Всадник

XXVI

      В тихий утренний час Блутштайн встретил Всадника с некой неохотой и легким недоверием; когда кавалерист соскочил с коня, у него создалось впечатление, что в замке ему рады, как родственнику, которого не любишь, но получаешь от него денег. Всадник опять прищуренно посмотрел на черные глазницы окон; ты, мол, проходи, но что с тобой будет, когда ты войдешь — твои проблемы.       Прежде, чем распрощаться с другом, Всадник спросил у него, не замечает ли тот ничего странного в строении замка.       — Я не был там внутри, — Андреас прищурился. — И не уверен, что хочу попасть.       — А я там живу, — грустно усмехнулся тысячник.       — Построение очень странное, окон много, — ответил Адлер, рассматривая здание уцелевшим глазом.       — Я все облазил внутри — такое ощущение, что помещений больше, чем кажется, — признался Всадник.       — Как это? — не понял Адлер.       — Снаружи мы видим помещения, в которые не можем попасть изнутри, потому что они закрыты, спрятаны или недоступны, — офицер выразился точнее.       — Давай объедем замок, — предложил Андреас, и Всадник с радостью согласился. Поскольку слуга в маске, единственный человек в замке, не вышел их встречать (видно, уехал по делам в город), офицеры отправились на еще одну маленькую прогулку — на сей раз, чтобы осмотреть здание.       — Здесь стена странно выступает, — заметил Андреас, указав на очередной эркер замка. — Внутри, наверное, зал?       — Нету тут ничего, стена. Просто тупик, коридоры.       — А здесь что? — они проехались еще какое-то время, оглядывая владения Всадника.       — Оранжерея, — отозвался кавалерист, кивком головы указывая на полуразрушенную гигантскую теплицу, край которой виднелся сквозь раскидистые кроны деревьев. — Здесь когда-то был шикарный сад, но теперь все заросло, и черт знает, кто тут ныне водится: не хотелось бы нарваться на волков, медведей, или еще кого…       — А лисы тут есть? — глаза Анди лихорадочно загорелись.       — Не знаю насчет лисиц, — Всадник слегка нахмурился. — Но волчий вой и рев какого-то животного я слышал.       — Было бы здорово увидеть лисицу, — рыжий захихикал.       — Далась она тебе, — тысячник улыбнулся.       — Сестра моя, — Адлер засмеялся уже в полный голос. Они двинулись дальше, не сводя глаз с замка. Блутштайн открыто демонстрировал им свою неприветливость, закрытость и замкнутость, отрезанность от окружающего мира. Они объехали все здание по кругу, и вдруг Всадник, услышав едва доносящиеся звуки рояля, замер и поднялся в стременах.       Если бы не ветер, он бы, скорее всего, и не разобрал бы, как играет призрак.       — Софи, — пробормотал он, глядя в окна, откуда мелодия звучала громче.       — Чего?       — Рояль! Слышишь?       — Нет, — Андреас мотнул головой. — Может, я оглох из-за грохота ружей?       — Прислушайся, — велел Всадник, и Анди тоже вытянулся в стременах и весь обратился в слух. Через какое-то время ему действительно удалось уловить едва различимые ноты: в замке была довольно хорошая акустика, тем более, что Софи музицировала в пустом зале, но Всадник и Адлер находились довольно далеко, поэтому улавливали лишь обрывки, и то, если ветер доносил их до ушей офицеров.       — Наверное, мне стоит идти к ней, — взволнованно сказал кавалерист, ощущая неловкость.       — К кому? — Анди нахмурился.       — Я потом покажу тебе, — сбивчиво пробормотал кавалерист. — В общем, дух… призрак… не знаю… Я ее никогда не видел, но знаю, что она есть… — Всадник замолчал, не желая казаться сумасшедшим.       — Призрак? — офицер недоуменно уставился на тысячника.       — Да, это она играет.       — Почему ты так решил?       — А больше и некому! — с легкой ноткой отчаяния вскинулся кавалерист. — В замке кроме меня и слуги никого больше нет, а он сегодня уехал!       Адлер недоверчиво посмотрел на Всадника, а тот продолжал, сбиваясь:       — Ты ведь тоже слышал… Я не сумасшедший!       — Слышал, — подтвердил Анди кивком слова тысячника.       — Я хочу, чтобы ты послушал ее в музыкальной комнате, где она сидит и играет, — совсем уже растерянно и смущенно сказал Всадник. — Сходим, когда приедешь ко мне еще?       Андреас замер, вслушиваясь в гул ветра, щебет птиц и шелест листвы: он старательно пытался вычленить из всех этих звуков легкие ноты, извлекаемые ловкими пальцами. Он слышал рояль, слышал звуки клавиш! Действительно слышал!       — Ты уверен, что слуги нет дома? — Анди последний раз скептически посмотрел на Всадника: итоговая проверка, мол.       — Если бы он был в замке, вышел бы нас встречать, — кавалерист скривился.       — Хорошо, — Адлер сдался.       — Я должен идти к Софи, — еще один виноватый взгляд лучистых, горящих, но застывших синих глаз. Но как ему хотелось, чтобы Анди остался, ему так хотелось!       — Понимаю, — кивнул офицер. — Проводишь меня до выхода? Заодно посмотрим на Блутштайн еще.       Кавалерист с удовольствием согласился, и две лошади снова затрусили по примятой пожухлой траве, унося с собой наездников. Всадник и Адлер объехали замок по кругу, сердечно распрощались с объятиями и клятвами о скорой встрече и разъехались по своим обителям. Вот только одного ждало веселье, объятия близких, а другого — надоедливая шарманка, запустение, звериный вой и одиночество.       Чем ближе Всадник становился к дверям, ведущим во внутренние покои замка, тем меньше ему хотелось там оказаться. Но деваться некуда: не может же он струсить или просто поддаться желанию быть рядом с другом и развернуться, помчаться следом за Анди, умоляя его либо остаться, либо взять мейстера с собой. Всадник даже не оглянулся, несмотря на искушение: он принципиально старался никогда не оборачиваться и не возвращаться, когда покидал что-то, что ему не хотелось оставляться. Таким образом он боролся с соблазном остаться, взять себе, присвоить, не уходить. Он разработал и выучил эту стратегию, когда был в книжной лавке: книг тогда было достаточно для того времени при условиях тогдашнего книгопечатания, и он тратил на них много денег. Это только кажется, что кроме «Дон Кихота», «Шекспира» да «Страданий Юного Вертера», с которыми, кстати, Всадник ознакомился позже, и персонаж ему решительно не понравился, других произведений не было. Было, было достаточно авторов, которые незаслуженно не получили того признания, как те работы, ставшие классикой. Как было уже однажды упомянуто выше, Всадник питал страсть к приключенической литературе; ее издавалось и писалось гораздо меньше, потому как спрос был на философские труды, но все же она была. Аргументировал он это интересной фразой: «Зачем мне читать чужие мысли и рассуждения? У меня есть мои, и мне этого вполне достаточно». Он презрительно фыркал на труды Адама Смита, Джона Локка и других мыслителей и демонстративно открывал «Письма к сыну», «Жака-Фаталиста и его хозяина», «Молль Флендерс» и другие произведения известных авторов, о коих, к сожалению, не часто говорят. Ему нравились и вещи, которые популярности и ныне не получили, хоть и были опубликованы; просто такие книги не обрели успеха, причем совершенно незаслуженно. До наших дней дошло много работ того времени, но классикой стало не все. Это следует знать, поскольку ошибочно думать, что Всадник перечитывал днями и ночами одно и то же, и что добывать ему было особо нечего для своей личной маленькой библиотеки. Да, тогдашнее литературное разнообразие с нынешним не сравнить, но все ж оно было, притом достаточно развитым для тех лет. Так вот то по нашим сегодняшним запросом, казалось бы, немногое, он приобретал себе с необычайной жадностью и не желал расставаться. Он мог оставить в книжной лавке почти все жалование, и чтобы этого не случалось Всадник, когда кошелек у него был сильно похудевшим, проходил мимо заветных лавочек и не оборачивался, чтобы не дай Бог не уцепиться взглядом за книгу и не купить ее немедленно.       Вот и с Анди ему пришлось поступить так же, что немного расстроило его: очень уж хотелось обернуться. Но Всадник был верен своим правилам, по крайней мере, в большинстве случаев, поэтому с легкими уколами боли в груди уставился на вход в мрачную свою обитель. Ему не хотелось, ох как не хотелось отворять скрипучие тяжелые двери и двигать внутрь, а потом шататься по длиннющим лестницам, чеканя каждый шаг и чувствуя, как начинают ныть бедные ноги.       Не хотелось, отчаянно не хотелось, но пришлось. Всадник все же вошел в Блутштайн, пересек холл и направился в свои покои. Шарманка оживилась, запиликала, будто ждала его и копила силы. Осматривая захиревшее здание, кавалерист невольно подумал: как же здесь все же мрачно и одиноко! Как ему хорошо было у Анди! Но он ведь не может злоупотреблять гостеприимством друга, более того, у него важное дело — он еще на шаг ближе к мести Вагнеру.       Стараясь игнорировать шарманку, Всадник быстро переоделся в другие брюки и рубашку, сменил сапоги на туфли — ему нужна была чистая одежда. Мундир отправился в стирку, а поверх своей одежды Всадник накинул теплый халат цвета венозной крови, и отправился гулять по замку. Алиса действовала ему на нервы, увиваясь вокруг него: он слышал, что музыка то звучала громче, то тише, то справа, то слева, и это его безмерно раздражало. Он хотел тишины и покою; вот только в пустом безлюдном полуразрушенном замке он осознавал и ощущал свое одиночество острее и сильнее. Когда он был в доме Адлеров, он как-то позабыл, насколько он одинок, и пустые стены не давили на него, как это было в Блутштайне.       Атмосфера замка мигом вышибла из Всадника все сомнения по поводу мести, которые еще оставались в нем. Надышавшись вековой пылью, насмотревшись мрачных картин и видов в разбитые окна, наслушавшись жуткой колыбельной, он снова убедился в необходимости убить судью, лишившего его всего. Ветер, гуляющий по зданию, капли дождя, бьющие Всадника в лицо через частично разбитые витражи, холод, мрак и запустение — все это разом свалилось на кавалериста, стало терзать его, присоединившись к тяжелым думам.       Воин предался своим мыслям, выйдя на балкон и в полной мере ощутив капризы природы. Но такая погода была ему по душе — она отражала его мрачное состояние не готовности, а обреченности на убийство. Эйлин обретет свободу, покой, и ему не будет так больно, ему не будет настолько больно — вот во что он так свято верил.       Всадник смотрел вниз с балкона, на который пробрался благодаря пробоине в стене, смотрел на беснующуюся от дождя и ветра листву деревьев, смотрел на озеро, и его так и тянуло прыгнуть. Прыгнуть и расправить плащ, который обернется черными кожистыми крыльями, как у гигантской летучей мыши, и взлететь. Взлететь и нестись сначала вверх, а потом крылья сложить и камнем падать в бездну, до тех пор, пока он не ударится о землю, став похожим на сломанный зонтик, и тогда прекратятся его страдания. А с его смертью кровь омоет кожистые крылья, и станут они перьями сорвавшегося вниз, словно падший ангел.       Через какое-то время представлять эту картину ему надоело, и он решил отправиться туда, куда изначально и шел: к Софи. Когда он вошел в помещение, она не прервалась — доиграла до конца, а потом скрипнула стулом, давая понять, что вся внимание.       — Привет, — Всадник слабо улыбнулся. — Я пришел снова навестить тебя. Поиграешь мне?       По своему обыкновению, он застыл в двери, облокотившись на косяк, прикрыл глаза и стал слушать разлившуюся мелодию. Мягкие клавиши пружинили под уверенными пальцами, издавая звуки, отвлекающие Всадника от его горестных дум. Он простоял так десять минут, слушая музыку и отмечая, как дивно бы звучал к пианино скрипичный аккомпанемент, что он мог бы исполнить. Потом он уселся на пол по-турецки — не хотел, чтобы устали ноги, которые ночью будут ныть. В этот раз Софи сначала сыграла то, что он давно знал, а потом новые мелодии. Кавалерист вытянул ноги и закутался поплотнее в халат — в замке было холодно. Музыка умиротворяла его, хоть как-то заставляла забыть о самокопаниях и терзаниях. Он каждый раз обещал себе не плакать, когда несчастный дух будет играть для него, но знал — все равно будет. Новая мелодия понравилась ему, потому как цепляла его душу, очищала его, но ее не сравнить было с его любимой композицией. А вот следующая, более медленная, зацепила его. К этой он бы добавил орган, да, он бы так и сделал. И еще, может быть, скрипку.       Как ему хотелось, как хотелось поиграть вместе с этой девочкой, которую он даже никогда и не видел! Как ему хотелось провести смычком по звенящим струнам, влиться в мелодию, как это бывало раньше у него, когда он играл с оркестром!       Но нельзя. Он уже не тот, кем был. Он больше не скрипач, он Всадник, а Всаднику не пристало плясать пальцами и смычком по струнам, кружиться в танце, изливая мелодию. Он теперь может только слушать, ждать, готовиться к своей мести, ради которой он столько пережил!       Музыка укрепила в нем его решимость, вновь сделала ее окончательной; она же и облегчила ему душу, вытащила из него то, что накопилось в нем, точно смола в легких заядлого курильщика. Ему даже не хотелось уходить, но его ждали дела — ему нужно было в первую очередь разобраться с комнатами-призраками, которые вроде и есть, но попасть в них невозможно. Поэтому Всадник с сожалением покинул Софи, поблагодарив ее за игру, и опять отправился бродить по замку, страшный, как те призраки, что его окружали.       Он бродил по коридорам, одинокий и мрачный, но у него была маленькая цель, которую он хотел достичь: он искал библиотеку. Всадник брел в те части замка, в которых еще не был. Алиса со своей шарманкой всюду сопровождала его, что неимоверно его злило; он отдал бы все, чтобы это была Софи. Лучше слушать мелодии фортепьяно от человека, вернее, от призрака, которому ты вроде как понравился. Та музыка была намного приятнее, заставляла его думать, чувствовать, и не была однообразной композицией, что его только пугала. Всадник стиснул зубы, стараясь игнорировать шарманку.       Снова бесконечная ходьба по пустынным коридорам в сопровождении мрачной музыки. Он двигался интуитивно в том на-правлении, где, как он видел с улицы, окна были, а вот помещений не было. Всадник внимательно рассматривал каждую стену в той части замка: мало ли, скрывается, может, за ней какая потайная дверь или еще что…       Поиски его наконец увенчались успехом. Вход в библиотеку он нашел случайно — задел вазу, стоявшую на небольшой колонне, и та, и без того треснутая, упала на пол и разбилась.       — Упс! — кавалерист упал на колени, намереваясь собрать черепки, и вдруг заметил, что на стене есть малюсенький просвет. Это была неимоверно узкая щелка, ближе к стыку пола и стены расширявшаяся до размеров шила. Всадник вскочил, приложил руку к щели и ощутил дуновение ветерка. Совсем слабое, но ощутил. Он принялся царапать стену, прощупывать львиными лапами, надеясь, что дверь сама отъедет. Дверь отъехала только тогда, когда он, разозлившись, как следует пнул эту небольшую колонну, взвыл от боли и вцепился в ногу. Колонна задрожала, уехала вниз, а вместе с ней загудела и затряслась часть стены, и с шорохом сместилась вверх.       Перед глазами Всадника открылся вход в огромную библиотеку. Он осторожно шагнул внутрь. Часть книг была выброшена на пол из шкафов, все было покрыто пылью. Стеллажи уходили в огромный сводчатый потолок; добраться до верхних полок можно было только по балкону и лестницам. Вдоль шкафов стояли тяжелые массивные столы, кресла, некогда обитые дорогим бархатом, ныне траченые молью и буквально пропитанные пылью. На столах покоились огромные канделябры, а в центре угрожающе покачивалась увесистая люстра, готовая в любой момент свалиться Всаднику на голову.       Библиотека представляла собой в целом лабиринт из маленьких шкафчиков, а по стенам помещения — огромные стеллажи с полками буквально до небес. Всадник прошел вглубь, проводя рукой по мху, выросшему на стенках некоторых шкафчиков. Он боялся заблудиться в этой бесконечной паутине из книжных стеллажей. Он брел, касаясь рукой полок и корешков книг, тем самым оставляя след — пыль от прикосновений его пальцев стиралась, и темные отметины, которые отпечатались от лапок, напоминали когти. Шаги Всадника гулко отдавались в просторном пустом помещении. Его ноздри улавливали запах плесени, мха, старой бумаги. Половицы жутко скрипели, шарманка пиликала, а потом вроде притихла, не пошла дальше за ним. Ее сменил звук, похожий на низкий гул, на вой ветра и стоны привидений одновременно. Помимо них кавалерист слышал свое дыхание, шаги и какой-то шелест впереди.       В душу его начал закрадываться страх, страх неизвестности, и губы у него дрогнули, обнажая звериные зубы. Всадник в любую минуту был готов отразить нападение голыми руками: оружия с собой он почему-то не взял. Наверное, потому, что Отсекатель таскать не хотелось, а короткий кинжал так и остался висеть, пристегнутый к поясу военной формы.       Он расслышал едва различимое хихиканье и шорох, будто кто-то пробежал у стены и притерся об нее одеждой. Всадник негромко зарычал. Хихиканье стало громче, но было коротким и быстро пропало.       Тысячник продолжал идти. Опять шорох, на сей раз напоминающий звук, который издает змея, что проползает по полу. Ноздри кавалериста затрепетали: Всадник задышал чаще, принюхиваясь, но ничего, кроме затхлости старых книг, не почуял.       Он шел и наконец добрел до центра библиотеки, в котором на пюпитре стоял толстенный древний фолиант. Книга была раскрыта на миниатюре с боем рыцарей: несколько мужчин на белых лошадях обезглавливают наездника на черном коне. И надпись на латыни, которую Всадник понял только потому, что не поленился в свое время изучить этот язык:       «Et sine capite, quod sic non erit sanguis»*       И ниже:       «Equus niger et qui sedebat super exspectare, atque in capitibus volvunt».**       Всадник зарычал и с хлопком закрыл книгу, подняв тучи пыли, от которой он фыркнул и чихнул. Он хотел было уйти, но его внимание привлекла маленькая металлическая деталька, выпавшая из книги. Это был то ли кусочек, то ли обломок какой-то мозаики. Зелененький, с металлической кромкой. Кавалерист подобрал его и двинулся дальше.       Звуки вокруг раздражали и напрягали его: то какое-то утробное урчание, будто кто-то гложет кость, то дурацкое хихиканье, то змеиное шуршание, а то и вовсе цокот маленьких коготков по полу. Тысячник едва слышно ступал по паркету, стараясь лишний раз не шуметь; разумом он понимал, что никого тут вроде и нет, но инстинкты говорили ему свое. Шаги его становились все тише и тише, до тех пор, пока он не стал ступать вообще бесшумно, подсознательно выбирая половицы, которые не скрипят. В нем в тот момент возобладали рефлексы животного, как было всякий раз, когда Всадник предчувствовал опасность или находился в незнакомом месте. Это было еще одно его отличие от людей, что гордо именуют себя «нормальными»: там, где такие идут, воровато озираясь и то и дело совершая ошибки, которые в конце концов ведут к смертельному исходу, он, руководствуясь не разумом, а древними, как чудеса света, инстинктами, выигрывает. Он принюхивается, прислушивается, крадется; причем тело его само делает так, против его воли. Он просто временно «превращается» в хищное животное.       Во льва.       Чем-то он был похож и на волка, но больше — на короля саванн.       В центр, откуда он ушел, падал луч света из разбитого окна, откуда, собственно, и немного дуло. Но Всадник, вместо того, чтобы идти на свет, скользнул во тьму.       Центр дал ему понять и еще кое-что: библиотека построена по лучевой системе, и кавалерист отправился по одному из лучей, рассчитывая потом свернуть к свету, когда ему будет это нужно. Вдруг что-то с шелестом пролетело мимо него, задев голову. Всадник резко пригнулся, развернулся, принял угрожающую позу, а потом, подняв голову, увидел, что это сова коснулась его своим крылом. В когтях у нее было зажато что-то блестящее.       Сова была темная, пушистая, с ушками, по которым тысячник сделал вывод, что это филин, и недобрыми золотистыми глазами.       Всадник буквально вжался в стеллаж спиной, потом плавно перетек к другому шкафчику, напрягся, как пружина, готовая вот-вот распрямиться. Замер у самого пола, не отрывая синих горящих глаз от крутившего башкой филина, а потом резко выбросил правую руку, надеясь сцапать птицу. Филин зыркнул на него злобными глазами, ставшими вдруг цвета ванны леди Батори, с громким уханьем взлетел и уронил блестяшку.       Всадник добычу тут же сцапал и рассмотрел. Такая же деталька, что была у него.       Он мгновенно потерял интерес к книгам, за которыми изначально сюда и лез, и решил вплотную заняться поиском деталек. Беда была в том, что искать блестяшки с кусочками картины было тут делом бессмысленным: капля воды в пустыне. На запах он их точно не найдет, он же не собака.       А интересно было до ужаса.       Всадник наугад выудил одну из книг, с шелестом раскрыл ее, сдувая пыль. Он почему-то ожидал, что страница вдруг вытянется в человеческое лицо и завизжит, но этого не произошло. Он потряс книжку и, убедившись, что оттуда ничего не падает, поставил на место.       Всадник шел дальше, все ближе к стене. Шел по «лучу» в более темную сторону. Что-то манило его туда, потому как другой человек бы старался идти к свету, особенно после всех этих звуков. Но Всадника вел Его величество Инстинкт.       Под балконом у стены было большое пространство — еще один зал. Туда-то и двинулся Всадник.       Это был просторный закуточек с креслами, столиком и камином. Все было завалено книгами; шкафы были битком, но в ужасном беспорядке, а издания лежали кучей на полу, у камина и на столике. Всадник прошел вглубь помещения и взял одну из книг, полистал, особо ни на что не надеясь. От книги в воздух поднялась туча пыли, и кавалерист от этого расчихался.       Книга была на старонемецком языке, так что тысячник даже не смог разобрать половину слов. Язык меняется достаточно быстро, поэтому неудивительно, что для кавалериста старо-немецкий был сродни иностранному. Всадник помял бледными пальцами страницу. На ощупь она была мягкой и тонкой.       «Пергамен», — определил тысячник. — «Ну вот кто бросает средневековый фолиант и доводит его до такого состояния?!»       Тот пухлый том, что он видел на пюпитре, хоть и был запыленным и старым, а все же пребывал в состоянии куда как лучшем, чем этот найденный Всадником фолиант. Тысячник протер корешок, сдул пыль с обложки и положил книгу на место. Потом зачем-то потрогал канделябр, с брезгливой миной уставился на посеревшие от вековой пыли и грязи пальцы и решил для себя стараться ничего не лапать руками.       Он огляделся снова, и на этот раз его внимание привлек камин, а точнее, висевшее над ним чучело головы черного волка с оскаленной пастью. У волчьей морды был один глаз, горевший рубиновым светом в полумраке. Всадник тут же потянулся к ней, мгновенно забыв о данном себе же обещании ничего больше не трогать. Он потыкал пальцами в черную шерсть на морде, потом заглянул в пасть, посмотрел в пустующую глазницу.       В зубах волка что-то блестело.       Кавалерист сразу оживился и попытался разжать волчьи челюсти. Безрезультатно. Он отпустил пасть, опасаясь попросту сломать ее. Оставив чучело в покое, Всадник продолжил рассматривать камин. Еще одна примечательная деталь, которую он не мог упустить: зола.       Зола в камине, которым никто не пользовался многие годы!       Всадник сел на корточки и сунул львиную лапу в кучку пепла, пошарил там, как кот ищет под диваном ленточку, которую сам туда же и загнал. Цепкие пальцы выловили из кучки золы обрывки бумаги, которую некогда пытались сжечь.       Кавалерист извлек бумажку на свет божий и прочитал чудом уцелевшие слова:       »…Генрих Блау…произошло по твоей вине… не стоило кормить Мор-ду и злить его… Все ты виноват… оболгал Артура…библиотека… никто не нашел… ненужная смерть… Софи… нет совести…где же Алиса…»       Это было все, что удалось разобрать.       «Интересно», — подумалось Всаднику. — «Где я сейчас нахожусь? Насколько я знаю, здесь две библиотеки. Одна из них общедоступна, а вторая принадлежит этому самому Артуру Блау. Эта ли его? И если да, почему же ее так долго не могли найти?». Всадник как человек пытливого ума, вдобавок питающий страсть к разного рода странностям, загадкам и прочей подобной ерунде, заинтересовался своими находками и старой историей зловещего замка. Блестяшки-детальки, призраки, невесть где находящаяся библиотека, странные звуки и таинственное существо — все это будоражило и лишало покоя его любознательную душу. Он решил всеми правдами и неправдами докопаться до истины. Любовь к загадкам и подвернувшаяся под руку тайна замка, его замка, подстегнула его, превратила в ищейку.       Осмотрев бумажку и изучив записи, Всадник отложил ее на стол: она потеряла для него свою ценность. Он снова опустился на колени и стал шарить в куче золы. Его пальцы нащупали кость, которую он с презрительным фырканьем и отвращением отбросил, а потом наткнулись на холодную ручку из тяжелого металла. Воодушевленный кавалерист тут же разрыл пепел, извозившись, как трубочист. Его глазам предстал огромный люк, сделанный прямо в полу камина, в самой жаровне. Всадник подёргал ручки. Заперто. С другой стороны, а чего он ожидал? Что все здесь будет оставлено доступным специально для него?       Воин перестал дергать люк и продолжил осматривать закуточек. На сей раз взгляд застывших синих глаз зацепился за коробочку с неоконченным рисунком на крышке.       — Это еще что? — тысячник поднял коробочку и повертел в руках.       Рисунок на ней представлял собой двух огромных горгулий по бокам, а в центре — яблоко, на котором была изображена звезда. Из всего этого были раскрашены синим только тела горгулий и часть их огромных кожистых крыльев в зеленый. Всадник повертел коробочку, попытался открыть и руками, и зубками, понажимал на бока — вдруг выскочит двойное дно — но его попытки остались без результата.       — Да ну тебя, — обиделся кавалерист и отправился рыскать дальше. Он покинул закуток и отправился в ту часть библиотеки, где было светло. По пути он высматривал хоть что-нибудь, что могло бы помочь ему открыть люк, коробочку или волчью пасть, но ничего, что можно было использовать, как рычаг ему не попадалось. Тысячник продолжал шарить по библиотеке. Он брел, рассматривая книги, но ни одну из них не трогая.       Жуткие звуки снова начали свой концерт вокруг него, но Всадника они уже не тревожили: у него была цель, а все ос-тальное его не волновало. Загадка терзала незаурядный ум, требовала решения, которое затянулось на десятки лет. Просто все эти годы в тайну не был втянут упрямый и неуемный кавалерист.       Пройдя по другому «лучу», он оказался в таком же закутке, что было до этого, разве что пронизанном солнечным светом. Здесь тоже присутствовал камин, но над ним была уже каменная львиная морда, в зубах которой размещалось кольцо, а через него в свою очередь была продета цепь, подвешивающая чашу.       — Зачем она здесь? — пробормотал Всадник. — Разве мало света от камина и свечей?       Он решил внимательно осмотреть львиную голову, как изучал он волчье чучело. Он попробовал покрутить ее, поскольку сразу заметил щель между этим своеобразным украшением и стеной. Массивное навершие не поддалось. Львиная голова внезапно угрожающе скрипнула только тогда, когда кавалерист зачем-то положил тяжелую ладонь в чашу, надавил, а потом и постучал по ней. Увесистая голова задрожала, цепь, что поддерживала чашу, принялась ползти, подобно змее, сокращая расстояние от чаши до львиной пасти. Продолжалось это до тех пор, пока чаша, подтянутая цепями, не скользнула со звяканьем в зубы оскаленного рта. Затем львиная голова медленно повернулась с громким шорохом сначала в бок, а потом вверх, и стала таким образом буквально ввинчиваться в стену.       Всадник от неожиданности шарахнулся и сощурился, внимательно наблюдая за происходящим.       Голова льва ввинтилась в стену и отъехала, открывая глазам Всадника нишу, внутри которой лежал сверток.       Кавалерист взял в руки найденный предмет и чуть было не уронил — тяжелый! Он откинул тряпицу, в которую была завернута увесистая вещица, и увидел бронзовую женскую голову, очевидно, отпиленную или отломанную от какой-то статуи. Повертев предмет в руках, Всадник понял, что ошибался: часть тела несчастной статуи не отломана, а просто снята.       Голова надевалась на шею скульптуры почти как кукольная, с помощью защелки внутри.       — Что здесь делает эта чертова штуковина? — проворчал тысячник и положил предмет на один из стульев, решив при необходимости вернуться за ним потом и воспользоваться позже. В том, что необходимость будет, он не сомневался — башка лежит тут явно непросто так. Никто не станет хитроумно прятать в тайник голову статуи ради развлечения или вообще не преследуя при этом конкретной цели. Он хотел было смять ткань, но пальцы его прощупали еще какой-то предмет — длинный, узкий и тонкий. Чуткие подушечки наткнулись на острую кромку. Всадник замер и откинул край ткани. Другой обрез тряпицы был завернут и зашит, образуя своеобразный карман, в котором лежала загадочная вещица. Кавалерист потрогал другие края «кармашка» и понял, что в нем находится.       В ткань было зашито лезвие ножа.       Озадаченный Всадник покрутил находку в бледных пальцах, решая, что же с ней делать и как ее вообще оттуда достать. Решение пришло довольно быстро — тысячник натянул ткань на острие лезвия и резко дернул вниз. Клинок без рукоятки с легкостью пропорол край кармашка, словно тигриный коготь вскрывает шкуру добычи. Ножичек был убран в карман халата, и Всадник продолжил осматривать помещение, мало чем отличающееся от предыдущего. Устроено было все примерно одинаково, поэтому на убранство комнаты он мало обращает внимание. Отметил он лишь, что цвета в интерьере были уже не темно-зелеными, а грязно-желтыми. Цель-то у него была не любование архитектурой и интерьером, а разгадка тайны и поиск вещей, которые могут этой самой разгадке помочь. Взгляд его застывших синих глаз хищно цеплялся только за что-то необычное, новое, потенциально нужное.       Именно поэтому вместо шкафов с резными ручками и украшениями из дерева по краям, вместо бархатных кресел, великолепной ковки каминной решетке, картин на свободных от стеллажей клочках стен Всадник заметил самую обычную кочергу, что есть в каждом доме у камина. Кочерга ему была нужна, и все. А остальное его не волновало. Кочергой можно что-то подцепить, что-то достать, что-то разбить, а для чего ему резьба по дереву? Поэтому, не найдя ничего больше для себя нужного, воин двинулся в другой закуточек, подобный этому.       Поскольку он довольно быстро понял, как устроена библиотека, ему не составило труда пройти в следующую комнатку, лавируя между стеллажами и не возвращаясь в большой коридор.       Третий закуточек был оформлен в бордовых тонах, но Всаднику важно было не это. Он этого даже и не заметил.       Первое, что он увидел в этом помещении — старый и большой глобус. Он замечал всегда сначала именно то, чего не было в других комнатах, и здесь на первый взгляд ничего, кроме глобуса, и не было. Камин, как и в закуточке со львом, был пуст, поэтому Всадник только кинул туда беглый взгляд на предмет люка или маленьких дверок в полу. Глобус же полностью завладел его вниманием.       Кавалерист подошел к модели и стал скрестись, оглядывать, простукивать, обнюхивать, изучать. Петли на глобусе он быстро прощупал под наклеенной сверху картой и сделал для себя интересный вывод: кто-то, кто делал этот тайник, явно планировал никогда больше его не открывать. Иначе зачем надо было заклеивать дверцу? Ведь очевидно, что проще тогда было прятать свои вещи в более доступных местах, если ты собираешься ими пользоваться. Всадник прощупал петлю и щель, за-клеенную картой. Вот тут-то и в первый раз ему пригодилось лезвие! Как мудро он поступил, решив взять его с собой! Воин проткнул карту кончиком лезвия и осторожно провел, словно демонстрируя само наличие маленькой створочки. За этим последовал осмотр глобуса уже с целью найти замочек и открыть дверцу. Всадник с удивлением обнаружил, что створка заперта изнутри на небольшой крючок. Снова в ход пошел клинок без ручки: им воин приподнял и снял с петельки крючок, а потом и подцепил створку. Она с трудом поддавалась, поскольку долгие годы никто не нарушал ее покою. Но, приложив ворчание, ругань и чуть больше грубой силы, тысячник добился результата.       Тайник открылся, но преподнес он Всаднику совсем не то, что тот ожидал. Это были не бутылки дорогого и старого вина, ни драгоценности, вроде украшенного бриллиантами фамильного браслета, ни замечательное трофейное оружие или эполеты, а самые обыкновенные краски с кисточкой, что гувернантки дают каждому ребенку, чтобы он мог рисовать и раскрашивать солда-тиков в своих тетрадках.       Всадник взял в руки эти баночки, пошарил еще в тайнике и выудил записку со дна. Усевшись в кресло вместе с баночками краски, кавалерист развернул записку.       Послание гласило:       «Ты более умен, чем я ожидал, но окажешься ли ты настолько умным, чтобы пройти дальше?»       Записка несколько озадачила воина. Он задумался: предназначена она конкретно ему или же вообще всякому, кто дога-дался, что глобус открывается? Прикрыв глаза, Всадник переваривал полученные им впечатления. Он пришел к выводу, что записка, скорее всего, служила поощрением искателю приключений, но с другой стороны, ее таинственный анонимный автор явно не хотел найти своего читателя. Он отложил на стол и бумажку, и красочки, чтобы предметы в руках не мешали ему думать. Сначала посидел, тупо пялясь застывшими глазами в одну точку. Потом синие глазки заморгали, веки смежились, и Всадник задремал.       Снилась ему какая-то ерунда; карусель полученных накануне новых впечатлений и надуманных им самим образов. Кто из нас не видел в своей жизни подобного калейдоскопа воспоминаний и картин нелепых, странных и причудливых, а порою и пугающих? Вот и Всаднику не чужды были сновидения даже в короткой дремоте. Этот радовал его хотя бы тем, что не был про Эйлин.       Всадник дремал, и лохматая голова его свесилась ему на грудь. Чуть позже ему стало неудобно так спать, и он решил повернуться и опереться щекой на спинку кресла. Но долго просидеть ему так не удалось: в спинке кресла, в том самом месте, где щека его касалась ткани, ему было жестко и неудобно. Недовольный, кавалерист открыл глаза и похлопал ладонью по спинке кресла. Чуткая рука ощутила холодный и жесткий предмет сквозь ткань. Всадник ощупал спинку во всех остальных местах — там она была обычной, мягкой, как и сидение.       Похоже, тут что-то зашито.       Всадник встрепенулся, снова вынул ножичек без ручки, потрогал лапой спинку еще раз, и, окончательно убедившись, что под тканью что-то есть, решительным движением провел лезвием по бархату, вспарывая материал. Ловкие пальцы стали быстро вытаскивать и разбрасывать набивку, пока не наткнулись на холодную металлическую детальку. Всадник извлек ее и убедился, что это часть той мозаики, что уже попадались ему ранее. На кусочке была часть лица и край платья.       Сонливость воина как рукой сняло. Он вскочил, заозирался, слез с кресла, после чего достал из кармана уже имеющиеся у него кусочки от металлической картины. Он сравнил их и увидел, что края у них аккуратные, а значит, рисунок делали составным специально. Это только подожгло решение Всадника найти остальные кусочки.       Он покинул закуточек и двинулся дальше. В фиолетовой комнате предметами его внимания стала книга, валявшаяся на кресле в открытом виде, и бронзовая статуэтка совы в шкафу. Сначала настала очередь книги. Тысячник поднял ее, встряхнул на предмет неожиданных закладок и всяческих интересных вещиц, что можно было бы между страниц обнаружить. Но вместо блестяшек или еще каких ценных бумажек, что он надеялся найти, выискал он только, что страница из книги была вырвана. Всадник прищурился, рассматривая ту, что следует за оставшейся рваной кромкой. Он приметил едва заметные бороздки, что остаются на бумаге, если ее подкладываешь под лист, на котором пишешь с нажимом.       А вдруг тут что-то важное? Ах, если бы был карандаш или хотя бы кусочек угля! Можно было бы заштриховать и увидеть, что написано! Всадник заворчал, как потревоженный старый волк, сетуя, что теперь еще и карандаш черт знает где придется искать. Он положил книгу на стол и весь уже обратился к сове. Фигурка была довольно тяжелая, так что кавалерист не стал бы долго держать ее на весу. Но осматривать, держа в руках, было куда удобнее, поэтому с весом куска бронзы приходилось мириться. Кавалерист бедную совушку и потряс, и покрутил, но статуэтка поддалась только тогда, когда он случайно задел ногтями бархатную подкладку дна, сделанную, чтобы статуэтка не царапала мебель, на которой стоит.       Воин тут же эту подкладку отковырял, а за ней обнаружилось подобие шпингалета — защелка, очень маленькая. Всадник на нее нажал, щелкнула пружина, и голова совы откинулась, оказавшись крышкой своеобразного сосуда. Кавалерист с удивлением изогнул губы, мол, ого, уважаю за задумку, и поставил сову на стол. Он пошарил по комнате еще немного, но ничего больше не нашел, и двинулся дальше.       Бродя между стеллажами, он снова услышал музыку, только на этот раз сначала зазвучал колокольчик, а потом мелодия на фортепьяно. Это как-то умиротворило Всадника, но вместе с тем и заставило его задуматься: Софи это или нет? Если да, неужели ее слышно на таком расстоянии? Если нет, то кто? Но потом эти мысли ушли от него, сменились думами о предстоящей ему разгадке тайны. И он был все ближе и ближе.       В следующем закуточке, оформленном в лиловых тонах, отсутствовал камин. Кресел тоже не было, вместо них — стулья. Зато было огромное разбитое зеркало, в котором не хватало куска. Тут уж Всаднику искать было нечего, как ни старался он выискать нечто примечательное и полезное. Зеркало, и все. Но что тут можно сделать? Кавалеристу не составило особого труда понять, что каждая комната содержит в себе загадку, которую ему необходимо раскрыть, и в каждой находил он ключики для разгадки этих маленьких головоломок, но тут он не видел ничего. Тысячник ощутил, что он попал в тупик, но через какое-то время панических метаний по закуточку пришел к выводу, что предмет, что поможет ему решить задачку, находится где-то в другом месте, просто он его еще не нашел. Покрутившись вокруг зеркала, воин выскользнул из закуточка и отправился дальше.       Шестая по счету комнатка была выполнена в серо-зеленых тонах и напоминала природу в августе: и яркие, и мрачные одновременно цвета угасающей природы. Здесь уже не было ничего, кроме удобного диванчика в обрамлении книжных полок и большого портрета, изображающего наездницу на коне.       — Кому ж она отдалась-то за этого коня, — проворчал кавалерист, рассматривая портрет. Он отчего-то неодобрительно относился к женщинам верхом — считал, что слишком опасное это для них занятие. Но Эйлин была не в счет — его невеста и единственная любовь росла в небогатой семье, где иначе никак. Эйлин была амазонкой, ездила в седле по-мужски, и Всаднику это нравилось. А вот мадам в платье, сидящих по-дамски, он не любил. Он считал, не пристало почетной леди в седле трястись, пусть уж лучше в карете ездит.       Всадник стал прогуливаться туда-сюда перед портретом, размышляя, что же с ним делать. Первой мыслью было — вырезать из рамки, наверняка холст скрывает за собой тайничок, а то и вовсе ход — портрет был огромным. Потом кавалерист потрогал картину, приподнял и заглянул под нее. За портретом находилась глухая стена, что весьма озадачило воина. «Тупость какая-то», — подумал тысячник. — «Для чего это тут? Очередная загадка?»       Поскольку ничего, кроме портрета, не представляло никакого интереса, кавалерист ушел из закуточка, расстроенный слегка тем, что ничего путного найти ему не удалось. Он уверенно прошествовал в седьмую по счету комнату. Она была темной, запыленной. Бежевые и коричневые тона зрительно уменьшали и сжимали и без того небольшое помещение еще сильнее. Но было и нечто, совсем урезавшее размеры закуточка: огромный тяжеленный шкаф. Книжные стеллажи, в свою очередь, отсутствовали. «Быть может», — мелькнуло в голове у Всадника. — «Здесь хранят особо ценные книги?».       Шкафов, кроме этого, как уже было сказано выше, в зальчике не было, но зато были полки со статуэтками и глобусами, и несколько книг и тетрадей для записей в твердом переплете. Фигурки были настолько маленькими, что запрятать в них что-то было проблематично, но кавалерист на всякий случай их потеребил — вдруг это ключи или части еще какой головоломки. А может, они хранят блестяшку? Но нет, фигурки на проверку оказались самыми обычными изваяниями из камня, меди и олова, только очень маленькими.       Воин потерял к ним интерес, как только убедился, что пользы от них, как от Феликса Адлера на войне. Он обратил все свое внимание на шкаф. Главной особенностью этого предмета мебели, благодаря которой тысячник, собственно, и решил, что стенка сберегает дорогие книги или еще какие ценные вещи, был замок в виде нескольких колесиков с непонятными символами. Всадник сдвинул одно из колесиков и увидел другой знак, похожий на руну. Ему не составило труда сделать вывод, что для того, чтобы открыть шкаф, необходимо выстроить нужную комбинацию символов.       Поняв, что здесь ловить нечего больше, кроме этого замка, Всадник отправился дальше исследовать библиотеку. Ему осталось посетить три закуточка, если подсчеты его верны. Он уже уверенно лавировал меж стеллажей в этом лабиринте, будто провел среди собраний сочинений в Блутштайне всю свою жизнь. За это он должен благодарить свой незаурядный ум и инстинкты животного. С помощью этого всего он быстро добрался до оранжевой комнаты.       Там его безмолвно приветствовал старинный тяжелый письменный стол с резными ножками и большим количеством ящиков, у одного из которых была примечательная деталь: в облицовку была встроена пластина, которую кто-то вынул, оставив выемку, а под ней, в свою очередь, значились таинственные символы, похожие на письменность викингов. Кавалерист попытался открыть ящик с помощью грубой силы львиных лап, заранее если не зная, то предполагая, что результата не будет и нужна пластина. Стол был единственным занимательным предметом в зальчике, но Всадник на всякий случай оглядел стеллаж и прощупал стулья. А чем черт не шутит? Но, осознав, что толку от этого абсолютно никакого, тысячник ушел в темно-синий закуточек.       Там его ждал комод, на котором покоились безликие манекены-бюсты. Над комодом висели картины, настолько запыленные, что было непонятно, что на них изображено. Всадник попытался протереть пыль рукавом, но она настолько въелась, что убрать ее можно было только мокрой тряпкой. Кроме этого единственным примечательным предметом в этой точке оказалась огромная коробка из металла, богато украшенная росписью в виде херувимчиков и полуголых баб, лежащих на берегу. Всадник эту коробку нашел, случайно налетев на нее, со злости пнул, и только потом обратил внимание на своеобразный сундучок. На коробке был маленький замочек, но тысячнику он был не помеха — тот во время грабежей довольно быстро научился взламывать замки с помощью ножа. Это, кстати, было единственным из того, что он нашел, что можно было вскрыть таким способом. Всадник встал на колени рядом с коробкой и стал в ней копаться. Ничего, кроме шляпок, париков и украшений. Бесполезная вещь. Хлам. Но воин решил не выкидывать пока — парики и шляпки могли пригодиться.       Ну хотя бы для красоты надеть на эти манекены, подумалось Всаднику, и он, фыркнув, напялил на одну из головешек траченный молью мужской судейский парик и шляпу.       Вдруг в голову ему пришла идея. А что, если это такая головоломка? Надо в определенном порядке одеть на манекены правильные предметы, разве нет? Вот только в каком порядке-то? Кавалерист еще раз посмотрел на портреты и прищурился. Может, они хранят в себе подсказку, как ему решить головоломку? Всадник хитро ухмыльнулся. Что ж, он вернется сюда позже, как только у него появится ключ к разгадке этой тайны.       Предпоследней комнаткой оказалась сине-зеленая, тона в ней переливались, переходили из одного в другой, но все было не менее пыльным, чем в других помещениях. Тысячник на интерьер, а точнее, на его оформление, особо не обращал внимания, ему важны были детали. А первой же довольно крупной деталью были большие старинные часы, лишенные стрелок. Предметов-ключей на первый взгляд не было вообще. После дальнейшего осмотра их тоже не обнаружилось. Всадник, потрогав все резные фигуры на часах, излазив и обползав все, что было только можно, только зря извозился в пыли и грязи, пару раз наткнувшись на мышей. Остальные предметы, находившиеся в комнате, вообще ничем не могли ему помочь для разгадок тайн, и тысячник двинулся в последний зальчик.       В комнате нежно-голубого цвета стоял огромный резервуар для воды, на дне которого блестело что-то кроваво-красное, похожее на драгоценный камень.       Лапой достать не получится. Вот даже пытаться бесполезно. Но Всадник попытался. У него даже пальцы не пролезли в эту трубу, куда надо лить воду. Вода, как понял кавалерист, приведет в действие всю сеть механизмов и трубочек, что рас-полагаются в резервуаре за стеклом. А иначе красный камушек не достать.       Всадник присел возле резервуара на пол, вытянув занывшие ноги, прикрыл глаза и задумался. В голове у него уже созрел план и карта библиотеки. Отдохнув немного, он начал действовать.       Сначала он пошел в комнату льва, как он окрестил ее для себя, матеря дурную задумку строителей и архитекторов с этими проклятущими коридорами и библиотечным лабиринтом. Взял кочергу и двинулся в комнату волка — вскрывать дверцу в полу камина. Он просунул кочергу в щель, поддел, сдвинул слегка, надавил, и засов, запирающий снизу люк, отъехал, открывая ему тайник. Как и ожидалось, он нашел ключ к одной из головоломок. Другое дело, что это создало некий парадокс — ключ у него был, а головоломки не было.       Ключ к разгадке представлял собой не что иное, как ручку для рычага, вот только рычага Всадник нигде не нашел. Впрочем, механизм рычага может быть наградой за решение другой задачки, разве нет? Поэтому тысячник успокоился и пошел за краской в комнату глобуса, а из нее уже вернулся в волчью. Он взял коробочку с неоконченным рисунком и поплевал в открытые баночки, поскольку краска от времени присохла и ее пришлось открывать силой.Словно по наитию, (хотя какое уж тут наитие, когда перед ним стояла логическая задачка, а Всадник прекрасно помнил, где все ключи, доступные ему), закончил рисунок с яблоком и горгульями. Как только его кисть в последний раз коснулась крышки коробочки, цвета расползлись, рассосались, исчезли, а сама крышка со щелчком откинулась.       Вздернув брови, воин в изумлении воззрился на тряпицу и очередную баночку, что даровала ему коробочка с секретом. На баночке красовалась надпись «Растворитель», и больше ничего интересного. Через некоторое время, потраченное на раздумья, офицер потопал в зал с портретом, ругая устройство библиотеки и хитрый замысел неизвестного автора на все лады, поскольку идти ему пришлось аж в противоположный конец огромного помещения.       Он опять с трудом откупорил банку, стряхивая отслоившуюся жидкость с краев, и резкая вонь ударила ему в ноздри.       — Фу! — Всадник прикрыл нос рукой, чувствуя, как у него намокли глаза, но свои манипуляции все же продолжил: прижал тряпку к краешку баночки и пару раз перевернул, пропитывая кусок ткани растворителем. Потом мазанул пару раз по портрету, стирая масляную краску. Под ее толстым слоем обнаружились символы, похожие на те руны, что он видел на колесиках шкафа.       О, да это же своеобразный код! Всадник пошевелил губами, повторяя про себя: «Елка, «P», «Рыбка», «Птичья лапка», чтобы на таких ассоциациях запомнить порядок знаков. Письмена действительно были похожи на названные предметы, поэтому-то у воина сама собой и возникла такая аллюзия. Выучив код, Всадник прямиком двинулся к шкафу, не забыв прихватить с собой и вонючку — она могла понадобиться, и он даже доподлинно знал, для чего, хоть ему и совсем не нравилось ее тащить.       Колесики со знаками немного заржавели, поэтому пришлось повозиться, поворачивая их до тех пор, пока не установится нужная картинка.       Было: «Рыбка», «Елка», «Птичья лапка», «P». Всадник помучил колесики и стало: «Елка», «P», «Рыбка», «Птичья лап-ка». Вот теперь все как надо.       Шкаф призывно открыл свои дверцы, приглашая кавалериста порыться в ящиках и барахле. Тысячник покопался, и очень удачно: стрелки и пластина от ящика переселились в его карман.       Теперь пора к ящику. Вставить пластину было делом минутным, но вот загоревшиеся на ней значки, такие же, как на самом ящике, только в другом порядке, озадачили кавалериста. Он опять уселся на пол, покумекал, а потом попробовал наугад тыкать в одинаковые символы. При этом он заметил, что значков на вставленной пластине куда больше, значит, ориентироваться надо именно на те, что нарисованы на ящике. Одинаковые символы светились, если он нажимал правильные, а потом, когда он нажал их все, ящик медленно выехал ему навстречу с тихим скрипом и шорохом.       В ящике лежал один-единственный карандаш.       — И все? — Всадник взял эту несчастную письменную принадлежность и скривился. — Очень смешно!       Он посидел на полу какое-то время, сложив длинные ноги по-турецки, решая, куда двигаться теперь. Он мог пойти за книжкой и узнать с помощью карандаша, что в себе таит надпись, а мог стереть слой пыли и развесить парики. Выбор пал в пользу второго, ибо Всадника сразила лень — тащиться опять в другой конец «луча», а потом обратно? Нет уж, лучше он сделает все, что можно, тут, рядом. Приняв такое решение, тысячник пошел в париковую комнатку.       Слой пыли был уничтожен: для этого воину пришлось постараться, чтобы не задеть сам портрет. Он уставился на пять изображений. На одном была женщина в розовом платье и украшениях: черной шляпке с вуалью, бусами и брошью в виде кота. На следующем — мужчина в пенсне, цилиндре и накрахмаленном парике. Дальше — еще одна женщина, но платье у нее зеленое, а шляпка другая, с большим пером. Потом — молодой человек с моноклем, усами и шапкой пастора, а следом за ним — дама в черном платье с шарфом из лисицы и большими сережками и брошью.       Всадник полез в коробку, начал доставать из нее предметы и выкладывать на комод. Образовав так кучу из барахла, он стал быстро надевать предметы туалета на манекены. Он работал уверенно, будто делал это каждый день. Когда с ряженьем голов и плеч по образцу было покончено, Всадник утер пот со лба и уставился на задрожавший вдруг комод.       Мебель затряслась, угрожающе загудела, после чего медленно отъехала в сторону. Настолько медленно, что если бы у тысячника была книжка, он бы успел прочитать главу из шести страниц, а так чуть не завял, закатывая глаза в потолок, ибо нетерпимый характер его лишал покоя, дергал, заставлял желать, чтобы это все быстрее было. Ему ужасно хотелось увидеть, что прятал за собой комод.       Предмет мебели открыл две смежные двери — одну на стене, другую на полу, образуя своеобразные створки. Их ручки были обмотаны цепью, которую Всадник принялся разматывать. Ржавая цепь звенела, скрипела и пачкала ему руки, но он все же со звоном отбросил ее и отворил дверцы, пропускающие его в темноту.       Всадник принюхался прежде, чем вступить в темноту. Без огня идти ему не хотелось, но он все же двинулся, часто-часто дыша из-за того, что положился на свое обоняние. Шаги кавале-риста гулко отдавались в тишине. Он вынул обмотанное тряпкой лезвие ножичка, готовый в любую минуту отразить нападение. Но никого, кроме пары крыс, которых он пнул ногой, ему не попались, и Всадник оказался в выложенном из камня большом подземелье с низкими потолками. В центре помещения находилось что-то вроде родника или фонтана, правда, пересохшего. На стене же располагался рычаг, а точнее, та его часть, что без ручки.       Придется все-таки топать в другую часть библиотеки. Впрочем, это не так важно, он уже смирился. Но первым делом он все же решил приладить рычаг, что, собственно, и устроил, снова смотавшись в волчью комнату и ворча, что приходится шататься туда-сюда по нескольку раз. Рычаг, принесенный воином из первого зальчика, был водружен на полагающееся ему место, а после со скрипом и грохотом приведен в действие. Стены задрожали, загудели, и Всаднику на миг с уколом страха показалось, что сейчас все обвалится и погребет его здесь навеки в наказание за любопытство и излишнюю расторопность. Но такого не вышло; вместо этого из фонтана-источника начала бить вода. Кавалерист решил, что это все-таки фонтан, потому как у нее был определенный круговорот и никуда она не вытекала, несмотря на брызги.       К сожалению, больше здесь сделать было ничего нельзя, кроме как набрать воду и залить ее в резервуар. А поскольку подходящий сосуд находился в совином кабинете, тысячник двинулся за ним, решив попутно узнать, что же было написано на вырванном листе. Карандаш у него был с собой, поэтому хорошо еще, что возвращаться опять не пришлось.       Всадник повернул карандаш плашмя и заштриховал страницу умелыми движениями — он ведь когда-то много рисовал. Это было еще в те дни, когда жил и здравствовал Гэн Джэд Каен. Но его не стало, его сменил Всадник, вот только Каен был столь благороден, что завещал кавалеристу все свои умения. Всадник же эти навыки положил в тот сундук, где на двойном дне, завернутый в темную ткань, прятался Гэн, коего он считал мертвым. Чтобы не запутать нашего читателя, ему, наверное, будет проще объяснить ситуацию с сознанием тысячника так: Гэн Каен обманул Всадника, инсценировал свою смерть, оставив ему свои сбережения в виде мастерства рисования, игры на скрипке и других мирных дел, в коих он добился немалых результатах и кои он обожал. Оставил сверху, в основном отделении большого сундука, где сам схоронился, выжидая своего часа.       И вот от него у Всадника осталось вертикальное положение руки и жесткая, быстрая штриховка художника, коей он умело извлек на свет цифры: «19.39».       Что это? Это еще откуда?       Всадник нахмурился, вырвал лист с цифрами и забрал с собой, прихватив карандаш и совиный сосуд. Он вернулся в подземелье и налил воды в емкость, оставил ее там, чтобы не таскать с собой, потому как в карманах у него уже накопилось много предметов. Стрелки, ножичек, тряпка, бумажка с кодом и прочая дребедень, что он нашел и насобирал. Но не надо думать, будто в карманах у него бездна, заполненная абсолютно всем, что он подбирал. Нет, он оставлял вещи после того, как убеждался, что больше они ему не нужны. Так оставил он красочки и вонючку, поняв, что они ему уже не понадобятся. Путь его лежал в комнату часов: во-первых, ему не терпелось узнать, что же этот предмет таит в себе. Вдруг — ключ к последней комнате с резервуаром для воды? А вдруг — металлическая деталька от мозаики? Это же очень важно для решения тайны, вдобавок, он иначе может про нее забыть и не зайти вовсе. Ну, а второй причиной было то, что уже упоминалось ранее: Всаднику топать в другой конец библиотеки не хотелось, и он тянул с этим до последнего.       Стрелки часов были прилажены на полагающееся им место, но ничего после этого не произошло. Кавалерист прошелся из угла в угол, раздумывая, чего б дальше предпринять, чтобы заработало. Осенило его довольно быстро: цифры!       Он же взял с собой лист с цифрами! А означают они, очевидно уже, время, на которое нужно перевести стрелки. Тысячник с шорохом вынул из кармана бумажку с числами и стал, глядя то в нее, то на циферблат, поспешно переводить стрелки.       После того, как он выставил нужное время, стрелки пробе-жали несколько быстрых кругов, а затем вернулись на свое место. Фигурки сверху закрутились и тоже встали, будто и не шевелились, а под дверцей, за которой находился маятник, пластина, служившая украшением, вдруг отъехала, открывая тайник.       В тайнике лежала не блестяшка, не ключ, а обычный осколок зеркала.       Если бы Всадник до этого зеркало, где не хватало куска, не видел, он бы сильно разозлился: как это так, он тут круги нарезает, время тратит, а ему — осколок!       Но этот своеобразный приз он забрал, после чего часы потеряли для него всякую ценность и интерес, а посему он их комнату покинул.       Кусок от зеркала тоже занял свое место, после чего оно с шорохом открыло проход в очередную потайную комнату. Первым, что Всадник увидел там, был сидящий на стуле труп женщины, уже превратившийся в мумию.       — ФУ! — кавалерист закрыл нос рукавом, пытаясь защититься от пыли и вони. Это препятствие только ошеломило его, но не заставило отступить. Он все равно шагнул внутрь, и очутился перед большим овальным столом, вокруг которого, как рыцари короля Артура, стояли бронзовые бюсты.       У одного из них не было головы.       — Даже статуи у вас безголовые, — проворчал воин. — Все не как у людей.       И тут же фыркнул: да он сам далеко выбивается из общепринятых норм, не ему бурчать! Он даже немного рассмеялся, развеселился, несмотря на то, что порядком устал от бесконечных хождений, которые, похоже, и не думали приближаться к концу. Хождения по мукам его продолжались — он шел за головой для статуи. Осматривать помещение ему не особенно хотелось — его не заинтересовал даже шкаф со всякими травами. Что он, ведьма, что ли? Но дело все же было все равно не в этом — бедняга Всадник просто ужасно устал, и ноги у него ныли все сильней. Ночью они дадут ему жару, он это уже понял. Искалеченные конечности кавалериста редко болели днем, в основном они мучили его ночью. Но в светлое время суток они почти его не беспокоили, вот только иногда немели и отнимались, особенно, если он спал на столе, подложив под голову руку. После такого, или прочих пребываний в неудобной позе ноги Всадника не слушались его, он не мог стоять, по-скольку конечности подгибались, и он падал, ощущая, как у него все саднит, и чувствуя себя жалким и беспомощным.       У него так же было впечатление, что однажды это сыграет с ним злую шутку.       Он даже не представлял, насколько был прав.       Но пока перетружденные ноги нытье только начинали, и он знал, что не стоит их перенапрягать. Другое дело, что загадка требовала завершения своего раскрытия. Пытливый ум Всадника и жажда решить загадку не давали покою больным ногам, которые по ее велению топали уже со скульптурной головой обратно.       Башка была встроена на место, предназначенное ей, и тысячник стал с неподдельным интересом наблюдать за результатом приведенного в действие механизма. Из центра стола наверх выехало нечто вроде пьедестала, на котором в выемке лежала очередная блестяшка. Всадник детальку сцапал и отправился восвояси, потеряв какой-либо интерес к комнате и ее обустройству. Он даже на фигурки из камня по сторонам круглого монолитного каменного стола не обратил внимания.       У него есть цель, а значит, до пыльных горгулий, картин, черепов, весов и снадобий ему нет никакого дела. Запыленное и покрытое паутиной помещение, равно, как и мертвое тело, Всадник рассматривать не стал и ушел — сначала, чтобы забрать сосуд с водой, а потом — к резервуару.       Резервуар представлял собой довольно большой аквариум, заполненный трубами и механизмами. На дне одной из трубочек-колбочек находился красный камушек, который Всаднику и надо было достать. Он вылил воду в одну из трубочек, приведя таким образом механизм в действие. Шестеренки закрутились, вода стала переливаться по трубочкам и колбочкам, все это крутилось, вертелось, перемещалось, гоняя несчастный камушек до тех пор, пока он не всплыл на поверхность и кавалерист его не выловил.       Быстрым шагом, словно обретя второе дыхание, тысячник протопал в комнату с волчьей башкой и вставил «рубин» в пустующую глазницу. Пасть волка открылась, будто выплевывая некогда зажатую в зубах блестяшку. Всадник детальку забрал и задумался, что же теперь делать дальше. Но библиотека сама за него решила: пол вдруг задрожал, стены затряслись, и кавалерист поспешил побежать к центру помещения.       Картина, открывшаяся его глазам после нескольких минут беготни по лабиринту с бешеными глазами, заставила его резко затормозить и ошеломленно уставиться на происходящее. Пол под пюпитром вдруг стал опускаться, а сама книга, стоящая на подставке, стала крутиться, уходя вниз. Круглый участок пола медленно уезжал, открывая спуск в темноту. Когда книга на постаменте окончательно уехала, Всадник подошел к краю и заглянул вниз. Движение заставило его отпрянуть: круглый уча-сток пола возвращался наверх, только уже без книги. Когда он вернулся на прежнее место, тысячник встал на него, и часть пола снова стала медленно опускаться.       Кавалерист с напряжением и осторожностью стал принюхиваться, вглядываться в темноту, но видел только нечто, напоминающее шахту. Просто лаз вниз, обрамленный камнем, и больше ничего. Когда платформа опустилась, Всадник сошел с нее, и больше она не поднялась.       Глазам воина предстал подземный лаз, оканчивающийся стеной-тупиком. Другое дело, что стена та была вся выложена той металлической мозаикой, но в ней не хватало нескольких деталей. Мозаика изображала библейский сюжет с воскрешением Лазаря. Всадник подошел к картине, придирчиво осмотрел ее сквозь прищуренные веки, мол, ну-ка, нет ли среди вас безголовых, а то мне такое творчество надоело, и поставил недостающие фрагменты на место. Мозаика задрожала, а потом куски ее вдруг поехали в разные стороны и перемешались, поменялись в разные стороны. Матерясь и чертыхаясь, Всадник потратил еще четверть часа на то, чтобы восстановить картину, и тогда мозаика задрожала еще раз, но на сей раз уже отъехала, давая ему дорогу.       Тысячник увидел лестницу, ведущую вверх, и двинулся по ней. Вдоль пролета были развешаны факелы, так что ему было не так темно идти. Но пока он шел, эти факелы посеяли в нем сомнение и странное предчувствие: если они горят, значит, кто-то поддерживает этот огонь, иначе огонь быстро бы погас. Кто-то ходит сюда! Может, ему не стоит продолжать путь, чтобы не нарваться на недовольного вторжением хозяина?       Может, и так, но Всадник все равно не остановился и пошел дальше. Он поднимался по лестнице до тех пор, пока ему в лицо не ударил солнечный свет, от которого он отшатнулся, на миг ослепнув. Когда зрение вернулось к нему, он снова увидел огромное собрание стеллажей с толстыми томами, банки на полках со всякой гадостью, стол, заваленный бумагами, зонт-трость, стоявший в подставке в виде драконьей лапы. В углу притулилось чучело огромного медведя, отличавшегося от настоящего зверя лишь просвечивающимися ребрами и длинными когтями. Помимо медведя наблюдались еще скелеты разных невиданных крылатых тварей, которых Всадник сначала принял за птиц. А после опознал, и то, только состроив предположения и вспомнив картинки из книжек со средневековыми сказками — драконы, большие и маленькие. Помимо драконов еще были везде образцы чешуи, шерсти, банки с глазами и много прочего непривычного. Все это были части тела животных, но каких животных! Всадник даже предположить боялся, кому могли принадлежать такие большие отпечатки лап, сохраненные в каком-то веществе, похожем на камень.       Всадник шагнул вглубь комнаты, щуря глаза и пытаясь сквозь витающие в воздухе частицы пыли рассмотреть диковинки. Всевозможные рога, когти, зубы, развешенные везде, как чеснок и лук в кладовке, доспехи у книжного шкафа, пухлые тома, явно заполненные приклеенными образцами каких-то листьев, косточек, перьев наравне с буквами и словами. Сушеные лапки, рептилоидные головы, даже убранство, похожее на уздечку и упряжь, только не на лошадь, а на другое животное. Проходя мимо чучела медведя, Всадник прочитал надпись на постаменте.       «Ursus- mortem»       Всадник просунул руку под ребра медведя, пошарил там зачем-то, и, фыркнув, потерял интерес к экспонату. Он продолжил осматривать помещение, и ему уже не требовалось подсказки, чтобы понять, где он находится, несмотря на изобилие всяких моделей животных, которых он, да и никто из нас не видел.       — Библиотека Артура Блау, — фыркнул Всадник, распрямившись и гордо взирая на собранные образцы, диковинки и пухлые фолианты.       За один день он нашел то, что другие безуспешно искали двадцать лет.