contrast

      Утренний воздух отдает каким-то ненормальным холодом, смешанным с сыростью густого тумана. Он обволакивает, убаюкивает, и хочется остаться в этой молочной серости, чтобы перекрыло собой все странные мысли в голове, чтобы успокоилось и не металось там внутри, не колотило по ушам сердце, громко качающее кровь по венам. Белокурые волосы мягко закручиваются от влажного воздуха, выбиваются из-под черноты капюшона, лезут в глаза. Зажигалка чиркает несколько раз вхолостую — пальцы онемели. И сигарета — третья по счету — нервно дергается в губах.       — Сука… — и сквозь сноп искр наконец лижет бумагу теплым голубоватым огоньком, подсвечивая желтые глаза с густыми темными ресницами. Тонкая струйка дыма из-за плотности тумана растворяется почти у самых губ, зависает чуть дольше обычного, прежде чем смешаться с ним. Приторный запах сигаретного дыма разряжает пахнущий озоном воздух.       «Я сегодня дома, Ли, спасибо за все».       Ли это смс рассматривает, перечитывает по несколько раз. Ставит телефон на блок, крутит в замерзших пальцах и снова смотрит в экран, будто тот оживет еще каким-то сообщением, дополнением к той информации, что выплюнул ему экран, когда Ли ночью вернулся домой. Он почти привык к тому, что из-за Би его кровать казалась нереально тесной, привык к тому, что если и спать, то аккуратно, чтобы не задеть его, не побеспокоить, привык к тому, что Би дома, и пустота не накроет его с головой, как раньше. А теперь накрывает. И пустотой, и осознанием. Сразу, заглатывает целиком, и сна ему вкусить так и не удается этой ночью. Снова. Только тягучая полудрема и головная боль. Снова. И еще что-то кроме нее в голове шевелится до сих пор… картинкой с поцелуем выплывает отчетливо, если глаза прикрыть вот так, стоя под мягко опадающей на челку, щеки и губы влагой тумана.       — Мне тоже было интересно.       — Сука… - пепел падает на влажный экран и сразу же прилипает. Ли размазывает его большим пальцем и делает последнюю затяжку, коротко губы облизав.       «Чэн проснулся. Жду тебя утром»       Так и не дождавшись сна, Ли заставляет себя набрать эти несколько строк и отправить Би посреди ночи. И почему так бесится? Почему это так ковыряет его изнутри? Похлеще скальпеля по коже без анестезии. Режет до самого утра и первой серости за окном. Режет, когда заторможено принимает душ и пьет кофе, стоя у окна. Режет, когда черный «Кубик» приезжает за Ли с Фангом за рулем и Би на пассажирском. Ли старается не смотреть на Хуа Би, не пересекаться с ним взглядом в зеркале, но чувствует, что Би смотрит периодически, пытается перехватить его глаза. И только когда к больнице подъезжают, Би выходит первым, тут же закуривая, заднюю дверь открывает со словами:       — Приехали. Конечная.       И Ли думает: вот уж и правда — конечная. Давно уже приехали, Би.       Би с Фангом перекидываются парой слов о намеченной на вечер встрече, и кинув напоследок, что идет к Цао, скрывается за стеклянными дверями больницы. Ли провожает взглядом его точеную фигуру и фыркает, раздраженно капюшон натягивает чуть ли не на глаза и по карманам хлопает в поисках пачки. Забыл? Фанг с каким-то угрюмым пониманием кивает Шэ Ли, молча кидает ему свою (тонкие? вишневые? Фанг, серьезно?) и отгораживается от серого холодного мира в салоне «Гелика», глушит мотор и прикидывается спящим. Как верный пес ждет Би.       Глаза у Тяня невозможно округляются. Его мелко трясет, когда он хватает руки Чэна и громко шепчет ему в лицо, как человек, который напрочь отказывается верить в увиденное собственными глазами, услышанное собственными ушами. Шаню приходится насильно оттаскивать его от кровати Чэна, чтобы тот не сломал ему кисти, так крепко вцепившись в них, и вывести его из палаты. А Чэн, уронив руки на белоснежную ткань одеяла, провожает его глазами человека, отчаянно силящегося что-то понять, со сведенными у переносицы темными бровями. Только моргает несколько раз и переводит взгляд на Шэ Ли с застывшим в нем немом вопросе.       И Ли тяжело сглатывает. Отчего-то хочется пить. Слюна во рту вязкая с привкусом этих сладких сигарет Фанга, скуренных одна за другой в морозном утреннем свете. Хочется, чтобы его вот так тоже кто-нибудь вывел из палаты, потому что внутри что-то дергает, мечется и подходит к горлу все ближе и ближе. Он лучше Тяня контролирует эмоции.       Лучше же, да?       Тянь никогда не отличался поведением, подобным тому, что сейчас видел Шэ Ли. Тянь всегда собран, всегда рассудителен и даже в самой нерешаемой ситуации способен оставаться хладнокровным. Потому что таким воспитал его Чэн. Но сейчас Ли его отлично понимает. На его месте мог быть он сам. И он пытается представить, как бы повел себя. Сжимал бы, как Тянь, его руки и глупо хватал ртом воздух? Или, может быть, врезал бы Чэну пощечину наотмашь со словами: «Ну, что, так лучше припоминается?» Но сейчас хочется, чтобы врезали ему — до красной юшки изо рта, чтобы наорали — до отрезвляющего звона в ушах, чтобы встряхнули хорошенько, возвращая его к тем истокам, когда он еще не потерял себя.       — Твой родной брат Тянь. Вы подружитесь, — невесело усмехается он и монотонно поглаживает пальцем гладкую поверхность складного ножа в кармане.       Через некоторое время становится кристально ясно, что до веселья или хотя бы одного облегченного вздоха очень далеко, как до Марса, когда возвращается Би. Когда Би задерживается в коридоре на пару минут с Тянем и Мо, а затем неспешно в палату заходит. И идет к койке Чэна так, будто по минному полю ступает. Увидев тот же растерянный взгляд на себе, несколько секунд стоит рядом, сунув руки в карманы своих идеально выглаженных серых брюк со стрелками, опустив голову и кивнув куда-то под ноги, разворачивается на каблуках и выходит из палаты.       Шэ Ли подходит ближе к Чэну и, глядя на с грохотом закрывшуюся за Би дверь, протягивает руку, ту, что кольцами на среднем и безымянном украшена, машинально скользит пальцами по отросшим темным прядям.       У Чэна щеки впали и темные круги под глазами. Он разговаривает одними губами, односложно, почти без звука — видно, что очень старается, напрягается. Чаще смотрит вопросительно или просто спокойно в одну точку вглядывается, будто витает где-то. Он так не похож на себя прежнего, что у Ли от этого осознания ледяной холод от загривка к пояснице разливается. Будто у Чэна вдруг обнаружился тщательно скрываемый до этого момента брат-близнец. Мягкий и всему удивленный, наивный и послушно кушающий овсянку с клубникой с ложки, протянутой симпатичной медсестрой.       — Ли? — беззвучно спрашивает Чэн.       А Ли не знает, как проглотить тот ком в горле, чтобы ответить, и руку медленно от головы Чэна отводит, в карман прячет. Всматривается ему в глаза и вымучено нервно улыбается, мол, все будет хорошо, Чэн, ты обязательно вспомнишь.       — Сука… — очередная приторная сигарета не помогает, а только ком в горле делает больше в несколько раз. Черный тонированный «Гелик» испарился с парковки прибольничной территории почти сразу, как Би вылетел из палаты. Туман и не думает рассеиваться, он будто гуще стал и плотнее. Вокруг так тихо, что легкие невольно сжимаются, чтобы не дышать громко, чтобы подстроиться под эту тишину.

***

      Ли заходит домой, заторможено снимает куртку и небрежно на вешак цепляет. Стоит какое-то время на одном месте, абсолютно неподвижно, будто время вдруг замерло. К звенящей пустоте прислушивается. И здесь эта вязкая тишина по ушам бьет.       Блядь.       Он медленно в гостиную идет, на ходу задумчиво ведет ладонью по груди, выше, выше к ключице. Трет затекшую шею, пальцами ворот футболки цепляет и одним резким движением стягивает с себя, небрежно отбрасывая куда-то в сторону. Падает на пол, упираясь ладонями, и отжиматься начинает, резко, уверенно. Раз, два, три… Мышцы на руках будто из камня высечены, в тандеме с венами выступающими играют, по-змеиному скользят под кожей на спине. После того, как в голове мелькает число девяносто, он делает последний подход из десяти и перекатывается обессиленно на спину. Пот градом стекает с его тяжело вздымающейся груди.       Не помогает.       Отдышавшись, он поднимается легко и грациозно, на секунду упираясь кончиками пальцев в пол. В кухню проходит, достает из холодильника бутылку с водой, с хрустом срывая пломбу, свинчивает крышку. Задержав дыхание, выливает содержимое себе на голову. Вода ледяная, скользит по лицу и волосам, скользит по жилистому телу, по смуглому подтянутому животу и соприкасается с поясом, растекаясь мокрыми пятнами по джинсам. Ли шумно выдыхает, расслабляя наконец грудную клетку — на улице холодно, в квартире почему-то тоже, и ледяная вода сейчас будто электричеством прошибает — катализатор азарта. Чувства на пределе. Разогнанная кровь стучит в висках. Усталость отходит на второй план, будто напуганная мышь, скрывается на задворках сознания.       Ли заводит мокрые волосы назад и ловит свое отражение на зеркальной рабочей стенке кухни. Он стоит, упершись руками в столешницу, и воспоминаниями кроет, болезненным спазмом внизу живота закручивается. Облизывает губы и, голову наклонив, скашивает из-за своего плеча в отражении слегка покрасневшие глаза на стол.       В голове одна мысль громко фоном шумит: это ненормально, это ненормально, это ненормально.       Но правая рука уже к ремню тянется, пряжку отщелкивает, ширинкой приятно вжикает и забирается под ткань белья, обхватывая под натиском мыслей надежно образовавшийся стояк.       «Снять напряжение, нужно лишь снять это блядское напряжение», — думает Ли и, измученно выламывая брови и сладостно закусив губу, прикрывает глаза.       Он всего лишь кусок этого чертового мира, в котором ему довелось оказаться, и нужно просто снять напряжение. Не машина он, в конце концов, хотя последнее время ему кажется, что скоро все его чувства и потребности сотрутся в пыль, оставив только рефлексы, чтобы продолжать существовать.       Мозг хаотично шарит по закоулкам сознания, выискивая необходимую картинку, пока рука совершает старые, как мир, движения. Под плотно прикрытыми веками хаотичной раскадровкой пальцы Чэна, которые губ касаются, размыкают их не требовательно, но с просьбой. Его участливый взгляд из-под полуприкрытых век, от которого можно кончить сразу. Ли хочет именно этот пьяный, жадный, полный желания взгляд, а не озадаченный и непонимающий. Как хочет его горячий рот и язык, который неспешно, изучающе проникает в такой же, не менее требовательный рот.       Неспешно.       Изучающе.       С интересом…       Язык, который напоследок размашисто от подбородка до верхней губы проходится, и светлые глаза напротив, затуманенные каким-то отголоском желания.       И Шэ Ли наконец-то глушит своим собственным громким и протяжным стоном, глушит сумасшедшим оргазмом, сгибает пополам, заставляя чуть ли не расшибить себе лоб о край столешницы. Он рвано скользит рукой по члену продолжая, продлевая удовольствие, и не слышит. Не слышит, как входная дверь мягко открывается. Не слышит, как высокая фигура в темном пальто бесшумно ступает к кухонному дверному проему. Не слышит, как хмыкает и руки на груди скрещивает, крепким сильным плечом к косяку прислоняясь. И стоит там бесконечное количество времени, глазами впитывая картину напротив.       — Знаешь, а мне понравилось, — наконец-то говорит Би, нарушая своим мягким и вкрадчивым голосом сковавшее Ли удовольствие.       Ли вздрагивает и так и замирает с членом в руке — вот же долбаная нелепость. Другой глаза трет, будто пелену наслаждения смахивает, и его уставший воспаленный мозг только и может, что сформулировать один единственный, совершенно неуместный в данной ситуации, вопрос:       — А как же встреча?       — Нахуй встречу, я к тебе, — улыбается Би, и, кажется, он чертовски пьян. От него несет чем-то сладким, похожим на те пошлые сигареты Фанга, смешанным с чьим-то — но точно не его — парфюмом.