернее, графу Каену, замуж отдадут Гризеллу.       Распределив таким образом пары и совершенно не задумываясь о других, менее богатых семействах, посчитав, что они вне конкуренции, Родоны и Колеры, будучи людьми светскими и тщеславными, а кроме того, знать не знающими толком «завидных женихов», понятия не имели о том, что Андреас переписал свое имущество на Кая и Рену, тетушка Адлеров пока не вписала в свои наследники Феликса, а у Всадника нет ни гроша.       Какое же разочарование ждало бы наших тщеславных господ!       Но они ничего этого не подозревали, а лишь с нетерпением ждали приема и обсуждали его, сидя в своей роскошной карете со шторами из бордового бархата и золотыми кистями, запряженной четверкой белоснежных лошадей.       Ближе к полудню вереница карет семей из высшего света остановилась возле ворот дома Адлеров. Слуги представили каждого из гостей и проводили их в просторную богато украшенную залу: на столиках по краям залы столы с белыми скатертями и накрахмаленными салфетками, паркет надраен до блеска, шторы широко распахнуты, а приглашенные музыканты уже ждут команды, чтобы начать играть вальсы.       Через пару минут в зале уже яблоку негде упасть было от заполонивших ее дам и господ, которые оживленно зашушукались, пробовали изысканные яства и занимались типичными делами для светского общества того времени: поскольку танцы еще не начались, те, кто не хотел просто сплетничать, играли в загадки и шарады, молодые люди перекидывались в карты, девушки строчили в свои дневнички. Все это замерло на один миг, когда появились хозяева дома: сначала тетушка Адлеров, почтенная седая дама, а вслед за ней рыжеволосый человек средних лет с повязкой на правом глазу, мужчина, чуть младший его, тоже рыжий, но в глазах золото, а третий, вообще не вписывающийся в эту компанию — огромный, черноволосый, похожий на льва походкой и прической, манерами и выражением лица.       Величественная дама шла в бордовом платье с белыми рюшами, а кавалеры — в синих военных мундирах. У того, с повязкой на глазу, был мундир с желтой окантовкой и несколькими нашивками, у желтоглазого — с белой, а черноволосый лев носил нашивки и красный подбой сюртука. У него, в отличие от первых двоих, были кавалерийские сапоги с кисточками, а не просто солдатские ботфорты. Все трое были при оружии: рыжие при парадных военных саблях, а лохматый с застывшими страшными глазами то и дело клал ладонь на меч с навершием в виде змеиной головы с раззявленной пастью.       Дамы при виде вошедших кавалеров зашушукались, оживились. Почтенная леди Адлер представила их по очереди: ее племянники Андреас и Феликс, и гость Анди — граф Каен. О том, что Всадник владелец Блутштайна, тетушка предпочла умолчать. Видимо, подумала о возможности сбагрить кавалериста жене — тот заживет семейной жизнью, приведет замок в порядок и в «Фуксе» больше не сунется. Дама так же не преминула отметить, что Каен действительно никогда не был женат, и нашивки у него мейстерские, а сам он тысячу водил на войне.       Она даже Анди не так нахваливала, как Каена. Как уже было выше сказано, объяснялось это дело очень просто — Анди наследником не был, о деньгах Всадника, а точнее, об их отсутствии, она не знала, но избавиться от нежеланного гостя очень уж хотелось. Кавалерист займется своей дамой и больше не будет навещать Андреаса. Жена отнимет у него много времени, да и надолго они приезжать не будут, так что в интересах леди Адлер было как можно скорее спихнуть Всадника к алтарю.       За представлением последовало знакомство всех присутствующих уже лично. Адлеров окружила кучка Родонов, Бейлов и еще невесть каких семейств, а Всаднику взор перегородила темноволосая кучерявая девица с лошадиным ртом, которую, однако, признавали всюду хорошенькой, но ему она сразу не понравилась, да ее маманька и несколько сестер. Отец семейства разговаривал с кавалерами чуть поодаль.       — Герр Каен, любезнейший, позвольте вас спросить, где мы можем иметь честь переговорить с вашей почтенной маменькой? — обратилась полная дама с чуть тронутыми сединой волосами, похожая лошадиным ртом на свою дочурку.       — На кладбище, — Всадник неприятно улыбнулся одними губами.       — Ох, примите мои соболезнования! В таком случае могу ли я поговорить с вами?       — Как вам угодно, — Всадник отвесил низкий поклон, и меч в ножнах сбоку встопорщился, словно угрожая — оружие ввиду крепления к поясу всегда задиралось, когда кавалер наклонялся. — О чем вы желаете вести диалог?       — Не сочтите меня нескромной, герр Каен, — мамашка стала увиваться вокруг него, как лиса, периодически заходя за спину и трогая плечи. Тысячник резко не реагировал: только глазами зыркал туда-сюда и был спокоен, как премудрый жеребец, что сам возит до дома телегу с пьяным хозяином, но мельтешения перед ним начали его раздражать. — Правда ли, граф Каен, что вы так и не решились связать себя священными узами брака?       — Я действительно никогда не был женат.       — Прошу прощения за мой интерес, а есть ли у вас дама сердца или тайный объект воздыхания?       — Никогда не имелось и не планируется, — отчеканил Всадник. Он хотел было развернуться и уйти, но леди уцепила его за рукав:       — Как вы несчастны, герр Каен! Какой почтенный муж и офицер может жить без нежного и трепетного любящего сердца рядом? Неужели вы никогда и не любили? Как вы несчастны! Вам просто необходима родственная вам душа! Гризелла, по-моему, герр Каен будет вам идеальной парой!       — Сожалею, но герр Каен так не считает, — он улыбнулся, на сей раз обнажив сточенные зубы, от которых дамы дернулись, и наглейшим взором вперился в декольте юной девы. Он это нарочно, чтобы унизить ее, поскольку нет для светской дамы больше унижения, чем когда кавалер смотрит не на лицо ее, а на плечи да грудь.       — Мой муж тоже считал так в вашем возрасте, — леди Колер жеманно рассмеялась. — Он тоже был робким и застенчивым человеком, я вас понимаю. Мне кажется, вам с Гризеллой просто необходимо пообщаться…       А сама лихорадочно думает: «Чего это он даже не спросил про приданое? Видать, настолько богат, что ему все равно, сколько денег у семьи невесты, он может позволить себе все. Другое дело, что ему несолидно с крестьянкой или служанкой жить… А может, мы для него недостаточно знатны?». И Никколь с удвоенным усилием продолжила наседать на Всадника.       У Андреаса же дела обстояли не лучше. Это Феликс хихикал с тремя дамами одновременно, а вот Анди сватовство ни малейшего удовольствия не доставляло. Он чувствовал себя неловко, общаясь уже напрямую с набивающимися в невестки девчушками, в то время как мамаши ихние обрабатывали его тетушку. Анди надоело улыбаться, быть милым и объяснять, что женат он уже был и заново попросту не хочет.       Первый танец нашим завидным женихам облегчения не принес. Напротив, Всадника с его больными ногами поставили танцевать с Гризеллой, которая старательно строила ему глазки, что он гордо игнорировал или же отвечал кислой улыбкой. Ему неприятно было даже руку возлагать ей на талию, держать ее ладонь. Танцевал Всадник плохо, если не сказать ужасно, но зато делал вид, будто все так и задумано: путал движения, чуть ли не наступал ей на ногу, хоть двигался он изящно и плавно, порой прихрамывал от боли. Дело в том, что танцам у него несмотря на образование никак не получалось научиться — не его это, и все. Адлер же, с отвращением чувствуя повязку на глазу, исполнял лихой вальс со светленькой девушкой с черными глазками. Девушка ему не нравилась просто потому, что была непроходимо глупой. Андреас от скуки попытался заговорить с нею, но ничего путного в ответ не услышал и оставил свои тщетные попытки.       Смена партнеров в следующем танце тоже не облегчила жизнь офицерам: глупенькая сразу же начала кокетливо взмахивать ресничками на равнодушное лицо Всадника, который меланхолично вел ее, то и дело наступая ей на ноги, и периодически скалил зубы.       Чтоб уж пугнуть наверняка.       Гризелла взяла Анди за рога и сразу же начала охаживать вопросами о женитьбе. Адлер уже подумывал, чтобы ляпнуть, что он уже нашел невесту, но вовремя осекся: себе бы хуже сделал. Шутку о женитьбе на любимом деле или же армейской службе глуповатые бабы вряд ли бы оценили и продолжили насаждать и навязывать ему себя любимую в качестве суженой.       Если бы Всадник и Адлер были бы чуть глупее или имей пустую низкую тщеславную душонку, помолвились бы с какой-либо из знатных дам в тот же вечер. Но оба намучившихся офицера семейной жизни не хотели, несмотря на то, что денег не имеют, так как отказались от богатства на добровольной основе. Более того, даже если бы в глубине души и хотели (все-таки и им бывало порой одиноко), то уж точно не с женщинами, что ничего кроме пьески на пианино да шитья в строчку не умеют.       С течением времени прием все больше и больше превращался в тягость для Всадника и Адлера. И, хотя они оба находились далеко друг от друга, в головы им пришла одна и та же мысль: бежать отсюда надо. Уйти хотя бы под предлогом подышать на свежем воздухе.       К счастью, им это все же удалось. Кавалерист разыскал штабс-ефрейтора с большим трудом: мельком углядел его и постепенно направился в ту сторону, осторожно отодвигая мешающих на проходе людей. Анди сидел за столиком и изнывал: у него чесался глаз, повязка ему надоела — он никогда ее не любил носить, поскольку она лишний раз ему напоминала о его уродстве — ему было жарко, он устал, а сплетни ему надоели. Тысячник приземлился рядом и тоже облокотился на стол, хоть это было и неприлично по меркам того общества.       — Ну, как тебе? — кисло спросил Андреас, скорее всего, чтобы просто начать разговор. — Понравились танцы?       — Пляски ведьм.       — А музыка? — Анди слегка хмыкнул, довольный своеобразным ответом.       — Крики сов… Просто фальшивый праздник, где нет веселья.       — А ведьмы набрасываются, чтобы найти жениха, которого можно будет потом долго варить в котле, — штабс-ефрейтор захихикал.       — Пойдем отсюда, умоляю! Неужели под шумок нельзя смотаться?       — Я тоже надеюсь удрать, — согласился Анди.       — Здесь от холеных лиц меня тошнит, — поморщился Всадник.       — Пробирайся к выходу, Гэн, я тебя догоню, — Анди кивнул в сторону столов, ломившихся от яств. — Попытайся тоже что-нибудь прихватить.       И они вышли на охоту, постепенно прокрадываясь к выходу. К счастью, все отвлеклись на очередной танец, и офицерам удалось удрать, прихватив с собой сидру, шампанского, булок, каких-то необычайных пирожных и мясных лепешек, а так же кусочки вяленой оленины. Всадник и Адлер выскочили наружу с парой сумок и оттопыренными карманами. Андреас вероломно хихикал, показав кавалеристу бутылку с сидром и увидев, что тот заметно оживился. Мужчины отделались наконец от опротивевшего им общества: бесшумные, как тигры на охоте, они выскользнули из особняка и пробрались в конюшни, и уж только там позволили себе загоготать в полный голос, радуясь чудесному избавлению от марева духов, щебета дам и порядком надоевших танцев. Первым делом Анди сорвал повязку и отшвырнул ее, после чего оседлал лошадь и выехал на ней из конюшни. Всадник сбросил мундир, швырнув его на коновязь и совершенно не заботясь, что его может измусолить и пожевать лошадь, которая легко до вещицы дотянется. Он расстегнул рубашку, вскочил на Сорвиголову, и они с Андреасом пустились в галоп, подальше от лживого празднества. Летели, периодически смеясь и растворившись полностью в быстрой скачке. Ветер трепал волосы, заставлял глаза слезиться. Всадник то прижимался к холке своей лошади, а то гордо выпрямлялся, почти выпуская из рук поводья.       Оба наездника неслись к бурной реке — к той, которую они проезжали в тот день, когда Андреас забирал кавалериста к себе в гости. Они мчались, распугивая крестьян и скот с пастухами, что попадались им на пути. За весь путь Всадник и Адлер не обмолвились и словом: они то обгоняли друг друга, то скакали рядом, и когда догоняли, посылали хитрые взгляды и беглые улыбки. В воду они врезались, подняв такую тучу брызг, будто конница влетела, а не два наездника. Проскакали по берегу, хохоча, а потом решили заехать вглубь. Сорвиголова почему-то сначала не хотел заходить, но потом осмелел, глядя на опытную свою подругу, и поплыл, поплыл, унося Всадника в седле. Анди внезапно наклонился и окатил тысячника тучей брызг. Тот не мог остаться в долгу и тоже набрал воды в сложенные ладони: мстить!       Они веселились, как щенятки резвятся в траве, покусывая друг друга и трепля за уши.       Брызгание их прервалось тем, что Сорвиголова с восторгом обнаружил, что умеет не только плавать, но и нырять, и тут же скрылся под водой, заодно окунув Всадника. Зола немедленно последовала его примеру, так что злорадно ржущий Андреас тоже оказался мокрым с головы до ног. После этого оба офицера выбрались на берег — незапланированное купание не убавило им настроения. Они расселись на берегу, пустив лошадей пастись и носиться, и стали есть подмокшие сухари. Чуть позже, когда они распили бутылку сидра, им стало весело: они ухохатывались над чем-то, словно ученики пансиона, носились и брызгались. У них был собственный, настоящий, искренний праздник. Всадник, выпив еще и шампанского, открыл в себе талант пародиста и изображал Гризеллу, выражающую желание выйти за него замуж, а Анди ржал конем над этой пантомимой, периодически отхлебывая от бутылки.       — Герр Каен, — нарочито писклявым голосом трещал Всадник, манерно заламывая руки. — Я слышала, у вас есть трухлявый замок, полный призраков и хищных тварей, на что мне абсолютно наплевать, главное, что у вас есть замок, разве нет? Возьмите меня! — кавалерист слегка коснулся ладонями груди Адлера, будто льнет, потом легонько толкнул его, всплеснул руками: — Нет, мне ничего не надо! Только ваши деньги! — картинно сложил руки на груди. — Я буду вам хорошей женой, герр Каен! Я буду задирать юбки перед всеми богатеями, кичась графским званием, а потом травану вас и уеду с поручиком!       Адлер уже валялся, сотрясаясь от хохота и мучаясь от боли в животе, возникающей у любого человека всякий раз, когда он долго и много смеется.       Примерно через четверть часа, ну может, чуть побольше, хмель, задуривший офицерам головы, уложил их подремать, а после выветрился совсем, и проснулись они на этом бережку уже совершенно чистые разумом. Посидели вместе, надев грязные и мокрые рубашки — следствие недавней возни, помолчали какое-то время, а потом Анди спросил уже серьезно:       — Когда ты думаешь уехать?       — Куда? — Всадник прищурился, пытаясь углядеть противоположный берег реки.       — Обратно в Блутштайн.       — Ты так хочешь меня сбагрить? — кавалерист улыбнулся и покосился на него сквозь приопущенные ресницы.       — Скорее не хочу расставаться, — Адлер повесил голову.       — Но мне ведь все равно придется уехать.       — Я знаю, — Андреас положил руку ему на плечо. — Просто… приезжай снова, ладно?       — Мы же договорились, что ты заглянешь ко мне, — тысячник фыркнул. — Скажу сразу — балов не будет.       — И не надо, — Анди рассмеялся.       — У меня там жутковато, не хочу, чтобы тебе было некомфортно.       — Поверь, общество моей тетушки — фурии похлеще обитателей Блутштайна.       Офицеры снова расхохотались, а потом Всадник сказал уже серьезно:       — Я уеду завтра утром. Проводишь меня?       — Если тебе угодно.       Они снова смолкли, а потом решили собираться и возвращаться в поместье, хотя обоим им этого не хотелось. Офицеры предпочли бы до ночи у реки сидеть, прижимаясь боками. Однако им пришлось садится на лошадей и лететь обратно, ощущая, как ноги коня вздымают пыль, как ветер треплет рубашку, чувствуя вкус свободы на губах, что дарит быстрая езда.       Мощная бочкообразная грудь Сорвиголовы блестела черной шерстью, мышцы перекатывались под этой лоснящейся уже высохшей шкурой, шея коня вытянута, а он, как и сам Всадник, устремил взгляд вперед: уверенно смотрит и движется напрямую к своей цели. Грива вздымается, как языки пламени. Зола же скачет легко, непринужденно, бежит, едва касаясь земли. Маленькая светленькая лошадка в черных гольфах нагоняла своего друга, отставала, но потом снова нагоняла. Они вернулись в дом Адлеров, когда все уже почти разъехались. Начинало темнеть, и господа собрали дам, рассовали по каретам и дунули по домам. К облегчению мужчин-Адлеров, невесты, что насаждались им, если не уехали, то, во всяком-случае, растворились в толпе и больше не станут их доставать. Всадник понадеялся, что наглая Гризелла с не менее наглой мамашкой тоже уже уехали, но тщетно. Дамы стояли в первом ряду с отвисшими челюстями, увидев извозившихся офицеров.       — Боже мой! — заломила руки тетушка. — Где ж вы уделались так? И где вас носило?       Феликс, стоявший за ее спиной, многозначительно заиграл бровями, пошло захихикал, и на шевельнувшихся губах его Андреас к своему великому возмущению, четко прочитал: «Мужеложство». Анди в очередной раз поклялся убить Феликса, как только толпа схлынет окончательно и они останутся одни.       Однако устроить брату разнос ему не удалось: тетушка вынесла ему мозги, а потом заставила их со Всадником в качестве наказания помогать слугам убирать со стола. Ишь, чего удумали! Негоже офицерам, возмужавшим и взрослым, кутежи на речке устраивать вместо балов пафосных и женитьбы по расчету! Уборка отняла у них все силы, после чего оба офицера отправились по комнатам: спать. Мытье стола и полов в огромном зале, а также тасканье посуды из этого зала на кухню и беготня по лестницам со скатертями измотала офицеров сильнее армейской муштры. Мужчины разбрелись по своим логовам, матеря тетушку и ее замашки фельдфебеля, а вместе с ней и ее тщеславное общество, но заснуть долго не могли, несмотря на усталость.       Всадник ждал, когда все утихомирятся, чтобы уйти к Анди. Адлер, естественно, ждал, когда явится Всадник. Ни одному, ни второму не хотелось, чтобы кавалерист нарвался на Феликса, который, как оказалось, тоже любил погулять по особняку в темное время суток. Загуливал он, естественно, к дамам, которые только его и ждали. Предприняв первую вылазку за эту ночь, Всадник на него и нарвался, и, услышав в свой адрес тучу подколов на тему мужеложства и предположения, что идет он именно к Анди за, как изволил Феликс выразиться, «своей порцией». Кавалерист ответил, что идет в уборную, но рыжий оболтус ему, естественно, не поверил и мелькнул дальше по своим делам. Всадник вернулся в свою комнату и решил дождаться, пока уснут все, чтобы больше не становиться предметом шуток или расспросов.       В то время, как он ждал, он лежал в постели и думал о своем возвращении в Блутштайн, о мести, об Эйлин и о том, как любит ее и хотел бы обнять хотя бы разок. Всадник сжал подушку и стал покачивать, уткнувшись и представляя, что он стиснул в объятиях невесту. Ему стало от этого только больнее, и необходимость в Анди всколыхнулась с новой силой. Он не выдержал и высунулся в коридор.       Снова Рена.       — Опять не спишь? — тихо спросила она, услышав, как скрипнула половица.       — Да, — Всадник не стал лгать. Рена опять взяла его за руки, на этот раз, тонкими пальчиками за ладони, а потом стала слегка мять и прощупывать его пальцы.       — Я не хочу, чтобы ты от нас уходил.       — Я тоже не хочу оставлять тебя и Анди.       — Мы всегда будем в сердцах друг друга, скрипач.       Всадник вздрогнул, а Рена продолжала:       — Не удивляйся, что я знаю, кто ты такой.       — Ты знаешь, кем я был когда-то, — поправил ее Всадник. — Но я давно не такой.       — Тот ты, какой ты есть и тот, каким хочешь казаться — разные люди, так же, как Гэн Каен и Всадник из Гессен-Касселя. Но при этом это две стороны одной и той же сущности.       — Перестань говорить загадками, — попросил он мягко. — Это нервирует. Я уже наслушался пророчеств в свое время.       — Без этого никак. Человек всегда хочет знать, что его ждет, только он это не всегда понимает.       — Я совсем запутался, — признался кавалерист. В голове его опять забегало сомнение. Кто же он такой? Если он все же Гэн Каен, то почему не может найти себе места? Но ведь Каен давно умер, он был убежден, а у Всадника одна дорога — мщение, ради которого он столько вынес. Тысячник задумался. На короткую минуту в голове его пронеслись табуном мысли. В конечном итоге он окончательно «задвинул» на задворки сознания свое прошлое, добил, как ему казалось, Гэна Каена и убедил себя, что нужно мстить. А что, что ему еще делать? Если он не отомстит, Эйлин сведет его с ума, боль в нем никогда не утихнет и страдания его никогда не окупятся, не омоются кровью.       Правда, тогда он не понял, что Гэн не умер — просто сокрылся в сундуке, спрятавшись в одеяла, сотканные из темных мыслей. Он понял это, когда Каен взял вожжи в свои руки, но произошло это уже задолго после этого разговора.       — Наклонись ко мне, — Рена отвлекла его от раздумий. Всадник опустился на одно колено, чтобы ей было проще достать до него, такого огромного, выделявшегося среди всего полка, как першерон среди остальных лошадей. Девчушка обвила одной рукой его шею, другой погладила по лицу, а потом осторожно поцеловала. Легонько, чуть приоткрывая губы, так, что открой он рот, прихватил бы кончик нежного язычка. Потом осторожно отодвинулась от него:       — Постарайся изменить свою судьбу. Несмотря на злой рок над тобой, ты сможешь, вот только уже после самого конца. Я знаю.       Она поцеловала его еще раз, и в этот раз он ответил — так же легонько, но ощутил соль у нее на губах — Рена расплакалась. Потом убрала лицо, но скользнула к нему в объятия.       — Я не хотела бы знать того, что знаю.       Он промолчал, только погладил ее по спине.       — Я не хочу тебя потерять, правда, — ловкие пальчики зарылись в черные с сединой волосы, затеребили их, прошлись по горячей шее, прощупывая вены. Потом опять — чувственные невинные губы на его, но легче и мягче, хотя, казалось, мягче некуда. Всадник ощутил обреченность, которую она испытывала, и еще раз прижал ее к себе, поглаживая по выпирающим ребрам.       — Иди, сильный мужчина, — она соскользнула со Всадника и убежала куда-то по коридору. Он с болью заметил слезы в незрячих глазах.       С тяжелым сердцем кавалерист прокрался в комнату Адлера, скользнул к нему в постель, как он обычно это проделывал, и с чувством, будто деготь налили в душу, обнял его. Анди уже засыпал, и появление тысячника не разбудило его. Всадник, несмотря на присутствие друга, заснуть долго не мог. Только с первыми лучами солнца он, изможденный, буквально заставил себя задремать, поскольку его ждал ранний подъем и возвращение в Блутштайн.       В разрушенный мрачный замок, где его никто не ждет и где никому он не нужен. Только привидения, неведомая тварь, ужасные знаки и сны с Эйлин, которая, к счастью, в эту ночь его не тревожила.