Всадник

XLVIII

      На дворе выпал первый снег. С каждым днем становилось все прохладнее и прохладнее, и вот, наконец, солдаты стали замерзать настолько, что постепенно переходили на теплые сюртуки, кутали уши в шерстяные платки и всячески утеплялись. В немецком лагере царило оживление — сегодня был день, когда наемникам раздавали почту. Обермейстер называл фамилии и вручал солдатам конверты. Когда очередь дошла до Всадника и Адлера, то рыжему достался конверт, а кавалерист получил сверток, в котором, вдобавок, что-то еще и позванивало. Переглянувшись, заинтригованные мужчины зашуршали обертками, разворачивая письмо и упакованную коробочку.       — Боже! — Невольно воскликнул Анди, вчитываясь текст. Всадник временно потерял к нему интерес — он занялся своей посылкой. Что-то внутри нее скреблось и гудело, словно… кавалерист прижал ухо, и его ощущение, будто это мушиный рой, только усилилось. В груди у него возросло неприятное предчувствие. С замиранием сердца Всадник открыл крышку коробки.       На дне ящичка лежала почерневшая маленькая ручонка, на коей копошились мухи. На дне кровью было криво написано «Рейн».       Всадник заорал и бросил коробку.       Рыча, он задрожал и уставился в никуда.       — Что там такое? — ошарашенный Адлер отложил письмо и тоже решил взглянуть на подарок. — Боже!       Он поспешил подхватить ящичек и покинуть место общего сбора вместе со Всадником. Он вел ошарашенного, мало что соображающего кавалериста под руку, тот еле плелся, словно пьяный, и вызывал смешки и недоуменные взгляды у попадавшихся на пути немцев. Будучи сам вне себя от шока и ужаса, он сунул в руки кавалериста коробку и поволок Всадника уже за куртку. Тот покорно плелся в их общий шатер и плюхнулся на наваленные на клеенку одеяла.       — Анди, скажи мне, что это не рука Рейнара, — умоляюще простонал Всадник, глядя в пространство.       — Увы, из этого письма следует, что это как раз таки именно его рука, — Анди с печальным лицом потряс посланием.       — Что за письмо? — у кавалериста был ужасно убитый и потерянный вид. Нутром он чуял — что бы ему ни сказали, это именно отрезанная рука его сына. Вернее сказать, судя по неровным и рваным краям, оторванная или откушенная кем-то.       От волнения он ощущал тошноту и волнение, его не покидало предчувствие, что маленького Рейни уже нет в живых.       — Феликс пишет, — Адлер уткнулся в бумагу. — Рассказывает, что к нему завалилась твоя жена, вся помятая и покоцанная. Говорит, что на нее и на Рейнара напали. Рейн убежал, а солдаты набросились на нее и надругались. По словам Рены, она старалась дразнить их и задерживать как можно дольше, чтобы Рейни уж точно не нашли. Еще Феликс пишет, что Тени сказали ей, будто шли по следу, но наткнулись только на выжженную траву и лужу крови. Сейчас Рена у Феликса.       — Нет, нет, нет, — лопотал Всадник, пялясь в пространство. Затем задал риторический вопрос: — Может, это не его рука? Может, убили кого-то другого вместо него? Вдруг Рейнар спасся…       Но он и сам понимал, какой это бред — да, солдаты могли убить другого мальчика, но ведь Тени с их чутьем не могли ошибиться!       Рейнара Каена, нового короля, больше нет в живых.       Вердикт Теней значил все. Мертвецы и ликаны никогда не ошибаются. У одних замечательный нюх, вторые чуют новоприбывших.       Всадник обнял коробку с ручонкой и завыл, кусая губы. Сердце не хотело верить, хотя разум упорно стучал, что все кончено.       — Может, его найдут, тело не нашли же, не нашли… — лопотал кавалерист, в глубине души понимая, что ничего никто не разыщет. — Может, спасут моего мальчика…       — Гэн, — Анди с печальными глазами обнял любимого друга. Ему не хотелось говорить этого, но он заставил себя. — Рейнар умер.       — За что… — прошептал Всадник, вне себя от страха, боли и чувства вины. — Что он сделал?       — Прости меня за такие слова, но скорее всего, твой сын погиб, потому что кто-то хотел расквитаться с тобой, усмирить тебя. Раздавить, уничтожить… — Адлер чувствовал, что с каждым словом ему все труднее сдерживать эмоции.       — Месть мне — это одно дело, — с болью в голосе выдавил Всадник, подняв зачумленные глаза. — Но за что Рену? За что Рейнара?       Он опять прижал к себе коробку с оторванной ручонкой и стал баюкать, словно это и был его ребенок.       — Убили Рейнечку, — только и смог прошептать он, едва подавляя злые слезы. Он покачивался и шептал «за что». Потом вдруг закричал, срывая голос: — Это я! Из-за меня все случилось! Проклятье!.. Я был проклят! Это я убил своего сына!       И опять он утробно завыл, теперь уже не пытаясь удержать слез, качал и качал ящичек с рукой ребенка, трясся, бормотал что-то, вне себя от горя. Анди суетился рядом, стремясь успокоить Всадника, но тот был, словно безумный.       «Я снова потерял свое дитя», — подумал кавалерист, возможно даже, что и в слух — он не помнил. Все, на что его хватало — ронять слезы и прижимать к губам почерневшие пальчики. Он качался, шевелил губами, и в один миг Адлер четко прочитал: «Я не могу так больше жить», но решил, что это ему показалось.       — Рейни, мое солнышко, — тихо сказал кавалерист. — Мама любит тебя, свет мой. Папа любит тебя, луна и звезды.       Потом он скорчился с этой ручонкой, отбросив коробку и уже не обращая внимания ни на что. Стреляй в него, бей мечом и топором — Всадник ни за что не отстранится от ужасного подарка.       Первым помыслом его, когда он едва-едва перестал оплакивать Рейнара и Рену, по крайней мере, явно, было возвращение в Германию. Произошло это только на второй, может, даже на третий день после страшной посылки — Всадник прекратил валяться и беззвучно плакать, уткнувшись в подушку, обняв ручонку и не реагируя ни на что.       — Я должен приехать, — он кидал в сумку вещи, а Анди крутился рядом и мешал.       — Ты не можешь! — Адлер поймал его за руку.       — Мою жену изнасиловали, а сына убили, а ты говоришь мне оставаться здесь, на войне?! — взревел Всадник, выкручиваясь. — Это ведь моя вина! Я уехал, я их бросил, я сражался, а они остались без моей защиты!       — Ты бросишь фронт, тебя объявят дезертиром, — Анди вцепился в локти тысячника и рывком усадил его на диван, а сам примостился рядом. — Как только ты высадишься в форт, тебя тут же повесят или расстреляют. Им даже не нужно отсылать письмо — у тебя слишком запоминающееся лицо. И тебя слишком все ненавидят.       Кавалерист задышал уже не так часто, как это было, когда он носился по шатру, бешеный, и швырял вещи рядом с сумкой.       — Я снова скажу жестокие слова, — Адлер с болью поглядел в зачумленые синие глаза. — Я много думал о Рейне, много. Думал о том, зачем убивать невинное дитя, когда можно было убить виновного отца. Не знаю, правда, в чем виновного. Убийство Рейни может быть не просто попыткой тебя сломить — приманкой. В Германии проще от тебя избавиться, прости.       — Но здесь они могут прирезать меня и обставить дело так, будто это сделали враги.       — Слишком заметно, — Анди помотал головой. — Ты умный мужик, должен понимать. Они решатся убить тебя здесь, если дойдут до отчаяния.       Они помолчали немного, Адлер, видя, что Всадник успокоился и остыл, заговорил уже более размеренно. Он обрадовался, что тот пришел в адекватное состояние и теперь внемлет.       — Нельзя совершать опрометчивых глупостей. Ты умный, но вспыльчивый и отчаянный парень. Наломаешь дров, тебя убьют. А мы с Реной будем страдать.       — Рена, — грустно простонал Всадник, тяжело вздохнув. — Я так скучаю.       Адлер промолчал, не зная, что ему на это сказать.       — День и ночь лишь ее образ передо мной, — признался Всадник. — Мне стыдно.       — Это не твоя вина, что ты оказался здесь. Мы все оказались здесь.       — Я должен был соврать, сломать ногу, заболеть, разбить башку, но остаться, — кавалерист помотал лохматой головой. Он сделал паузу, а потом тяжело вздохнул. — Я струсил. Это я во всем виноват, Анди.       — Прекрати, — Адлер нахмурился. — В этом твоя проблема — ты всегда берешь вину на себя, даже если бед натворил не ты или вообще это просто случайность.       Всадник помрачнел еще сильнее и замолчал. Адлер полез обниматься. Тот покорно скользнул в объятия и снова вздохнул:       — Я люблю ее.       — Я знаю.       — И хочу только ее видеть рядом, а не вот это все.       — Я знаю, родной. Все будет хорошо, война скоро кончится и ты вернешься, — Анди понимал, что говорит банальные вещи, но ему нужно было успокоить Всадника. — Не делай глупостей, родной, просто жди. Ведь не может же эта война длиться вечно…       — Война… — задумчиво протянул Всадник. — Кажется, есть у меня одно средство сделать так, чтобы она не длилась вечно.       — И что же ты хочешь сделать?       — Победить, — кавалерист отстранился от объятий. — Я хочу выиграть войну. И победа будет победой гессенцев, а не англичан. Это обязательное условие, — с каждой фразой на лице тысячника все шире и шире становилась коварная улыбка, пока наконец он не обнажил акульих зубов. — Тогда я вернусь домой. Тогда сполна отомщу за наши жизни, что гибнут здесь. Отплачу властям за эту войну. Тогда и Рейнар будет отомщен.