Всадник

LI

      С этим ущельем наш читатель не был знаком: трещина, на-много более широкая и глубокая, чем та, через какую прыгал Всадник в тот раз. А должна была быть именно та же самая.       В поднятом буране от конских копыт Всадник и Адлер случайно изменили направление и помчались в другую сторону. Они скакали дольше, чем думали, и совсем не туда, куда было нужно. Петляя, чтобы запутать преследователей, они частично запутались и сами. Только когда снег немного улегся, кавалерист понял, что местность совсем не та, собственно, не то и ущелье. Он лишился главного преимущества — уверенности в том, что они с Анди смогут пересечь пропасть. Впрочем, в Сорвиголове-то у Всадника было меньше всего сомнений, а вот кобыла штабс-ефрейтора могла подвести.       — Анди! — проорал Всадник, стремясь перекричать треск ружей, топот копыт и визги. — Прыгай ко мне! — он помахал рукой в сторону своего седла. — Мой конь перенесет нас обоих!       — Во видал! — штабс-ефрейтор показал ему средний палец.- Я Золу не брошу!       И он пришпорил кобылу.       — Рыжее дерьмо! — восхищенно проорал вслед мейстер и громким «Ха!» подогнал жеребца. Они продолжали нестись к обрыву, и вот уже сначала серая, а потом и черная лошади взмыли, на какое-то время задержались в воздухе, а потом обе рухнули, придавив под собой наездников и едва не переломав ноги. Лошади поднялись, немцы попрыгали в седла и помчались дальше.       Если бы американцы не замешкались, они бы давно их схватили — чей-нибудь конь точно перемахнул бы через пропасть. Однако то, что гессенцы вскочили на лошадей и, погарцевав, помчались прочь, вздернуло солдат рискнуть и прыгать тоже.       Всаднику были отчасти невыгодны их прыжки — упавшие в ущелье могли выжить. Но ничего не попишешь — он должен искать дорогу в этом плену, чтобы и дальше вести врагов в западню.       Несмотря на все старания, кавалеристу пока не удавалось напасть на гессенский след. Но зато у него появилась потрясающая возможность измотать противника и поиздеваться. Пару раз Всадник замедлял коня, привставал в седле и хлопал себя по попе, мол, давай, догони и наваляй. Американцы бесились еще больше, а он петлял, удирая.       — Анди, — вновь окликнул он друга. — Не пора ли рвануть по ним порохом?       — Рано, — Адлер покачал головой. — Ситуация не очень критическая.       — Я знаю, я просто напакостить хочу, — пожал плечами кавалерист.       Однако вскоре положение гессенцев ничуть не улучшилось, а стало даже наоборот, еще хуже: они заблудились, и американцы, которые знали местность, неожиданно разделились и окружили надоедливых наездников. В белой пелене Всадник потерял все ориентиры и теперь беспомощно топтался в смертельном кругу, что все сжимался, словно кольцо охотников, наконец загнавших волка.       — Брось оружие! — солдаты вскинули ружья. Тысячник не шевельнулся.       — Меч! Топор! На землю! — рявкнул Дрейк на немецком и выехал вперед.       Это было фатальной ошибкой.       Губы мейстера расползлись в коварной улыбке. Анди эту улыбку заметил и понял, что задумал хитрый немец.       — Моя мать была американской сукой, — сказал вдруг вслух Повелитель Теней по-английски. Американцы замерли. — А отец мой — потомок немецких рыцарей.       Солдаты стали переглядываться, а Всадник продолжал. Он изо всех сил старался не смотреть на Адлера, который осторожно завозился под плащом.       — У меня нет Родины, — он расхохотался. — В моей войне нет патриотизма. Я — наемник. Но я расторгнул контракт. У меня нет хозяина. А вы боретесь за свободу. По крайней мере, вы хотите, чтобы это было так. Но настоящая свобода — не жизнь в государстве. Свобода — когда над тобой больше нет господ, — он улыбнулся. Штабс-ефрейтор понимал его без слов и был уже готов к осуществлению хитрости. — Поэтому я не брошу оружия.       Анди швырнул ему свернутую веревку, а конец оставил себе. Всадник неожиданно рванул на Дрейка, встал в седле на ноги, обнажил меч и на полном скаку срубил голову. Штабс-ефрейтор выстрелил, пробивая дыру с другой стороны круга, и помчался туда. Всадник наклонился, насадил голову на меч, поднял ее, и размахивая, проорал:       — Ни бога, ни хозяина!       Они с Адлером быстро обогнули часть полукруга, пересеклись и помчались вперед, обмотав наездников веревкой. Американцев выбросило из седел. Немцы рванули дальше.       Получив таким образом хоть немного форы, Всадник воспользовался моментом и стал напряженно вглядываться в белый наст, надеясь отыскать следы. Они с Анди свернули к расщелине. Оба немца рыскали туда-сюда, надеясь наткнуться хоть на какой-то ориентир и молясь, только бы американцы не увидели их прежде, чем они найдут следы.       Наконец им повезло. Тысячник увидел оброненную немецкую шапку, наклонился и возле нее увидел уже длинные следы. Он подобрал шапку и помахал Анди.       — Где они? — проорал Адлер.       — Либо едут за нами, либо опять пытаются устроить засаду.       — Я про наших, — заржал штабс-ефрейтор.       — Они шли этим путем, я нашел дорогу. Главное снова не сбиться!       — Вон они! — американцы выскочили на полянку. — За ними!       — Йеха! — проорал Всадник, подгоняя коня, привстал в седле и пошлепал себя по попе, мол, давай, догони и наваляй.       — Я продам все, что угодно, даже Родину, лишь бы пригвоздить твои кишки к воротам города, немецкий ублюдок! — проорал капитан Дрейк. В ответ Всадник хотел было спустить штаны, расшалившись, но Адлер поравнялся с ним и одернул, мол, не увлекайся. Гессенец уселся, но желание напакостить не пропало. Для него погоня была игрой, и он хотел как следует подразнить врагов. Но одного его довольного вида было достаточно, чтобы бесить американцев. Капитан не переставал орать:       — Я тебе все припомню, Всадник! Ты за все свои бесчинства ответишь!       Тысячнику захотелось взять у Анди ружье, перевернуться в седле и пристрелить надоедливого солдата, но он не стал этого делать — побоялся, что остальные могут испугаться и не поехать за ними. Они с Анди теперь мчались точно по курсу, и настроение у Всадника взлетело до небес — ему хотелось дразниться и хулиганить. Мысли о судьбе Рены и тревога за Анди только подгоняли его, шугали его коня, чтобы он летел в засаду только резвее.       Всадник жаждал отомстить. И он начал свою кровавую жатву.       — За ним! — свистели и улюлюкали американцы, надеясь в скором времени насадить головы гессенцев на свои штыки. Немцы неслись прямо в лесок. Вражеские солдаты, распаленные битвой, вообще перестали соображать, куда скачут. У них была одна цель — скорее расправиться с ненавистным убийцей.       Внезапно одна фигура наездника, что все время скакала позади, словно пес, охраняющий стадо, начала нагонять вдруг впереди летящих солдат во главе с капитаном.       — Ловушка! Убийца! Засада! — орал он, но единственный раз, когда на него среагировали, был лишь окриком «Заткни пасть, мальчишка!», а кто-то рядом попытался ударить ружьем. Всадник пригляделся и увидел, что возмущается совсем еще юноша. Он гнал коня, бил по бокам шпорами, не жалея и не боясь загнать до смерти. Он настигал кавалериста и штабс-ефрейтора. Тысячник не выдержал.       — Анди, дай ружье! Я сниму его! — мейстер стал недовольно оборачиваться.       — Не надо! Он еще ребенок! Оторвемся!       — Его наши убьют все равно, так он хоть быстро умрет!       — Не надо, Гэн! Обойдемся без этого!       — Ладно, как скажешь! Оставим этот вариант на крайний случай.       Всадник поворчал, но ничего больше не стал предпринимать, хоть он боялся выстрелов в спину. Особенно, если эти выстрелы предназначаются Андреасу. За свою жизнь он не боялся. Единственное, что пугало его — Анди и срыв планов. Он уверенно скакал вперед, покачиваясь в такт движениям могучего коня, поворачивался то и дело назад, не оттого, что трусил, а оттого, что дразнил. Проверял он, едут за ли ними, преследуют ли. Иногда он что-то вскрикивал, иногда начинал поносить американцев английскими и немецкими матюгами, иногда привставал в седле, шлепал себя по заднице, как он уже делал.       Адлер сначала одергивал его, но потом развеселился и тоже подключился к этим издевательствам.       Они влетели в лесок и сразу притихли, обошлись без гомона и шуток. Продвигаться стали тихо — им нельзя было дать себя обнаружить раньше времени. Они должны были привлечь внимание американцев только тогда, когда будут как можно ближе к засаде.       Анди и Всадник спешились и дальше побрели, ведя коней под уздцы. Они шли по одной стороне леса, а «патриоты» брали по другую. Их разделяли заросли деревьев, через которые и пешему было трудно продраться, а уж конному тем более. План был таков: нужно подобраться как можно ближе к немцам, красться, притаившись, а потом внезапно дать себя обнаружить и рвануть в заветное место.       Гессенцы лежали по кустам, под сугробом, особо прыткие малявки-рекруты прятались на верхушках дерева, одетые во все белое и припорошенные снегом — чтобы неожиданно атаковать сверху. Всадник и Адлер прокрались в их сторону, но неожиданно близко оказались к блуждающим противникам — их разделяли заросли, они слышали врага, но не видели.       — Где он, черт побери?!       — Проклятый Всадник!       — А с ним еще эта рыжая сатана!       — Слышал, Анди, — кавалерист внезапно тепло улыбнулся. В глазах у него зажглась нежность — впервые с того дня, как он оставил Рену и Рейнара. — Ты рыжая сатана.       Адлер смущенно опустил глаза и прикусил губу.       — Я хотел извиниться.       Анди изумленно поднял глаза.       — Если я когда-нибудь тебя обидел, прости. Я просто подумал… Возможно, наша затея не сработает, и мы общаемся наедине в последний раз, — Всадник занервничал, разом погрустнел. — Я просто не хочу… Не хочу, чтобы ты стал жертвой слухов, понимаешь?       Анди не понимающе уставился на него.       — Помнишь, что говорил Феликс? Ну, про нас, — в глазах тысячника все больше и больше зажигалось отчаяние. — Только другие — не шутят. Они правда могут убить тебя из-за чего-то…такого. Понимаешь, Анди? Люди готовы убить человека, если, как им кажется, он любит человека своего пола. Неважно, правда или нет. Они не станут разбираться.       Он помолчал немного, а потом с болью продолжил:       — Слишком глупые. Готовы замарать руки кровью, разорвать свои души из-за чужих постелей. Понимаешь?       Адлер молча кивнул, нервничая все больше и больше. Они оба уже забыли, где они, забыли, что вокруг вооруженные американцы, а их всего двое.       — И я еще хотел сказать… Я боюсь, что тебя могут убить и из мести мне. Поэтому у меня идея — если запахнет жареным, давай сделаем вид, что мы рассорились, хорошо?       Адлер снова качнул головой. Приободрившись, Всадник продолжал:       — Еще меньше я хочу умереть и запятнать твою репутацию. Я не желаю тебе бед и проблем, понимаешь? Мне все равно, что думают и будут думать обо мне, но… Твое доброе имя мне дорого. Я не знаю… просто у меня такое чувство, будто ты мне роднее, чем брат. Пусть, пусть это будет зваться любовью, я иначе не знаю, как сказать, что ты мне так дорог.       Взволнованный, он то тараторил вполголоса, то шептал, а потом голос у него почему-то сел, видимо, от волнения, и он договорил совсем уж низко и хрипло:       — Теперь ты знаешь одну из моих слабостей. Я сам вкладываю тебе меч в руки, — он грустно улыбнулся. — Если это любовь — пусть дружеская, пусть братская, да какая угодно, черт с ней! — она в любом случае дает человеку силу убить меня. И я тебе доверил. Прости, что я открыл тебе не все — просто время еще не пришло. Я чувствую, что всю мою историю, быть может, изложу лишь на смертном одре. Ну, хоть чуточку. Но сколько у нас времени? Не так много.       Адлер молча скользнул к нему в объятия, расстроганный этим неожиданным признанием — Всадник раскрыл ему душу, что было подарком невероятной ценности. О чувствах и самых сокровенных мыслях гессенца можно было только догадываться, даже ему он раньше ничего подобного не говорил, а тут!.. с лица Анди не сходила довольная улыбка.       Кавалерист же медленно поднял руку, замер, а потом решился и потрепал Адлера по рыжему затылку. Он хотел было еще что-то сказать, но внезапный хруст ветки, похожий на выстрел, заставил офицеров резко отпрянуть друг от друга. Напротив них, вскинув ружье, стоял тот малец, которого во время погони Всадник и Адлер на свои головы решили пощадить.