Всадник

XLXIX

      — И как ты планируешь действовать? — спросил Андреас Адлер.       Вечером Всадник собрал в общем шатре всю свою тысячу и теперь решительным шагом направлялся на совещание. Походка у него была быстрая, разгневанная — меч в ножнах шлепал его по бедру, рваный плащ трепался на ветру, отчего гессенец походил на средневекового рыцаря. Настроение у него, будучи и так не очень-то радужным, после разговора, а точнее, очередной ссоры с главным фельдфебелем, упало с отметки «мерзкое» до «прескверное».       Дело в том, что Всадник ходил просить Шнайдера уделить ему еще хотя бы две-три тысячи.       — Я знаю город, у меня есть план захвата, — горячился кавалерист. — Все их планы — они здесь, в этой голове! — он постучал себя по лбу.       — Я запрещаю брать солдат на верную гибель ради твоего самоутверждения, — Шнайдер закурил трубку.       — Это верный способ выиграть войну, — начал злиться Всадник. — Мы возьмем Трентон, возьмем внезапно, и таким образом пройдем в Бостон, где проведем тайную операцию и убьем часть мятежников… Тем временем отправим часть войск обогнуть Нью-Йорк, нападем на Массачусетс, когда они этого не ждут, пока разбираются с тем, что происходит в Бостоне и Трентоне, город падет, этот центр…       — Заткнись, — фельдфебель презрительно оборвал Всадника. — Что ты вообще о себе возомнил? Придумал чисто крысиный план, и думаешь, что я выделю тебе егерей? Мы и так выигрываем, зачем нам эти твои глупости, а? Или под трибунал захотелось?       — Я просто не хочу звать свое войско, — неожиданно тихо сказал кавалерист. Он и сам не знал, зачем вдруг это произнес, скорее всего, просто у него накипело, и он вдруг подумал о Блутштайне и о Тенях.       — Какое к черту войско?       — Армия Теней.       — Чушь.       — Не заставляй меня убеждать тебя в обратном, — в голосе тысячника появились угрожающие нотки.       — Как ты смеешь мне дерзить?! Жалкий лошадник! Знаешь ли ты, где твое место?! Самодур несчастный! Проклятый анархист! — фельдфебель окончательно вышел из себя.       — Я знаю, кто я такой, — все еще тихо сказал Всадник. — Я король! — прорычал он, будучи не в силах уже удерживать ярость.       — Король, — презрительно расхохотался Шнайдер. — Если ты король, где твои земли? Где твои слуги? Где твоя корона, в конце концов?       — Мои земли — все, что покрывается сумраком с заходом солнца, — зловеще прошипел Всадник. — Моя власть не над людьми — над Тенями. А корона, скипетр и плащ из горностая не делают меня королем. Королю голова нужна не для того, чтобы носить кусок золота, а руки не затем, чтобы держать в них лишь символы власти.       Он развернулся и вышел, разгневанно взмахнув плащом. И теперь ему оставалось надеяться только на себя, свою тысячу и… на Теней. Он оторвал Анди от чистки ружья и велел собрать его воинов, а сам пока продумывал планы. Шнайдер, не подозревая, чем занимается этот бунтарь и анархист, отправился беседовать к Лангербергу, матеря Всадника на чем свет стоит.       — Убийство бастарда — не самый лучший способ заставить этого парня слушаться, — фыркнул офицер, набивая трубку табаком. Фельдфебель заскрежетал зубами: впрочем, подумалось ему, глупо было ожидать от Йорна одобрения.       — Всадник взбесится, точно тебе говорю, — Лангерберг закурил. — Если уже не взбесился еще хлеще, чем был. А это значит, что он соберет ублюдков и смело пойдет убивать направо и налево — ведь теперь-то ему нечего терять, да и он будет полыхать от жажды отмщения за своего бастарда.       Шнайдер не выдержал, взорвался и наговорил офицеру гадостей. Лангерберг все это время молчал, только покачивал головой. Единственная фраза, которую он проронил прежде, чем покинуть разбушевавшегося фельдфебеля была:       — Тебе его не преодолеть. У него есть то, чего ты лишен. Три вещи. Преданность, честь и пламенное сердце.       Всадник тем временем расхаживал туда-сюда перед собравшимися гессенцами и выпаливал пламенные тирады, убеждая тысячу напасть на Трентон, чтобы потом добраться до Массачусетса и подавить восстание.       — Я не оратор, — говорил кавалерист. — Но пришла пора мне сказать свое слово. Но сначала ответьте: кто сказал вам, что мы, будучи тысячей, не способны взять город? Кто сказал, что мы должны подчиняться приказам англичан, которые просто купили нас, как свиней? Мы не грязный скот, но ведем себя подобно стаду овец! А мы — не просто воины-рабы, мы гессенцы! Стойкие, живучие! Мы — волки! — читая свой яростный монолог, Всадник начал прохаживаться туда-сюда перед лицами гессенцев, отчаянно жестикулируя. — Мы должны преодолеть все! Свой страх, мысли о том, что мы не сможем! Кто сказал: один не воин? Кто сказал, что страсть и отвага не нужны? Где же вы, гессенцы?! Где же, черт побери, вся бунтарская спесь?       Всадник с лязгом обнажил меч и стал салютовать им, и видя, как постепенно разгорается огонек в глазах солдат, он будоражился только сильнее. Анди молча стоял, скрестив руки на груди, слушал гневную проповедь.       — Судите сами: мы здесь умираем под приказы чужих людей по прихоти проклятого ландграфа! Похоже на бред, а? И ни одна сторона, ни англичане, ни проклятые американцы, ни даже чернокожие, не считают нас за людей! Мы всегда были для них безропотной сволочью!       — Что ты предлагаешь? — спросил кто-то из толпы.       — Драться! У нас нет другого выхода, если только не хотим мы навек прослыть трусами! Мы будем драться на земле, в воздухе, под солнцем и во тьме — драться хотя бы во имя того, чтобы гессенцев запомнили, как силу, а не как купленное стадо рабов!       Среди наемников все чаще стали раздаваться одобрительные возгласы.       — У нас у всех есть дети, жены, — продолжал разжигать Всадник. — Так неужели мы позволим себе бесславно погибнуть здесь или вернуться домой, неся на себе бремя позора? Мы — наемники, наш девиз помните? Останься верен себе! Мы — свободные, у нас нет ни бога, ни хозяина! Ты нынче платишь — мы с тобой, а завтра идем под чужим флагом! Мы не обязаны служить, когда это противоречит нашим принципам! А наплевательское отношение к войне — как раз то самое, что перекраивает наши души! Помните кодекс наемников? Подчиняйся контракту! А кто знает, в каких случаях наемный солдат может сам разорвать контракт?       — Когда не платят!       — А еще когда?       Все притихли, а Всадник процитировал то, что никто не решался озвучить:       — «Когда насилуют его душу».       — Наемник может убивать, не испытывая раскаяния, — подхватил один из солдат. — Делать разные вещи, что могут быть противны…       — Но что делает наемник, когда главнокомандующий сам не дает победить в войне? — улыбнулся Всадник.       — Разрывает контракт! — грянула толпа.       — Именно. Это и значит «насилует душу». И еще третий случай есть, когда наемник может нарушить слово контракта.       Все опять смолкли, ожидая, что он скажет.       — Тогда, когда он умирает.       Толпа притихла.       — У нас есть все полномочия, чтобы преступить кодекс, — сказал Всадник сначала тихо, а потом заорал: — Так давайте зажжем факелы! Мы победим в этой войне!       — И что ты предлагаешь?       — Взять Трентон и пойти на Массачусетс!       — Но нас всего тысяча!       — Есть у меня одно средство, — хищно оскалился Всадник. — И в подчинении еще… некий род войск. Мы победим, но победу припишут Германии, а именно — Гессен-Касселю. За Гессен! — заорал Всадник, и остальные немцы подняли свои мечи, вторя ему.       — ЗА ГЕССЕН! — опять заорал Всадник.       — ЗА ГЕССЕН! — подхватили солдаты, потрясая оружием в точности, как он.       — Тогда готовьтесь, воины мои! Трентон преподнесет нам ключи от города! Кто со мной?!       Все вокруг стали вздымать мечи, кричать и гомонить. Кто-то выдержал паузу и проорал:       — Ура Всаднику Гессенскому!       — Всаднику Гессенскому — ура! — подхватил другой солдат. Они обрадованно загомонили.       — А теперь слушайте меня, воины мои! — пропел Всадник и поманил тысячу к себе. Все, кроме Андреаса Адлера, столпились вокруг него и склонились, как воробьи, слетевшиеся на зерно. Он понизил голос и забурчал свой план, излагая все детали, кому какая роль. Анди все так же оставался недвижим.       — Готовьтесь, воины мои! — кавалерист первым поднял голову. — Завтра утром выступаем!       Он покинул шатер, а Анди увязался следом.       — Я восхищен тем, как ты всех вдохновил, — сказал он холодно.       — Я вообще-то не оратор. Я просто знаю, что словами можно любого заставить делать, что угодно. Нужны лишь нужные слова.       — То есть, на самом деле ты не согласен с тем, что говорил?       — Ну почему же. Я говорил, что думаю. Только придал этому нужную форму. И, как видишь, они послушали меня. А если бы я просто начал затирать, что нам не нужно государство, получил бы тухлым помидором в лицо. Я умело подергал за ниточки, вот и все. А также предложил им работающий план.       — И что же это за план?       — Мы выманим по крайней мере часть за ворота, туда, где будет ждать засада. Если не получится выгнать всю боеспособную часть, будем вытаскивать их из крепости понемногу и убивать. Потом предложим отдать ключи. Если не отдадут — пусть пеняют на себя.       Взгляд тысячника был таким хладнокровным и жестоким, что у Анди не возникло и тени сомнения — он сделает, что надумал.       — И я на шаг стану ближе к Рене, — прошипел Всадник, ненавидя всей душой ту войну, в которую его втянули.       — Ты так уверен в победе, — зачем-то отметил Анди.       — Мне не остается ничего другого. Это война — ты либо побеждаешь, либо умираешь. Третьего не дано. Раз уж я здесь, я буду воевать, как полагается.       — Тени, — вдруг сказал Адлер, неожиданно для самого се-бя.       — Что «Тени»? — гессенец поднял рассеченную бровь.       — Ты собираешься звать Теней. Когда?       — Нет, если все пройдет гладко, мне не нужны будут Тени, — он прибавил шагу, направляясь в их шатер.       — Что-то тут нечисто, — Анди обогнал его и встал у него на пути. — Ты хочешь отомстить. Однако Трентон — маленький район, было бы глупо напускать на него Теней.       — Вот именно. Тем более, что я могу звать их лишь раз в десять лет.       — Ты задумал нечто другое, — Анди прищурился, глядя ему в глаза, и ухватил за рукав, не давая улизнуть. — Что?       — Я выпущу войско, когда придет время, — уклончиво ответил он. — А пока пойдем готовиться, Анди. У тебя тоже важная роль в завтрашнем спектакле.