contrast

      — И да, Фанг, клуб в твоем распоряжении еще где-то пару недель. Все возможные встречи отмени на ближайший месяц.       — Понял, Цю. Новости?       — Пока никаких. Очень надеюсь на то, что эта информация изменится в ближайшее время.       — Держи меня в курсе. Я тут один не разрулю.       — Разрулишь. Лу тебе поможет. На связи.       Би думает, что ему бы сейчас в клубе красоток за изящные задницы лапать, или с Чэном делить одну на двоих в его кабинете прямо на столе, культурно обдолбавшись. Думает, что ему сейчас бы напиться и к морю, чтоб мозги холодным осенним ветром и брызгами отхлестало. Думает, что Ли спал с Чэном тогда. Представляет, как Чэн его вылизывал, как, возможно, трахал на этом самом столе, за которым Би сейчас сидит. Думает: сука. Думает: к черту все это.       Двумя пальцами переносицу сдавливает — не привык он к такому длительному больничному. Он впервые не видит Чэна столько времени. Сейчас только во сне. Он снился ему практически все эти долгие десять дней, разговаривал с ним во сне и обещал, что скоро. И Би ждет, как преданный пес, как лучший друг, как тот, с кем все неизменно пополам: и сигарета, и девица, и постель. Байк жалко, он входил в этот список. А в списке теперь прибавилось. В списке теперь еще и особые впечатления. И он не знает, как вести себя с Чэном, когда тот вернется в свое тело и откроет свои серые глаза. В голову периодически закрадывается странная мысль: вот бы Чэн его не вспомнил. Хотя бы поначалу, чтобы, как только восстановится, уехать и оставить все это. Потому что Би не знает, что ему делать с собой и с Чэном, как ему перестать, как отвязаться от своих мыслей.       «Ты обязательно вспомнишь меня, чертов высокомерный хрен», — все же думает он с надеждой.       Мобильный скользит в карман спортивных штанов. Сигарета медленно тлеет, зажатая в губах. Красным огоньком в темноте алеет, и дым тонкой струйкой, вырываясь из уголка губ, томно расползается по кухне. По привычке хочется рукой небрежно, по-мальчишески, волосы на затылке взъерошить, сделав еще пару тяг, затушить и сладостно потянуться до хруста, размять мышцы. Или дома спуститься в подвал и выплеснуть все накопившееся дерьмо в новехонькую боксерскую грушу, которую только пару недель назад подвесил. Подвесил, но так и не успел намять ей бока.       Его травма на удивление не критическая, кости не раздроблены, осколков нет — не велика потеря, сиди и жди, пока срастется, пока восстановится и приобретет прежнюю форму. Одно хорошо. На Би всегда все заживает, как на собаке, срастается ничем не хуже. Он всего-то пролетел по мокрой трассе несколько десятков метров, пока не столкнулся с отбойником левой частью тела. И, вероятнее всего, родился в рубашке, потому что его будто кто-то притормозил в конце, перед ударом - просто удачно сгруппировался, просто алкоголя в крови было меньше, просто падал не один раз и ломался тоже. А Чэн... Би видел, как он летел вслед за мотоциклом и как его голова соприкоснулась с отбойником в нескольких метрах от него. И звук этот он не забудет никогда. И то, как похолодело тогда внутри. Как, не замечая ничего в адреналиновой агонии, поломанной рукой стянул с себя стертый шлем. Как на ватных ногах подошел к Чэну и, схватившись за ворот его куртки, монотонно повторял не своим, непривычно высоким, срывающимся голосом:       - Чэн?! Чэн! Открой глаза! Открой свои блядские глаза!       Би из лежащей на столе пачки вторую сигарету выбивает, хмурится, чиркая зажигалкой. На мгновение освещает темную кухню теплым светом и неглубокую затяжку делает. Ребра отдают болью прямиком в грудную клетку, но он только глаза прикрывает и выпускает дым сквозь зубы и нос. На нем толстовка черная, расстегнута, на плечи широкие накинута. Она ему нравится, она пахнет чем-то приятным, таким знакомым... Шэ Ли любитель домашнего тряпья на несколько размеров больше него самого - давняя привычка пялить на себя вещи Чэна и Би, когда еще совсем зеленым пацаном был, наглым и заносчивым. Би ухмыляется сам себе, зарываясь носом в ворот кофты.       Татуированный дружок Ли — кажется, его Ксу зовут — мельтешит ежедневно перед глазами, когда Ли не дома, еду приносит и спрашивает, нужно ли что-то. Иногда рубится с ним в Play Station, и Би замечает, как тот с интересом рассматривает его, отвлекаясь и скользя взглядом от аристократичного лица к подкаченному торсу. Видит, как в глазах его сверкает восторг, смешанный с восхищением. И как краской заливается, когда Би к нему резко голову поворачивает, ловит его с поличным и, растягивая губы в довольной улыбке, хитро спрашивает:       — Хочешь меня?       И Ксу окончательно смущается, тут же начинает оправдываться, что это издержки профессии, и что его татуировка — а смотрит он, конечно же, исключительно на нее, угу - выполнена при помощи крайне необычной техники. Би удивленно брови приподнимает, просит поподробнее рассказать о необычной технике, придвигаясь поближе. Еле сдерживается, чтобы в открытую не заржать, чтобы не выдать себя, и чтобы в груди больно не было. И пока Ксу наивно рассуждает и сеет доводами, деловито и откровенно лапая его плечо и часть груди своей забитой чернилами рукой, Би слушает и думает: лучше тебе, мальчик, не знать, вследствие чего и при помощи какой необычной техники была сделана эта татуировка.       На улице темно и давно за полночь. Ксу только недавно ушел, и Би осторожно выдыхает, надувая щеки. Возможность посидеть в тишине и привести мысли в порядок выпадает крайне редко с такой компанией. Звон в ушах стоит, как после гребаной перестрелки. Ли на фоне Ксу просто-таки контрастирует тишиной, из него лишнего не вытянешь. Он если хочет — сам говорит. Даже если это длинный монолог – он завораживает. Его хочется слушать и не перебивать. И после того, как замолкает, хочется рассказать ему все, вывернуть душу со словами: «Забирай! Она твоя!»       Но в последние дни Ли особенно молчалив. Он почти не спит, у Чэна просиживает большую часть времени, при этом успевает в салоне появляться. Би чутко спит и просыпается сразу, когда он почти под утро приходит. В предрассветной темноте заходит в спальню, трет лицо руками и по привычке валится в одежде прямиком на свою кровать, забыв, что уступил ее Би. И тот, морщась от боли, аккуратно двигается вбок, чтобы не разбудить, смотрит на него долго, каждую черту изучая — его нахмуренное во сне лицо таким взрослым выглядит и таким уязвимым. Еще несколько суток в таком режиме, и кажется, вот-вот с катушек слетит, вот-вот проявится его настоящая сущность. Та самая, заносчивая и наглая. Но, несмотря на это, он все тот же породистый щенок, безупречный экземпляр.       К моменту, как вторая сигарета догорает в его руке, в замке торопливо проворачивается ключ, и Би прикрывает глаза от яркого света, вдруг осветившего прихожую. Там Ли с широко раскрытыми глазами стоит, застыв на месте, так и не прикрыв за собой дверь, и смотрит прямо вглубь темноты, где сидит Би. Тени под его глазами заметно светлее и лицо больше не такое угрюмое. Из его рта тяжелое дыхание вырывается так, будто бежал долго, чтобы сказать что-то важное.       — Открыл! Он открыл глаза, Би!       И губы вдруг в самой счастливой улыбке расплываются, и он хохочет на всю квартиру, заливаясь таким искренним, таким ярким смехом с примесью истерики и усталости. Голову назад закидывает, хватается руками за живот и с размаху к дверному проему спиной прижимается, теряя равновесие. Би, внимательно смотрит некоторое время, пытаясь понять, стоит ли его трогать сейчас. С трудом со стула поднимается, медленно выходит из темноты и, уверенно руку протянув, прижимает его светлую голову к себе, пальцами в волосы зарывается и ждет, ждет. Чувствует, как Ли бьет остаточный спазм от хохота, но он больше ни звука не издает, только лбом в плечо Би упирается и наконец протяжно выдыхает.       — Если я сейчас не лягу спать, завтра я закончусь навсегда, — констатирует, отстраняясь мягко и рукой сжимая здоровое плечо Хуа Би. В глаза смотрит долго, затуманено и моргает, как в замедленной съемке. Он пахнет, как толстовка на плечах Би: холодной улицей, сигаретами и антисептиком. Би к его уху наклоняется и, едва губами длинных пепельных прядей на висках касаясь, спокойным, ровным тоном четко слова произносит:       — Мне, конечно, безумно нравится то, как вы двое за мной ухаживаете, но завтра я еду к Чэну, Ли. Вместе с тобой.       — Цао снова уложит тебя на койку, — выворачивается, свое плечо к уху прижимает — щекотно — и направляется прямиком в спальню, раздеваясь на ходу. Так непринужденно, будто это уже в порядке вещей — спать с Би в одной кровати.       — Тогда мне придется уложить Цао, — улыбается Би и думает, что — черт возьми — сейчас бы он уложил Ли, в отместку Чэну. И правой рукой в воздухе машет, будто мух, отгоняя внезапно возникшие мысли. Устало глаза трет и, заперев дверь, идет вслед за Ли.