***
«Фанг как-то очень быстро сориентировался», — думает Би, с ироничной ухмылкой осматривая помещение, и отмечает про себя, что такой чистоты, чтоб аж заметно, давно не было. Виски с утра на голодный желудок не лучшая идея, но от кофе, выпитого по пути в клуб, остался неприятный привкус во рту. И у Би до зуда в деснах желание смыть его. Руки совершают движения на автомате, перебирая варианты выпивки, а мыслями он там, на втором этаже, в кабинете Чэна. Сидеть и ждать. И идея с виски все больше и больше кажется правильным решением. Неприятное волнение подкрадывается медленно, облизывает и вгрызается в грудную клетку зубами, когда Би со стаканом в руке поднимается и заходит в кабинет. Там все по-прежнему. Яркий солнечный свет струится из окна прямо за спинкой большого кожаного кресла. Дубовый стол. Крепкий, надежный. И Би прикрывает глаза, шумно втягивая ноздрями воздух, погружаясь в приятные воспоминания, связанные с этим предметом интерьера. Губу закусывает, зябко ведя плечами, сбрасывает наваждение и делает большой глоток. Как бы сегодняшние события не осквернили это помещение в его памяти. Присесть в кресло он не решается, только напоследок цепко мажет взглядом по столешнице, припоминая, что под ней закреплена запасная беретта Чэна. Так, на всякий случай. Вместо этого расслабленно заваливается на небольшой диван с ненавистной обивкой цвета зебры. Как вообще подобное здесь когда-то оказалось? Чэн как-то со смехом сказал ему, что он и сам хотел выбросить этот диван к черту, но оказалось, что Би весьма гармонично смотрится на подобном фоне. Пойло в стакане обжигающей волной в груди разливается, оставляя приятный мягкий вкус на языке. Смывает вкус кофе, смывает постепенно и тревогу, усмиряет ее. Би скучающе вертит тумблер в руке, рассматривая плещущееся на дне виски, и надеется, что не придется спускаться за вторым. А взгляд нет-нет и снова к столешнице переползает. Звук шагов заставляет моментально включиться и резко сесть на диване. Ручка двери проворачивается, и Би видит внушительных размеров амбала, который в несколько секунд оценивает обстановку в кабинете и очень картинно жестом руки предлагает войти тому, кто находится по ту сторону кабинета. Хэ Лэй переступает через порог и, не глядя на Би, разводит руки в стороны, крутится на месте, будто призывает к созерцанию столь удивительного вокруг. Его свита из четырех верных псов держится поодаль, и Би отмечает, что двое из них стали возле двери плечом к плечу. Оставшиеся двое, облапав на наличие оружия, рассредоточились по обе стороны от него. Каждый при оружии, хотя на вид невозможно определить. Выйти ему добровольно не дадут. — Какой простор! А свет! Ммм… — Хэ ведет кончиками пальцев по дубовой столешнице и небрежно садится в кожаное кресло, откинувшись на спинку. Ногу на ногу закидывает, болтает носком дорогого, начищенного до блеска ботинка и смотрит спокойно, расслабленно держа одну руку на подлокотнике кресла, пальцами другой задумчиво водит по губам. «Чэн делает точно так же», — думает Би. — Какая часть слова присматривать была тебе не ясна, А Цю? — вкрадчивым голосом спрашивает Хэ старший. Би переводит на него взгляд и молчит. — Вы с Чэном и правда как единое и неделимое. Как инь и ян. Как черное и белое. Вместе. Столько лет вместе, друг за друга готовы пасть. Завидую вашей дружбе, — неопределенно машет рукой в воздухе, натягивая на лицо хитрую улыбку. Би шумно выдыхает воздух и думает, что в его положении нечего держаться каменной глыбой. Расслабляется, откидываясь на неудобную спинку полосатого дивана. — Зачем ты здесь? — спрашивает он серьезно, скрещивая руки на груди. Хэ Лэй бархатно смеется и снова гладит рукой столешницу. — Красивая вещь. Надежная, — он переводит взгляд на Би и, не разрывая зрительного контакта, ведет рукой к краю, а затем вниз и аккуратно вытаскивает припрятанную беретту. И Би не знает, говорит он о столе или об оружии. — Би, я ведь велел тебе присматривать за ним, а ты подвел меня, — елейно продолжает Хэ старший, рассматривая пистолет, проверяет наличие патронов в магазине. — Нехорошо как-то, не находишь? — Нехорошо, — соглашается Би и скользит глазами от пистолета к лицу виновника сего мероприятия. — Поэтому ты здесь? Хэ старший сидит за столом, сложив на нем руки так, чтобы дуло пистолета было направлено прямо Би в голову. — Дела в городе. Плюс я обещал Чэну разобраться с клубом. Вот, совмещаю приятное с полезным. — Чэн знает? — Думаю, да. Хотя он очень старательно прикидывался, что не помнит меня, когда я пришел. — Он и правда может не помнить. Он меня не признал, — говорит Би, о Тяне предпочитает умолчать. — Вот как? Ну, ему же лучше, он так стремился меня забыть, — смеется Хэ Лэй. — Что ж, можно сказать, ты помог ему в этом, хоть и не самым лучшим образом. А вот по поводу твоей ситуации, ц-ц-ц, как жаль, мои соболезнования, Би. Би на это ничего не отвечает. Он ждет. Какое решение примет Хэ старший — одному богу известно. Или дьяволу. Но тот вдруг встает и убирает пистолет за пояс. - Я тут подумал, что ты мне еще пригодишься, дружок. Убивать тебя сегодня я не стану. Но постарайся впредь быть поаккуратнее с Чэном, договорились? — он подходит к нему, наклоняется и похлопывает по плечу, как провинившегося мальчишку, которому нужно объяснить, что так делать нехорошо. Би молчит, поджав губы, и смотрит на него снизу вверх. А тот наклоняется совсем низко к его уху, до боли сжимает его плечо, упираясь большим пальцем в сломанную ранее ключицу, и говорит так, чтобы его слышал только Би: — Даю тебе еще один шанс. Би едва заметно кивает, и после этого пальцы разжимаются. — Клуб теперь моя собственность. С оплатой желательно не затягивать, — широко улыбается Хэ и подмигивает ему. Поднимает руку с указательным пальцем и делает в воздухе круговое движение, показывая охране, мол, закругляемся. Двое амбалов у двери расступаются и пропускают его к выходу. Оставшиеся двое, чуть помедлив, выходят следом, не удосужившись закрыть за собой дверь. И Би выдыхает только тогда, когда звуки шагов стихают. Думает, что все-таки придется спускаться за второй порцией виски.***
В палате Чэна тихо. Мягкий свет от ночника заливает теплом маленький участок, ласкает половину спящего лица, осторожно касаясь, чтобы не разбудить. Он уже не такой, как в начале, когда его только доставили сюда. Не такой, как тогда, со всеми этими трубками, торчащими из его тела. Кажется, что его лицо постепенно приобретает прежнюю осознанность. Даже во сне. Ему бы поправиться — тени под глазами в этом свете особенно глубокие, скулы более резко очерчены, острыми кажутся. Непривычно разметавшиеся по подушке отросшие волосы частично падают на лоб. Грудь под футболкой вздымается и опускается плавно с рукой, которая поверх лежит. Дыхание ровное. Три недели упорного труда и речь, хоть и медленная, но поставленная; еще неделя — и почти получается на ноги встать. В таких больницах, как эта, пациентов поднимают быстро, с того света возвращают, а у таких пациентов, как Чэн, реабилитация всегда проходит в разы быстрее. У него пальцы на правой руке работают хуже, чем на левой. И чтобы за брусья для восстановления навыков ходьбы в реабилитационной взяться, уходит чуть больше минуты, чтобы подняться с инвалидной коляски — чуть больше двух. Поразительное упорство и чудеса выдержки он изо дня в день демонстрирует под присмотром специалиста, медленно переставляя ступни, практически от пола не отрывая. По́том истекает, зубы скалит, но держится. И когда ему предлагают отдохнуть, он только головой качает и еще подход делает, туда и обратно по дорожке. Тесты, анализы и массажи — обязательная программа. Цао обещает ему, что скоро он сможет проделывать все это дома, что его реабилитолог будет посещать его каждый день и что просыху ему не даст. И Чэн кривится, на пальцы правой руки смотрит зло, пытается сильнее сжать резиновое колечко, но они плохо слушаются. — Потерпи, Чэн. Ты, как всегда, хочешь всего и сразу, — смеется Цао, сидя под конец дня на краю его койки и расслаблено обнимая плечи руками. — Я плачу тебе за это немалые деньги, Линг, — продолжая сосредоточенно изучать свои пальцы, говорит Чэн. Взгляд медленно переводит и долго смотрит Цао прямо в глаза. Тот не выдерживает и вскидывает руки вверх в примирительном жесте, смеется коротко и, поднимаясь с койки, подхватывает свою черную папку с прикроватного столика. — Ты невыносим. Вы с Би как два долбаных викинга. Зря я надеялся, что ты изменишься, — улыбается он и уходит, подмигивает у самой двери: — И не я один. Чэн уголком рта ухмыляется, провожая взглядом спину уходящего Цао, а в голове в набат бьет: «вы с Би, вы с Би, вы с Би...» Шэ Ли говорит, что он друг детства, лучший друг и коллега по совместительству. Правая рука. Тот, на кого всегда можно положиться. А в голове смазанно все, только какие-то отрывки, за которые никак не ухватиться. — Покатаемся сегодня, да? Как давно это было? В палате Чэна тихо. Би аккуратно дверь в палату прикрывает, проходит к изножью постели и, сунув руки в тугие карманы джинсов, смотрит. Смотрит, впитывает как губка каждую черту его похудевшего лица, и у него спокойно внутри. Его почти отпустило. Когда за усердием Чэна в реабилитационной наблюдал, понемногу отпускало. И рядом со спокойствием внутри притерлась поблизости надежда. Особенно когда в кабинете Цао разговаривали — она там внутри совершенно законно обосновалась. Надежда эта. — Память восстановится. Со временем. У всех по-разному, конечно, мы до конца не знаем, как сработает в случае с ним. Кто-то вспоминает через неделю, кто-то через год, кто-то вспоминает, но не полностью. Если бы вы все не прилагали такие усилия, пока он был не здесь... «Память восстановится». Рядом аккуратно ложится, скрестив ноги в лодыжках и свесив тяжелые берцы с края койки, руки на груди скрещивает и в идеально гладкий потолок палаты смотрит. Плечо Чэна теплое и твердое в его упирается, греет. — Ты знаешь, я не раз думал о том, как мы с тобой познакомились. Я тебе вообще-то рожу начистить шел за ту девчонку, которую ты толкнул в младшей школе. А ты посмотрел на меня и сказал: «Чего тебе?», и нахмурился так по-взрослому, с готовностью. Я подумал, что ты крутой. И мне вдруг захотелось, чтобы мы с тобой вдвоем в какой-нибудь ситуации оказались, где ты смог бы так же спросить, но не меня, а того, кто окажется напротив нас. А мы — плечом к плечу. Как сейчас. И сколько раз я жалел, когда потом оказывались, когда ты вместо «чего тебе», доставал пистолет и спрашивал, но молча. — Би голову поворачивает, изучает лицо рядом, крепко спящее. Не разбудил. Шепот почти неразличим в этой тишине. И Би даже ловит себя на том, сказал ли он это вслух или подумал громко. Отворачивается к потолку снова и, устраиваясь поудобнее, поближе боком притирается. Места на койке мало для двоих, у него плечо свисает больше чем наполовину. И тогда он просто на бок ложится, лицом к нему, руку себе под голову подкладывает, чтоб лучше видно было. — Что ж ты, сука высокомерная, меня так зацепил? Я лучше кого-либо знал все твои интонации и перепады настроения, твои взгляды и намеки. А сейчас… Я не знаю, как вести себя с тобой. Ты просто не помнишь меня. Вот так просто. Одно неверное движение, вода на дороге, алкоголь в крови, и ты сжимаешь мои ребра сильнее прежнего. Чтобы теперь в твоей голове пазл собрался не так. Не в мою пользу. Ты знал, что этим все закончится, когда специально вырядился в тот вечер? Знал, что я на байке приехал. Знал, — собственное горячее дыхание от шеи Чэна рикошетит обратно к губам Би. И хочется глаза прикрыть и рядом с ним заснуть. А потом проснуться и увидеть его улыбку. Понять, что в его глазах нет больше попыток понять, кто перед ним. А есть только молчаливое «чего тебе» и та серьезность, от которой снова и снова мурашками от загривка до середины лопаток щекочет. Вместо этого Би молчит и рассматривает его. Видит, как Чэн во сне хмурится. Голову в сторону Би поворачивает и дышит вдруг заполошно, будто приснилось что-то нехорошее. Раскрывает сухие губы, и Би замирает, задерживает дыхание, завороженно глядя на них. — Все равно же охуенно покатались, А Цю. Губы облизывает, устало так, с трудом, а потом едва заметно растягивает их в легкой улыбке. Глаза все еще прикрыты, будто просыпаться не хочет, но все же заставляет себя и с усилием веки поднимает, едва-едва, но смотрит тепло и с пониманием. Его лицо в тени — ночник как раз за его головой оказывается, не мешает. Он вдруг серьезным становится и брови болезненно заламывает. И почти беззвучно, на выдохе говорит: — Привет. У Би лицо, как зеркало, отражает эмоцию Чэна. Он пальцами невесомо касается его губ. — Привет, — отвечает и тянется, коротко касается его лба своим и глаза прикрывает, сдерживаясь. Улыбку нервную обуздать пытается, но губы скачут в неконтролируемом спазме.