Без прошлого

      «Миледи!       Могу ли я надеяться, что Вы простите мне дерзость писать Вам, но что можно сделать с сердцем, которое замирает каждый раз, когда я вспоминаю Вас?..       Должно быть, это глупо. Это нарушает моральные нормы. И едва ли я могу рассчитывать на вашу благосклонность. Я видел Вас на светских приемах и балах. Каждый раз Вы были окружены ореолом чистоты и беззащитности, которые пленяли. Вы — прекрасная, нежная лилия, которая должна быть под защитой заботливого садовника. Вы — поэма величайшего мастера, которая должна быть прочитана лишь обладателем чуткого, живого сердца…       Ах, почему я не подошел к Вам на одном из этих балов? Почему я решился на этот шаг, когда потерял Вас навеки? Теперь Вы, моя мечта, моя муза, заключены в этой отвратительной каменной коробке, находитесь в лапах старого извращенца…       Простите… Я не могу представлять Вас в этом месте. Ведь Ваше место в моих объятиях. Разве то, что Вы замужем, разве то, что я скоро женюсь, помешает нам? Нет, мы должны найти выход, любовь моя!       Не смотрите, что сейчас у меня нет ни гроша, скоро я смогу обеспечить Вас. Весь мир будет у Ваших ног. Лишь скажите мне, могу ли я рассчитывать, что Вы ответите мне согласием? Не заставляйте страдать мое бедное сердце! Не лишайте меня покоя, которого я уже лишен! Напишите мне! Прошу Вас, напишите!       Принадлежащий Вам до скончания веков       Орель Урсу»       Отец бросил письмо на стол и прикрыл губы рукой, пытаясь скрыть улыбку:       — Сын мой, ты женат меньше месяца, а твою жену уже пытаются увести. И кто? Твой так называемый брат.       — Мерзавец! — воскликнул я, продолжая ходить по комнате.       — Да я смотрю, Герберт, виконтесса тебе небезразлична…       — Что вы говорите, отец? Она — моя жена! Никто не посмеет даже думать о ней в подобных тонах! — все внутри меня пылало. Причину этого объяснить не в силах, но факт остается фактом. Как он посмел представлять, что Эрма может быть мне не верна?! Как он посмел писать ей?!       — Сын, успокойся, прошу тебя. Ничего еще не случилось, а подобное вполне себе обыденное дело, не стоит наводить столько шуму из ничего.       — Как вы можете оставаться таким бесчувственным?! — вскричал я.       — Хм, — наигранно произнес граф и потер свой подбородок, — Должно быть потому, что я знаю несколько больше, нежели ты.       — Прошу вас, не надо мне сейчас говорить о том, что я еще слишком юн!       — Ты меня не понял. Я говорю не о жизненном опыте, которого у меня, действительно больше, нежели у тебя, я говорю об Ореле Урсу.       — Что вы о нем знаете? — на секунду остолбенел я, а потом сел на кресло против отца.       — Держи, — он протянул мне бокал, который я опустошил, не глядя, — А теперь внимательно читай вот этот абзац, — в моих руках оказалась желтая потрепанная бумажка, исписанная довольно сдержанным, но несколько торопливым почерком, — Это письмо было в архиве, который я запрашивал. Оно написано Милошем Урсу двадцать седьмого февраля одна тысяча восемьсот семьдесят шестого года из Лондона. Этого его последнее письмо, после он погиб. Его корабль попал в шторм.       Буквы скакали у меня перед глазами, и, хоть я понял текст, я не мог понять, чем он так привлек внимание отца. «…Недавно я видел брошюрку. Не скажу тебе точно ее название, но было что-то вроде: «Воспоминания мистера Кина о первой англо-афганской войне». Это воспоминания ветерана. Знаю, что ты интересовался этим периодом истории Англии, поэтому возможно тебе будет интересно, если я отправлю тебе ее в посылке…» Я недоуменно поднял глаза на отца.       — Ну? — спросил он в нетерпении, — Не понял? Герберт, ты не понял? Это же так легко! И так смешно! Проделать такую работу, так тщательно замести следы и опростоволоситься на таком пустяке! Ты помнишь даты первой англо-афганской войны? Ну нет, конечно же… Тебе все на клавесинах да лютнях играть… Следи внимательно за моей мыслью. Первая англо-афганская война шла в одна тысяча восемьсот тридцать восьмом, сорок втором годах. Вторая англо-афганская война в одна тысяча восьмисот семьдесят восьмом, восьмидесятом. Письмо датировано семьдесят шестым. Герберт, дошло?       — Вы хотите сказать, что письмо подделано?       — Если только мистер Кин не предвидел вторую войну за два года до ее начала, — закурив, ответил граф удовлетворенный сообразительностью своего отпрыска.       — Милош не писал этого письма? — спросил я, пытаясь сопоставить все в своей голове.       — Писал, но на несколько лет позже указанной даты и не в Лондоне, а в Трансильвании.       — Вы уверены?       — Да, сын. В копии метрической книге — а ты ведь смотрел именно копию, не так ли — стоит дата его женитьбы. В оригинале она отсутствует. На данный момент. Ибо ее кто-то очень аккуратно счистил с бумаги. Кто-то не подозревающий, что дотошный деревенский священник тщательно дублирует все записи, — отец откинулся в кресле и прикрыл глаза, а в моей голове мелькнула мысль, что он все-таки перечитал Конан Дойля…       — И это значит…       — Герберт! Как можно до сих пор ничего не сообразить? — воскликнул он, теряя на секунду свою мертвую маску, но немедля возвращая ее на место, — Направь всю силу своего изнеженного ума сюда и слушай внимательно. У нас есть два брата. Один — сын некого графа и с вероятностью получения невероятного состояния. Второй — сын одного из деревенских мужиков, не побрезговавшего воспользоваться услугами его матери. Братья, по-видимому, прекрасно общаются. Так прекрасно, что первый делится своими чаяниями получить замок, а заодно и даром бессмертия. Однако второго грызет зависть, которая заставляет его убить своего брата, присвоив себе его имя. Он инициирует собственную кончину и заметает следы уже после совершенного деяния, то бишь после начала второй англо-афганской войны. Пишет письма, уничтожает запись о своей женитьбе. Потом, уже под именем Ореля, он выбивается в высшее общество, цепляет себе глупую итальянскую баронессу, отсутствие ума которой заменяет количество денег. И надеется, что успеет на ней жениться и получить мою фамилию, земли, завод. Он даже помещает объявление о помолвке в газету, ничего не страшась, ибо твои вкусы, сын, — выразительный взгляд в мою сторону, — известны всем. Этакий le secret de Polichinelle… Однако получилось, то что получилось и даже больше. Он ведь и вправду влюблен в твою жену…       Несколько мгновений все сказанное укладывается в моей голове. Получается, что Орель на самом деле Милош, а настоящий Орель мертв. Убит своим братом…       — И что теперь? — спросил я.       — Теперь об этом должен узнать магистр, — просто отвечает граф.       — Вы собираетесь ему все это рассказать?       — Нет, Милош сам расскажет ему обо всем.       Я снова удивленно смотрю на отца. Что он задумал?       — Сын, что тебе известно о фонографах?       — Вы надеетесь на его чистосердечное признание? — с усмешкой проговорил я.       — Да, подобно этому, — он постучал пальцем в письмо, предназначенное виконтессе.       — Не надо впутывать в это Эрму! — мое лицо исказило негодование.       — Признай сын, что она тебе небезразлична, — прозвучал спокойный и победоносный голос отца.       — Зачем? Зачем вам нужно все это? Да, вы были правы, когда говорили, что он — не ваш сын. Вы убедились в этом. Вы доказали это мне. Но к чему весь остальной спектакль?       — Просто делай то, что я тебе говорю.       — Вы не тронете Эр…       — Эрма моя собственность! — вскричал он, резко вставая из кресла.       — Как вы смеете? — тихо проговорил я и ушел из библиотеки. В первый раз я повернулся к отцу спиной. Не подчинился ему. Пошел наперекор. Но разве так могло продолжаться? Неужели ничего на свете не сможет его остановить?..