contrast

      Би хорошо знает, что если завести ладонь в густую шевелюру Чэна и сжать в кулак, его кожа покроется мурашками. Рукава мастерки подтянуты выше локтей, и видно, как волоски на предплечьях поднимаются. Ему нравится. Нравится небольшая доля грубости по отношению к себе со стороны Хуа Би. Потому что ему позволительно. Потому что никто больше так не сможет. Не сможет так смотреть в его серые глаза из-под своих светлых, почти белых ресниц. Смотреть с желанием и пониманием. И от этого волосы на голове Чэна шевелятся. И в штанах тоже – шевелится. Спортивная ткань натягивается, подчеркивая и деликатно намекая.       Би не спешит, старается оставаться спокойным, но сердце отбивает сумасшедший ритм. Он просто подталкивает голову Чэна к своему лицу и целует его медленно, пробуя его на вкус, как экзотическое блюдо, которое уже не раз пробовал и хорошо знает, но все равно нравится. Как в первый раз нравится. И ни черта это не забытое старое.       У Хэ гладкий язык и острый на кончике. Его приятно вылизывать, приятно губами обхватывать, слегка посасывая, и чувствовать, как он выскальзывает и вновь податливо вторгается в чужой рот. И это не тот случай, когда нужно торопиться, какие бы факторы ни влияли на ситуацию.       Би аккуратно перетягивает Чэна к себе на колени, помогая и поддерживая за талию, а сам откидывается на подушки и смотрит на него, на его тело под расстегнутой мастеркой: красивое, жилистое, с не меньшим количеством шрамов, чем у него самого. Кожа сейчас бледнее обычного, но такая же теплая и шелковая на ощупь.       Чэн тоже спокоен, Чэн не ломится. Не требует. Он выдерживает момент так же, как и Би, едва заметно вжимаясь в его пах своим, вытаскивая изо рта Би горячий стон сквозь плотно сжатые губы. И тот лениво просовывает пальцы под смятые рукава кофты и тянет к запястью сперва один, затем второй, осторожно спускает мастерку с плеч, и Чэн помогает ему окончательно от нее избавиться.       — Ты здесь прекрасно смотришься, как всегда, — ухмыляется Чэн и делает попытку справиться с пуговицами на рубашке Би.       У него глаза черные почти, зрачок во всю радужку расползается с сумасшедшей скоростью. Пальцы не слушаются, проскальзывают по ребру пуговицы, и Чэн вдруг брови хмурит и замирает в полусогнутом состоянии над телом Би. Немного помедлив, он просто кладет ладони ему на грудь и выпрямляется, прикрыв глаза и заламывая брови.       — Ненавижу эту херню, — цыкает. — Если оно не пройдет…       — Пройдет. Но сейчас тебе не нужно ничего делать, — широко улыбается Би, поднимается к нему, садится и обхватывает руками за торс. — Сомневаюсь, что лишние нагрузки тебе на пользу.       Целует его шею, все еще крепко и надежно сжимая руками, не давая отстраниться, а Чэн закидывает свои руки ему на плечи, упирается в них локтями, расслаблено свесив кисти. Смотрит на пальцы, пока Би выцеловывает его выступающие вены и ключицы, и пытается их сжать. Не выходит. И его короткий смех пробирает Би до костей:       — Я сейчас вообще плохо контролирую их, а каких-то полчаса назад я мог ими двигать.       Хуа Би вздыхает ему в шею и отстраняется. Смотрит внимательно, скользит взглядом по лицу: глаза-нос-губы-глаза. Но не говорит ничего. Его ладонь размашисто движется по спине Чэна от лопаток вниз, к пояснице, и надавливает в районе ягодиц, заставляя вжаться сильнее, заставляя его отвлечься от своих мыслей.       Потому что хочется его чертовски сильно.       Хочется просто взять его.       Как угодно.       Еще разок, Чэн. На этом самом диване. Снова.       Рука вновь подталкивает ближе, напоминает: «двигайся», и из уст обоих вырывается горячее дыхание. Их обоих мажет. Поцелуй выходит долгим, грязным и мокрым. Искры под веками скачут, рассыпаясь мелким обжигающим дождем ярко-красных точек.       Би рывком кладет его на спину, придерживая за поясницу и нависает сверху. Зубами слегка прихватывает линию челюсти, вылизывает кадык, и Чэн отворачивает лицо в подушки, вытягивая подбородок и подставляясь. Когда нижняя губа скользит по его соску, и язык выводит влажный ореол, грудная клетка Чэна распрямляется в тяжелом вздохе.       Заглянуть бы в душу этому высокомерному засранцу, разгрести там все руками, перебрать, расставить все эти вещи вдоль стен, предоставляя ему чистый путь и верную дорогу. Не мешать. Но при этом быть рядом, как раньше, как «правая рука».       А она скользит по ребрам, слегка сжимая его бока, уверенно тянет за шнурок спортивных штанов, и узел распадается. Пальцами левой Би ловко цепляет пояс вместе с бельем и, чуть потянув вниз, вылизывает спускающуюся к паху прямую мышцу и показавшуюся из-под ткани бедренную кость, ниже — впадина между пахом и бедром также не остается без внимания. И дышать становится трудно.       Приходится остановиться. Приходится отвлечься на то, чтобы быстро и ловко справиться с пуговицами рубашки, но это стоит того. Потому что с этого ракурса хорошо видно лицо Чэна, его разметавшиеся по подушке волосы, частично падающие на глаза, его приоткрытый рот то ли в усмешке, то ли в попытке отдышаться. Серые глаза, медленно моргая, изучают взглядом светлый ежик на голове, уже не скрываемый рубашкой рельефный торс, зависают в районе вздыбленной ширинки. Рука тем временем оглаживает упругое бедро, обтянутое темной джинсовой тканью, и, поднимаясь выше, ложится ладонью на чувствительное место, слегка надавливая и вызывая глухой стон.       Но Би, освободившись от сковывающей движения рубашки и не разрывая зрительный контакт, отталкивает его руку и наконец спускает штаны Чэна с тихим рыком.       — Сказал же, тебе не нужно ничего делать, — подмигивает и, перехватывая рукой качнувшийся член, выверенным движением, а затем еще одним заставляет Чэна слегка прогнуться в пояснице.       Би, расшатанный собственным еле сдерживаемым желанием, судорожно выдыхает на головку, прежде чем обхватить губами, и Чэн, чуть приподняв голову над подушками и закусив губу, наблюдает. И тут же откидывается, сладостно прикрывая глаза и закусывая тонкую покрасневшую кожу еще сильнее, когда член оказывается у Би во рту, таком горячем и мокром. Его язык медленно скользит вместе с губами до самого основания и обратно, так, что Чэн забывает про проблему своих пальцев и хватает светловолосую голову, направляя и прижимая. Хочется быстрее сразу, без этой раскачки, но Би упирается головой и только свои светлые глаза вскидывает резко, давая понять, что контроль в этот раз полностью в его руках. Не лезь.       И Чэн подчиняется.       Хрен с тобой.       Расслабленно свешивает руку с дивана, другой прикрывает глаза и чувствует, что под этим наглыми и отточенными движениями он долго не протянет. Язык, мягко обводящий головку, и кольцо плотно сомкнутых губ так ярко бьют, так невыносимо пронизывают чувствительностью, скользят по каждой венке теплые и влажные губы. Кажется, будто ему отсасывали в прошлой жизни. Ха, а оно ведь практически так и было. Поэтому так оглушительно, поэтому так невыносимо разрядом по каждому нерву, сокращая мышцы на животе и на внутренней части бедер. И хочется ноги шире развести, хочется толкнуться в этот горячий рот сильнее, но спущенные до колен штаны мешают и Би придерживает за ягодицы, не позволяя двигаться.       Звякает пряжкой пояс и тихонько вжикает ширинка, отрезвляя на мгновение. И Чэн отрывает ладонь от глаз, смотрит, как Би ловко одной рукой достает свой член, размазывая по нему выступившую каплю смазки, продолжая при этом отсасывать. С трудом переводит взгляд на лицо Би и сталкивается затуманенным взглядом с его светлыми, сейчас по-волчьи жадными глазами, и кроет так, что выдохнуть получается с громким стоном и снова уткнуться затылком в подушки, потереться об них щекой.       Би размашисто выводит рукой по собственному члену, подстраиваясь под ритм, который сам же задает ртом. Синхронно, вот так, чтобы полностью чувствовать процесс, не теряя контроль. И его тащит, жаром окатывает с ног до головы, и двигаться хочется быстрее. А если глаза поднять и наблюдать за тем, какой откровенно пошлый сейчас перед ним Чэн в своей, возможно, не столь правдивой беспомощности, то картинка начинает плыть от застилающего разум удовольствия. От чертового осознания: он не берет, он отдается.       У Хэ брови в сладостном заломе в преддверии оглушительного оргазма и губы красные, искусанные, влажные — контрастируют на бледном лице, будто нарисованные. Би не помнит его таким. Ни разу. Это что-то новенькое. По крайней мере, в этот раз он постарается запомнить и не пропустить ни одной эмоции, изучить, насколько ярко реагирует сейчас его тело.       А видно хорошо: свет из окон льется со стальным оттенком, холодный и зимний, еще немного, и в сумерки перекинется.       И довести до разрядки стоит всего нескольких движений. Би, взявший было ускоренный темп, резко замедляется и выпускает член Чэна так же резко, придерживая рукой, наклоняет и одним широким движением языка проходится по отвердевшим яичкам снизу и вверх до кончика головки, прихватывая губами напоследок, с нажимом оглаживая языком.       И все.       Помещение затапливает долгим стоном, он вырывается из приоткрытых губ и еще долго звучит в голове у Хуа Би, смешиваясь с собственным. Потому что это слишком. Слишком хорошо: смотреть неотрывно, не давая глазам закатиться от громкого приторного разряда, и кончать на живот Чэну.       

***

      — Шэ Ли про утку ни слова, — смеется Чэн и затягивается.       Теплые аккуратные пальцы вытаскивают у него изо рта сигарету, задевая губы, и Би тоже затягивается. Одна на двоих, как всегда.       Запах сигарет смешивается с запахом гари.       — Только про утку? — улыбается в ответ Хуа Би и тушит сигарету о черную керамическую поверхность пепельницы у себя на бедре.       — Ну-у-у, и про это тоже, — подмигивает Чэн, махнув рукой в сторону пепельницы.       Би откровенно смеется. Ему хорошо сейчас. Хорошо вот так сидеть в расстегнутой рубашке на этом черном диване рядом с Чэном, задевая его колено своим и глядя в уже полностью темное окно. Снег прекратился, застелив внушительным слоем улицы города.       — Кстати, где его носит? — спрашивает Би, откладывая пепельницу на стеклянный столик и подходя к панорамному окну.       Огни города сейчас кажутся более яркими, переливаясь, отражаются в белой пушистой пелене. И, хочешь не хочешь, прикипаешь к ним взглядом, впитывая частичку атмосферы надвигающегося праздника.       — Понятия не имею. Может, сеанс затянулся? — устало вздыхает Чэн и поднимается, делая трудную, но преодолимую попытку ступить ближе к Би, чтобы тоже полюбоваться городом. Он кладет ладонь ему на плечо, наваливаясь, и Би напрягается, преданно удерживает его вес. Чэн тянет уголок рта в легкой улыбке, говорит шепотом: — Прости.       Они стоят, молча созерцая вид из окон, будто два подростка, потерявшихся в этом мире, но обязанных принять важное жизненное решение.       — Позвони ему, — нарушая тишину, тихо говорит Би, все еще глядя вперед, а затем поворачивает лицо и смотрит в глаза Чэну.       И Чэн, улыбаясь себе под ноги и не раздумывая, достает из кармана телефон.       Несколько долгих гудков и почти уже зародившаяся тревога в грудной клетке, как гудки прерываются тишиной и эта тревога, на секунду утихшая, вспыхивает с новой силой.       — Здравствуй, сынок.