contrast

      Змей, пожирающий сам себя, в самом что ни на есть откровенном шоке оттого, что жадно заглотнул слишком много. Ну, черт возьми, не с такой же скоростью схожие между собой события должны возвращаются на исходную? Снова кухня, утонувшая в сумрачных оттенках, снова эти серые выглаженные брюки и черная рубашка. Лицо только другое. Не высокомерное. Волосы — светлые. Более жесткие, если в них ладонь плавно завести, зажимая волоски на затылке между фалангами среднего и указательного пальца, и слегка потянуть. Контраст ощущений. У Чэна волосы, как вода, мягкие и прохладные, шелково рассыпаются темными прядями, если не уложены гелем назад, открывая высокий лоб.       Мокрые джинсы неприятно липнут к бедрам, ощутимо тянут пояс, а подсыхающие волосы от влаги мягко завиваются, стремятся кончиками вверх. Би ближе подходит, рукой заводит непослушную челку Шэ Ли назад, изучает его правильный упрямый лоб, опускает взгляд, а потом медленно поднимает к губам, снизу вверх, плавно — к его глазам. И взгляд этот, хоть и пьяный, но холодом веет. Холод снаружи и внутри. И даже здесь. Даже в этих светлых, таких знакомых и обычно по-доброму теплых глазах — стылый лед.       «Что случилось, Би? Зачем ты так надрался?»       Би кладет свою большую ладонь ему на горло, мягко сжимает пальцами и смотрит пронзительно, будто силится найти для себя ответ в глазах напротив. Но Ли только ошарашено смотрит, хаотично бегая взглядом по его лицу. Ему кажется, что Би сейчас возьмет и приложит ему хорошенько лбом. Одним четким, конкретным ударом вниз, клевком в область переносицы. И все. Потому что в случае с Би — это нокаут. Но Би не двигается, он будто оцепенел. Проходит не больше минуты, которая кажется Ли вечностью, и Би оживает, размыкает свои обветренные губы, которые тут же неприятно кривятся в ироничном оскале.       — Почему он вспомнил тебя, Шэ Ли? — сладковатым перегаром выдыхая, хрипло произносит Би, будто в пустоту обращаясь.       Ли смотрит и думает, что недавняя дрочка неплохо подзарядила его для того, чтобы рискнуть и пару раз коленом приложить Би в самое солнышко. Так, как он учил. Но, к сожалению, Би не тот человек, который плохо соображает в подобном виде. Да и рука на его горле знает все необходимые точки.       Он уставший. Заебаный, как и Шэ Ли. Потому что назойливые мысли долбят его голову, как китайская пытка каплей. Монотонно, капля за каплей, пробивают черепную коробку, пока вокруг все тянется, как эта чертова ситуация. Невыносимо, и кажется, что это никогда не закончится. Сейчас Би пришел к нему, потому что ему нужна встряска, которая наконец запустит какой-то механизм внутри него. И Ли не знает, во что именно это выльется. То, что сейчас в глазах Хуа Би - обычно видели те, кто вряд ли обрадуются хотя бы случайному упоминанию его имени.       — Не знаю, придурок! Наверное, потому, что ты поломанный отлеживался, пока я нянчился с вами обоими, — выплевывает Ли ему в лицо.       И пальцы Би сильнее сжимаются на его шее.       Ли думает: Хэ Чэн сломал их обоих.       — Ты за этим сюда пришел? — шипит он, постукивая указательным пальцем по его запястью, а затем одной рукой перехватывает, пытаясь ослабить неконтролируемую хватку, другой — упирается ему в грудь, отталкивая.       — Да, — произносит Би очень тихо, практически шепотом и, не раздумывая, с силой вмазывается губами в рот Ли, продолжая сильнее сжимать его шею.       Сминает его губы своими, проскальзывает языком в рот Шэ Ли и шумно дышит, с сердцем, выпрыгивающим из грудной клетки, которая гулко вибрирует под протестующей рукой.       — Би, нет... — хрипло выдыхает Ли ему в рот и, наконец отцепив его руку, с силой толкает в грудь. — Отвали!       Би широко раскрытыми глазами удивленно смотрит, пытаясь отдышаться, выровнять дыхание. И в лице меняется за секунду. На вид трезвеет окончательно, успокаивается. А затем, будто маску наваждения снимает, проведя рукой по лицу, разворачивается, на ходу цепляет пальцами пальто, накинутое на стул, и уходит.       — Что в твоей башке творится?! — орет ему вслед Ли и трет шею.       Синяки точно останутся.       И в очередной раз думает: да к черту тебя, Би.       — Эй, А Цю!       Он хватает Би за плечо у самой двери и разворачивает к себе, лацканы его пальто в пальцах сминает и толкает вглубь квартиры, пытаясь настойчиво рвущиеся в голову мысли прогнать. Толкает в спальню, туда, где они мирно спали друг возле друга, заботливо выдерживая расстояние. Толкает и снова не понимает, что он делает. А Би не сопротивляется, он только смотрит своими холодными глазами, и в них творится чертов ад. Тихими шагами назад отступает и касается рукой предплечья Шэ Ли. Губу закусив, ведет снизу плавно до локтя и выше. Будто поддерживает инициативу, будто снова интересно ему. Холод его рук пронизывает насквозь, но Ли кажется, что эти прикосновения сейчас просто спалят ему кожу. Или это его собственное тело так горит? Даже джинсы и волосы ощутимо подсохли.       В общем, все плохо.

***

      Туман за окном рассеялся, и воздух кажется кристально чистым без этой промозглости и молочной вязкости. В спальне звенящая тишина, которая изредка впускает в себя звуки потрескивающего табака, выдыхаемого никотина и стук сигареты о пепельницу. Они сидят на кровати, прислонившись к спинке, и оба курят. Молча.       У Чэна волосы, как вода, мягкие и прохладные, шелково рассыпаются темными прядями...а эти, светлые, более жесткие, если в них ладонь плавно завести, зажимая волоски на затылке между фалангами среднего и указательного пыльца, и слегка потянуть...       И мысли, как китайская пытка каплей, одна за другой — кап-кап — колоколом по темечку, под самую корку. Не о том, что в один момент Би понял, что никуда не уйдет, а Ли — что, если даст ему уйти, пожалеет. Не о том, что они всего каких-то пару часов назад отдрачивали друг другу на этой самой кровати. Не о том, что выдыхали друг другу в рот горячим дыханием и взаимно делились откровенными стонами. Не о том, что, распаленные до невозможности, кончили почти одновременно.       Би вдруг смеется тихонько, головой качает и в сторону Шэ Ли поворачивает, сигарету языком в угол рта перемещая. Смотрит сумасшедшими искрящимися глазами некоторое время, пальцами перехватывает сигарету и уже откровенно ржет, голову назад закидывая.       — Ты сейчас над чем смеешься? — хмурится Ли и зябко плечами ведет, то ли от пробирающего смеха Би, то ли от внезапно нахлынувшего озноба.       — Да так...       Би спускает ноги с кровати, наклоняется и поднимает с пола пальто. Запускает руку в карман, и Ли слышит тихий звон металла. Словно колокольчиком, трясет у него перед носом... небольшой связкой ключей.       — Я вообще-то пришел отдать тебе это, — подмигивает ему Би, и его белозубая улыбка шире расплывается на лице.       — Твою мать... — саркастично фыркает Ли и затягивается, искоса глядя на Би. — А я думал, ты подрочить мне пришел.       — Честно говоря, твой перформанс сбил меня с толку, — снова подмигивает.       Кидает ключи в сторону Ли, и тот ловко перехватывает раскрытой ладонью, дым выдыхает и бросает их обратно.       — Оставь, пригодятся.       И сам улыбается.       Думает: пиздец.       — Хочешь, я заберу тебя после работы? — меняет тему Би и один глаз прикрывает от дыма. Встает, натягивает брюки, ищет взглядом рубашку. — Заедем к Чэну.

***

      Воздух с ночи остался на удивление чистым. Только небо гудит тугими серыми облаками, которые, кажется, вот-вот вывернутся наизнанку и застелят все крупными снежными хлопьями. Тонкий слой изморози из-за плотной влажности накануне укрыл собой тротуары и деревья. Холод пробирает до самых костей, заставляет лицо и руки коченеть — не спасают даже перчатки. Пальцы замерзшие, как в замедленной съемке, медленно разгибаются, с усилием, а кожаные перчатки скрипят дифирамбы наступающей зиме. Утренние улицы отдают синеватыми оттенками, и, кажется, что солнца вовсе не было никогда в этом мире. И ничего не меняется в течение дня, только синева в какой-то момент уступает серости, но ближе к вечеру – все это наконец скрашивают теплые цветные огни города, утопающего в пока еще светлом сумраке.       Ли стоит на улице возле огромных стеклянных дверей салона, пряча половину лица в вороте короткой черной дубленки. Сжимает и разжимает ладони в перчатках, сосредоточенно смотрит на них, сдвинув брови к переносице. У него красный блестящий нос и румяные щеки. Непривычное, удивительное зрелище — Шэ Ли мерзнет, будто живой человек. Пепельные волосы бросает ветром на глаза, путает и пронзительным холодом оседает на кончиках ушей. Таких же красных.       Ксу подходит к нему, с умиротворенной улыбкой, которая, как всегда, неизменно на его лице, протягивает картонный стаканчик с кофе.       — У тебя губы синие, Шэ Ли, на вот, выпей, — и зависает в ожидании, когда Ли стаканчик из его рук возьмет.       Рассматривает его, вглядывается, притихший вдруг, прислушивается — не тикает ли что-то под этой тяжелой курткой, не рванет ли. А у Шэ Ли желваки на скулах играют, когда он задумчиво водит носом из стороны в сторону по краю ворота с овчиной. Но стаканчик берет не глядя, к лицу подносит и, примяв подбородком ворот, вдыхает аромат дешевого кофе из автомата. Кончиком языка картонной кромки касается. Морщится. От собственных мыслей морщится, и его тонкий нос от этого покрывается едва заметными складочками, а брови еще глубже уходят в переносицу. Ксу рядом волнительно спрашивает:       — Не тот? Давай я сбегаю и...       Но Ли останавливает его жестом руки, мол, стой, где стоишь. И Ксу, как воробей, пыжится в своей дутой куртке, сопит, но выбирает вариант подавить в себе рвущуюся изнутри словестную лавину и замолкает. И видно, видно, что его распирает, ну не может он долго молчать. Пританцовывает на месте от холода с сигаретой в одной руке и с таким же стаканчиком — в другой. Зыркает на Ли своими синими глазами, губу жует, отчего его ямочки на щеках еще глубже становятся. И после не выдерживает.       — Как дела у Би? — спрашивает весело.       Шэ Ли только глаза прикрывает, так, будто ждал этого вопроса. Потому что Ксу часто спрашивает о Би. Он у него вроде божества теперь, которому в рот заглядывать, пока он говорит, залипать на его лицо и руки, пока он курит, облизывать его внушительное тело глазами и в целом — бесконечно восхищаться. Ли глоток кофе делает неспешно и заставляет себя расслабиться, пропустить это тепло, чтобы лучше растеклось по телу. Ему хочется промолчать, хочется сказать Ксу, чтобы он отвалил со своими тупыми вопросами и чтобы вообще — успокоился и не дергался так, потому что мельтешит, мешает. У него в голове такое же полчище маленьких Ксу, которые с утра никак не угомонятся, толкаются, вопят и задают огромное количество вопросов, на которые Ли тоже хотел бы промолчать.       Ксу не глупый, чаще всего он просто не может совладать со своей гиперактивностью, не может справиться с самим собой, а после — просто рукой машет, ерошит свои темные волосы на затылке, продолжая сиять виноватой улыбкой и сверкать металлом пирсинга в своих глубоких и обаятельных ямочках. Ли поражается, что такое ответственное занятие, как шрамирование, может выполнять такой псих, как Ксу. Но каждый раз видит, как он меняется за работой, как глаза его становятся спокойными, а лицо разглаживается. Как он серьезно рассказывает клиентам-новичкам последовательность своих действий. Как, внимательно заглядывая в каждое лицо, убеждается, что информация, сказанная им, действительно усвоилась. И как потом молчит практически весь сеанс, не считая таких дежурных фраз, как «нормально?», «еще немного», «не дергайся» или «заканчиваем».       Он меняется.       Он умеет.       И Ли жалеет, что у него нет нужного тумблера, чтобы можно было в нужный момент переключить и помолчать вдвоем, перекидываясь изредка исключительно односложными фразами. И еще он жалеет, что у него нет такого же тумблера для себя.       Из размышлений его вытаскивает Ксу, который давно уже завел какую-то очередную болтовню, думая, что Ли его слушает. Он смотрит вопросительно, рукой с картонным стаканчиком указывает куда-то в сторону паркоместа и повторяет, наверное, уже не первый раз:       — Тачка у хозяина новая, говорю, видел? Кадиллак.       Ли обнаруживает, что в его стаканчике кофе уже меньше половины. Переводит взгляд туда, куда Ксу показывает, и видит здоровенный черный «Эскалэйд». А еще видит, как рядом знакомый внедорожник паркуется, и Би глушит мотор, стекло опускает и, подперев кулаком щеку, улыбается ему едва заметно уголком рта.       «Он красивый», — думает Ли.       — Что значит красивый? Чувак, это слишком просто! — громко восклицает Ксу, и Ли вздрагивает.       Он что, сказал это вслух?       Огромное количество синонимов для этого одного простого слова. Но он не хочет синонимы, он хочет просто «красивый», потому что, блядь, красивый. Без преувеличения, такой как есть. Тут в параллель другие слова не вяжутся. Ксу скажет: аристократичный, породистый, интересный.       «Но речь о тачке, черт возьми, Ли, речь о тачке!»