contrast

      Чэн старается не смотреть на обеспокоенного Хуа Би, руки которого так крепко сжимаются на руле, что кажется, он сейчас вырвет эту баранку к чертям. Не смотреть на Би, а сосредоточиться на этих черных кожаных перчатках. Чэн их видел огромное количество раз. Когда проделанная работа заканчивалась грязно, Би всегда был в этих перчатках, будто на заказ сшитых, идеально сидящих на его красивых руках.       Тишина между ними двумя натянута до звона. Только рев мотора разряжает ее, придает уверенности и злости, адреналином растекаясь по телу.       Би топит педаль газа, и город за окном несется, смазываясь в одну сплошную грязно-белую полосу. Чэн держится за поручень над дверью: машина лихо виляет из стороны в сторону, обгоняя размеренный и редкий ночной поток. В осознании и адреналиновой агонии пальцы заработали и сейчас крепко сжимают пластиковую ручку. Би снова испытывает судьбу, в этот раз — на промерзлой дороге. Но ему плевать. И Чэну тоже — плевать.       Они оба знают причину.       Снег зарядил мелкой крупой, такой, которая хлестко бьет по щекам, подхватываемая ветром. Две знакомые черные машины на небольшой парковке у ресторана выбиваются из общей картинки. Би паркуется на противоположной неосвещенной стороне дороги и глушит мотор. Раздраженно снимает куртку, оставаясь в одной рубашке, рукава подкатывает до локтей, проверяет пистолет и только после этого переводит взгляд на Чэна.       У него лицо мрачнее тучи, но глаза кристально-чистые, стеклянные. Опираясь локтем на дверь, водит пальцами по бледным губам, смотрит невидящим взглядом на панель, и в себя приходит, только когда Би протягивает ему пистолет, легонько постукивая им по бедру.       — Чэн?       — Он мне не нужен, — бросает холодно и подбирается весь, будто боевую стойку внутри себя принял.       «Сейчас», — нахмурившись, решает Би.       Он сделает это сейчас.       Его ощутимо передергивает от ненависти к себе в этот момент. Возможно, это магия блядского взгляда, под натиском которого он задыхался все это время, а здесь — вот незадача — контроль вдруг осыпается трухой под ноги. Тут, наверное, санаторий поможет, отдых какой-нибудь с жарким климатом и океаном у ног. И однозначно выпить нужно будет. Он помогает Чэну выйти из машины, захлопывает дверцу и, положив руку на грудь, останавливает его. Выдыхает облачко пара прямо в лицо, крепко сминает пальцами лацканы его пальто, так что перчатка кожей скрипит, и припечатывает к боку авто.       — Чэн, тебе нужно знать — я и Лэй... — начинает Би, сдвинув брови и глядя в глаза, но договорить не успевает.       — Я знаю, — Чэн кладет свою руку поверх его перчатки и, сжав до боли, добавляет глухо: — Спасибо, что все-таки сказал это.       Снег путается крупинками в волосах Чэна, больно царапает щеки, осыпается на плечи. Пальцы от холода словно вросли в грубую ткань, и никак не получается отпустить, никак не отвести взгляд от серых глаз, от лица, которое меняется, как у человека, наконец освободившегося от боли.       Хэ Чэн просто отталкивается от машины и, больше не глядя на Би, сам идет к заведению. Прихрамывает на одну ногу, но идет, и не нужна больше эта чертова коляска.       Молодой управляющий тянет широкий рот в услужливой улыбке, обнажая коротенькие зубы с розовым мяском над ними, сияет и забирает из рук Чэна пальто после короткого поклона. На Би только восхищенно зыркает. Щебечет о чем-то, размахивая руками, пока ведет их к нужному столику, но Хэ не слушает, он успевает за это время отметить рассредоточившуюся по залу охрану своего отца, совершенно незаметную для простых посетителей. Пять человек. Он легонько касается тыльной стороной ладони руки Би, и тот подтверждает, чуть вздернув подбородок.       — Цю. Чэн, — здоровяк Ву разводит руки в приветственном жесте и чуть приподнимает плечи, мол, правила известны.       — Здравствуй, Ву, — Хуа Би равнодушно вкладывает ему в руку свой «глок» и позволяет полностью обыскать себя.       Чэн хмыкает.       Когда-то этот парень вышибал из него самого последнее юношеское дерьмо, испытывал волю на тренировках, доламывал выносливость и вытесывал правильную стойку при стрельбе. Таких, как Ву, больше не найти. У них всегда были теплые отношения, но Чэн знает: прикажи сейчас Хэ Лэй выстрелить ему промеж глаз — он не колеблясь выстрелит. Разве что напоследок скажет что-то наподобие: «Прости, малыш».       Обыскав Чэна, Ву приятельски похлопывает его по плечу и подталкивает вслед за Би.       — Юанджи, заведение на сегодня закрыто, — знакомый холодный голос, словно лезвие, режет вдоль позвоночника. — У тебя десять минут.       Улыбчивый минутами ранее управляющий, сложившись в низком поклоне, поспешно удаляется. Чэн провожает его взглядом и не замечает на его лице и тени улыбки. Все, что будет происходить в этом заведении сегодня вечером, в нем же и останется.       На отца Чэн старается не смотреть до последнего, но темный взгляд все еще прожигает насквозь, впиваясь в кожу, и крайне трудно сдерживать свои эмоции.       Шэ Ли. Он словно большая белая бабочка, угодившая в сети к пауку, который щупает ее лапками, ищет, с какой стороны зайти, чтобы наконец начать укутывать ее в свою липкую паутину и сожрать, дождавшись, когда яд растворит ее внутренности.       Но Ли не выглядит испуганным, растерянным или недовольным ситуацией. Он сейчас вроде тех доступных молодых людей, которые за деньги готовы сыграть любую роль для своего клиента на вечер или же ночь.       Бабочки.       Волосы заведены назад, руки скрещены на груди, и, кажется, объятия Хэ Лэя ему импонируют. Если бы не пронзительный взгляд на секунду округлившихся желтых глаз, которым он незаметно одаривает Чэна. Взгляд, требующий объяснений.       — Сядь, — небрежно бросает Лэй.       Чэн стискивает зубы так, что челюсть простреливает болью, и делает шаг в сторону Ли, но Хэ Лэй до побелевших пальцев сжимает ладонь на плече своей бабочки, и приходится остановиться.       — Сядь, — повторяет он, улыбаясь и ласково глядя на сына.       Дух этого заведения совершенно не нравится Ли. Здесь как будто дышать нечем, воздух тяжелый, интерьер слишком вычурный. И музыка эта... словно убаюкивает для кошмарного сна. Вот для кого все это? Явно не для таких, как Хэ Лэй. Он сюда не вписывается. Ему холодный минимализм, как и Чэну, идет больше. А это — дорогие понты. Несмотря на это, заведение явно отстегивает ему неплохие куски. Здесь все на высоте.       Юанджи сияет, раскладывая на столе меню и позвякивая на подносе новой порцией чая для Хэ-старшего. У него испарина на лбу, поджатые губы в подобии легкой услужливой улыбки говорят больше, чем он мог бы озвучить.       Шэ Ли жарко. На самом деле ему хочется отстраниться от приобнявшего его «паука», сбросить его лапу и устроить истерику. Потому что лица Чэна и Би напротив выражают маниакальное спокойствие, и Ли это не нравится. Но он же, мать его, не какая-нибудь девчонка. Он сейчас самая обыкновенная приманка. Приманка для Хэ Чэна, который проявил самые настоящие рыцарские качества, гордо переступая через свою ненависть к отцу и идя с ним на контакт. Так ведь, Чэн? Снова.       Поэтому Шэ Ли играет свою роль. Подтянув к себе колено и небрежно свесив с него руку с коктейлем, он продолжает оставаться в маске невозмутимости.       — Рождение сына для отца — настоящий подарок, — говорит Лэй, глядя в чашку с ароматным чаем. — Однажды я упустил возможность понять и осознать это. По правде говоря, я и сейчас не понимаю, потому что то многое и важное, что связывает отца и сына, прошло мимо меня. Это было и с моим отцом. И, в частности, это касается моего второго сына.       Он поворачивает голову к Ли и продолжает, словно обращая свои слова к нему:       — Чэн — мой первый сын, в которого, как я думал, я вложил свои силы. Я дал ему все необходимые знания, я взращивал наследника. Но я не дал ему главного — любви. В нашем, так сказать, семейном деле любовь и сострадание — это те вещи, которые отходят на второй план. Благо, мать обоих моих прекрасных сыновей успела вложить в них эти два качества, как и многое другое со знаком «плюс».       Лапа с плеча Шэ Ли наконец исчезает.       Выдох.       Лэй подается вперед, упираясь локтями в колени, и пальцы переплетает. Смотрит на них задумчиво, будто собирается с мыслями. И Ли никак не разберет его эмоций. Этот человек практически нечитаем.       — Знаешь, сынок, я чертовски ценю все твои качества, все они взращены в тебе и мной, и твоей матерью. Но чего я не переношу в тебе, так это лжи. Видишь ли, птички нашептали мне, что кое-кто отхватывал по кусочку от того, что должно было принадлежать мне. Все эти два года, — Лэй поднимает голову и смотрит Чэну в глаза.       Долго и пристально смотрит. В этот момент они точно отражения друг друга. Холодные и непоколебимые глыбы льда.       Но Лэй вдруг улыбается, расслаблено откидывается на спинку дивана и заводит руку за спину Ли.       — Ты смог оттяпать за это время почти треть западного района. Да так, что слухи дошли до меня не так давно. Вау! Я восхищен! Но мне пришлось избавиться от своего лучшего подчиненного. И все по твоей вине. Моя репутация, Чэн, это то, что уже многие годы остается железным и нерушимым. Но ты, — он тычет пальцем в сторону Чэна, потрясая рукой и делая небольшую паузу, — ты мешаешь мне. Все твои действия, понимаешь, портят мою репутацию. Возможно, мне стоит наказать и тебя? Как ты считаешь?       Лэй вопросительно приподнимает брови и, застыв в миллиметре от своей чашки, тянет губы в ухмылке. — Ву.       Здоровяк Ву вполне себе вписывается в интерьер этого ресторана. Он мог бы работать здесь охранником. Как и вон те двое по правую руку от него, рассредоточенные за спинами Чэна и Би. Мог бы, да только подобных выдрессированных псов держат поблизости, как самых верных, способных понимать команду с полуслова.       Ву такой.       Поэтому он сейчас целится точно в голову Ли.       Одно движение — и мозги Шэ Ли окажутся на вон том чудесном оливковом гобелене с изображением черного дракона и прекрасно разнообразят его цветовую гамму. Чэн эту картинку представляет отчетливо, и его пальцы впиваются в кожаную обивку дивана, губы белеют, а морщинка меж бровей становится не по годам глубокой.       — Вижу, тебе это не нравится, — Лэй тихонько смеется, усаживаясь поудобнее, и ласково потрепав Ли по макушке. — Вот и я говорю: мать слишком сильно повлияла на вас. Этот мальчишка дорог тебе?       Чэн оставляет его без ответа.       Шэ Ли спокойно отпивает из своего стакана ту фруктовую муть с водкой, которую заказал наперекор Хэ Лэю, ткнув наугад в карту бара. Отпивает и радуется внутри себя, что он ее пьет, потому что, во-первых, она, в общем-то, ничего, а во-вторых, если бы не она, то ему бы сейчас ладошки об себя вытирать пришлось. Холодный влажный стакан скрывает это. А алкоголь внутри скрывает настоящие эмоции и чувства. Подавляет их настолько, насколько позволяет градус, смешиваясь с адреналином. И на то, как Ву опускает оружие, он лишь хмыкает и моргает чуть медленнее обычного.       Кто в этой обстановке, кажется, вообще не испытывает эмоций, так это Би. Он сидит с краю, застыв каменным изваянием, готовый в любой момент реагировать. Он ничем не хуже Ву. Он равен ему. За исключением того, что добровольно отдал ему свой пистолет за право присутствовать. Ли смотрит на него и понимает, что пистолет ему и вовсе не нужен.       А вот Чэн...       Он вымотан. И еще ему наверняка плохо. Он бледный и нервный, хоть и старается сохранить лицо.       Но Ли видит. И Лэй видит.       — Не стоит недооценивать старика, сынок. Я по сей день старался заботиться о тебе, — он делает неопределенный жест рукой в сторону Хуа Би и елейно продолжает: — Не нужно сейчас пытаться прожечь во мне дыру. Взгляни лучше на своего друга. Надежный и преданный А Цю. Уверен, он уже рассказал тебе о том, что работал на меня. Возможно, даже по пути сюда — уж больно он спокоен. А вот ты — нет.       У Ли в голове что-то пульсирует в области виска. Простреливает вспышками боли, потому что информация усваивается плохо. Да что там плохо, она там просто напросто не желает оставаться, а ее впихивают снова и снова. Чего стоило ожидать от Чэна? Ли и правда ни черта не знает о нем.       Лэй выливает остатки чая из чайничка, вдыхает аромат, словно его заботит сейчас только напиток, а вся обстановка это так, пустяк.       — Мы с ним мило поболтали не так давно. И, по правде сказать, я хотел пустить ему пулю в лоб. Он нарушил обещание, данное мне — присматривать за тобой, следить, чтобы с тобой ничего не случилось. Он должен был докладывать мне о каждом твоем шаге, но скрывал то, чем ты на самом деле занимался. Потому что выбрал тебя. И я понимаю, что для меня он теперь совершенно бесполезен. Поэтому, — он разводит руками, глядя на Би, — ты мне больше не нужен, А Цю. Вопрос, будешь ли ты теперь нужен Чэну? М?       Не дожидаясь ответа от Хуа Би, он обращается к Чэну:       — Теперь касательно нашей с тобой ситуации, малыш. Завтра Рождество, и мне очень не хочется портить эту чудесную атмосферу запахом крови. Твоя мать очень любила этот праздник. — Он опускает глаза, и Ли кажется, что эти эмоции настоящие, несмотря на контраст со сказанным; у него на лице сожаление. — С этого дня руки у тебя развязаны. Я больше не стану тебя поддерживать. Твоя территория — это твоя территория. Но запомни хорошенько: если ты еще раз пойдешь поперек, я уже не смогу закрыть глаза на твои ошибки и ошибки тех, кого ты так сильно любишь.       И Ли тонет в этих черных глазах, потеряв суть времени, и понимает, что Лэй улыбается ему, похлопывая по спине. Боль в виске становится невыносимой.       Хэ Лэй отворачивается, допивает свой чай в один глоток и, застегнув пиджак, поднимается. Когда он уходит, дышать становится легче, боль, кажется, отступает. Всего на каких-то пару минут в молчании. И нарастает с новой силой, стоит Чэну подать голос:       — Ли? Ты в порядке?       — Пошел ты, Хэ Чэн!       И срывается. Сбегает по лестнице, проносясь мимо растерянного Юанджи, хватает свою куртку. Дышит тяжело, оказавшись на воздухе, втягивает носом и выдыхает через рот, пытаясь успокоиться. К черту все это. К черту.       Он ловит такси, параллельно набирая Ксу, щурит глаза от яркого света фар проносящихся мимо автомобилей. Снег моментально тает на его разгоряченном лице.       — Хэ-э-эй, Ли, детка. Ты передумал? — веселый голос друга режет слух, но новых приступов боли в голове не вызывает.       — Да, — Шэ Ли старается выровнять срывающийся голос. — Да, черт возьми. На нашем месте, через полчаса.

⬇⬇⬇