contrast

      — Если хочешь, я останусь и помогу тебе, — бросая ключи на столик у двери, равнодушно произносит Би.       — Оставь меня, — рыкнув, Чэн сдергивает с себя пальто, закидывает его на спинку дивана и направляется к бару.       Начатая бутылка виски в одной руке, стакан — в другой.       Второй остается на полке.       — Спасибо, что подвез.       Он измотан. Его колотит мелкой дрожью пока он наливает выпивку, скрытая черной водолазкой спина ссутулена, и опущены плечи. Но Хэ упорно делает вид, что плевать он хотел на все это.       — Не советовал бы тебе пить, Чэн.       — Я же сказал: оставь меня!       Би с трудом подавляет желание хорошенько двинуть его о стену лицом и уложить в кровать.       Чэн облажался.       Но Би облажался еще больше.       То, что сегодня все обошлось — просто удивительное проявление отцовских чувств со стороны Хэ Лэя.       Что он там говорил про любовь? Что не дал ее ни старшему, ни младшему, да? Для него оба его уже взрослых сына всегда будут оставаться детьми, воспоминания об искренности эмоций которых до сих пор греют его холодную душу. Как бы там ни было. И не любовь ли это — закрывать глаза на упрямство и капризы вместо наказания за непослушание?       Держи, сынок, свои любимые игрушки, не бойся, я не отберу их, только пойди поиграй в другой комнате и мне не мешай.       Би качает головой, глядя куда-то себе под ноги, рассматривает капли растаявшего снега на ботинках, и тень улыбки скользит по его губам.       Он разворачивается и, бесшумно прикрыв за собой дверь, прижимается к ней спиной и затылком.       С внешней стороны.       В грудь побольше воздуха набрать, выдохнуть медленно, прикрыв глаза и сосредотачиваясь на своих ощущениях. Вот так.       Он не нянька. Хватит. Сняли уже ответственность.       Погода улучшается, и снег плавно кружит над городом. Ботинки утопают в рассыпчатой снежной вате, а свежий воздух приятным покалыванием оседает на щеках. Хуа Би подставляет лицо ночному небу, уже за ручку своей машины взявшись. Холод помогает. В холоде мысли спокойнее и яснее. Они укладываются, выстраиваются в правильной последовательности, расступаются перед здравым смыслом.       Знакомый звук входящего сообщения заставляет его разлепить уставшие глаза и все-таки сесть за руль.       [23:15:07] Чэн: Найди Ли и убедись, что с ним все в порядке.       Би на это ничего не отвечает. Но звонок делает.       — Фанг.       — Пробей-ка номерок, а?       Эта узкая улочка словно один живой поток. Сияют и переливаются яркими цветными огнями украшенные деревья, повсюду приглашающе мигают витрины магазинов и кафе, уютно светятся красным фонари на ярмарочных домиках. Машина тихо шуршит шинами, проделывая в снегу глубокие борозды. Веселые люди, жующие на ходу рождественские сладости, то и дело выскакивают на проезжую часть, мешают проехать. Радостная парочка бросается кое-как слепленными из рыхлого снега снежками. Один такой прилетает в лобовое и тут же рассыпается. Парень, испуганно втянув голову, выставляет ладонь в примирительном жесте, улыбается и убегает вслед за девчонкой.       «Вот тебе и праздничное настроение, мать твою», — вздыхает Би и, пригнувшись, разглядывает вывески, выискивает нужное здание.       Почти в самом конце улицы, где соседнее строение образует тупик, мигает красная неоновая собака, и Би, припарковавшись рядом, глушит мотор. Сидит несколько минут неподвижно, присматривается к курящей у входа разношерстной молодежи, но не замечает никого знакомого. Кое-где ловит обращенные в сторону своей машины восхищенные взгляды. Когда выходит он сам и прикуривает, опираясь на бок черного “Гелика”, практически все глаза устремляются в его сторону.       Что ж, это уже привычное явление.       Затяжке на третьей дверь распахивается так, что доводчик выворачивает в другу сторону. Звуки музыки, доносящиеся из недр заведения, наверняка слышат люди в самом начале этой улицы. Она глушит на короткий миг, пока дверь не возвращается на исходную позицию.       Этот парень выше на две головы и крупнее во столько же. Но это не мешает Ли вцепиться в ворот его толстовки, толкая вон из кабака, заставляя неуверенно перебирать ногами на скользких ступенях.       — Повтори, мудло ты вонючее! — хрипит Ли и дергает этого детину так, что у того голова откидывается назад, словно у тряпичной куклы.       Музыка снова заливает улицу, и из дверей показывается Ксу. Зрительный контакт с Би устанавливается практически сразу, словно он знал все заранее, находясь по ту сторону. У него на лице страдальческая гримаса, когда амбал в руках Ли улыбается, скашивает глаза за спину и, вцепившись одной рукой в запястье, тычет пальцем:       — Я говорю: дружок твой — пидор!       Ксу хватается за голову, когда Ли со словами «Ах ты сука» бьет кулаком аккурат в челюсть обидчику.       И, кажется, выключает его. Полностью. Нокаут.       Он разгорячен, на нем футболка с растянутым воротом, губа разбита и совершенно ебанутый нетрезвый взгляд. Ли шипит и рукой трясет вяло, движения смазанные — он пьян до чертиков. Неуверенно пару шагов назад делает, проваливаясь в белое месиво по щиколотку, втягивает свезенную губу и сплевывает розовую юшку на снег.       Вокруг раздается визг, вперемешку с улюлюканьем.       И Ли довольно скалится окровавленными зубами. Не спеша снимает с левой руки кольца и надевает на правую, довольно пошло садится сверху на бесчувственного парнягу и заносит руку для очередного удара.       — Ли, нет! Он уже вырубился! Поднимайся! — Ксу пристыженно тащит Ли за ворот футболки, хватает за плечи и запястье, пытаясь остановить его.       Но замирает вдруг и испуганно оборачивается на нависшую над ними тень.       — Отойди, — Би устало трет большим и указательным пальцем переносицу.       Чтоб вас всех.       Все-таки — нянька.       — Вызовите кто-нибудь этому парню скорую, — он обращается к толпе окруживших зевак, перехватывает запястье Ли и заламывает ему руку за спину, придерживая за плечо. Поднимает на ноги и кивает Ксу: — Захвати вещи и марш в машину.       У Ксу в квартире огромная пушистая елка, мерцающая приятными теплыми лампочками. Стоит в углу, но визуально занимает собой почти все пространство его небольшой квартирки-студии.       Здесь уютно и пахнет недавно завершенным ремонтом. Светло-серые стены и голый холодный пол. Минимум мебели. Матрас, брошенный на пол, со смятым бельем, низкий столик с ворохом эскизов и тату-машинкой рядом с россыпью колпачков и смятых салфеток с пятнами краски. Вычурная резная пепельница в виде кролика доверху заполнена окурками. Перед столиком небольшой то ли диван, то ли огромный темно-серый пуф. На кухне чисто — ни намека на то, что здесь обитает живой человек, который нуждается в еде и кофе по утрам. На холодильнике магнитиками с аниме-персонажами прикреплены еще несколько эскизов и список продуктов — значит, все-таки ест.       Шэ Ли устало падает на мягкое диваноподобное изваяние, широко разбрасывая колени в стороны. Голову откидывает назад, смотрит в потолок, следит глазами за россыпью звезд от проектора ночного неба и слизывает выступающую из разбитой губы кровь.       Знает, что Би смотрит на него, стоя у входной двери со сложенными на груди руками и подпирая плечом стену, поэтому не глядя поднимает руку с оттопыренным средним пальцем и тут же роняет ее без сил себе на бедро, прикрывая глаза.       Ксу поджимает губы, виновато опускает взгляд, избегая комментариев со стороны Би, и исчезает в ванной. Хлопает там чем-то, стучит и, судя по звукам, роняет что-то стеклянное в раковину умывальника, чертыхается и возвращается оттуда уже с бутылочкой антисептика и ватой.       Он настоял на том, чтобы Би привез Шэ Ли именно к нему, так как до него было ближе и, якобы, есть где ему отоспаться.       Би еще раз окидывает взглядом единственное место для сна и удивленно приподнимает брови.       — Хочешь сказать, что ты будешь спать под елкой?       — Нет, я сегодня не буду спать, у меня работы полно, — Ксу хихикает и укоризненно смотрит на Хуа Би.       И у того отчего-то перехватывает дыхание, воздух просто застревает в легких, когда он наблюдает, как Дин Ксу наклоняется к лицу своего друга, упирается коленом в мягкий пуф, другой ногой — в пол меж разведенных ног Шэ Ли. Он видит эту картинку и жадно впитывает ее глазами: руки, по самые пальцы забитые татуировками, бережно стирают ватным диском кровь на губе. И когда Ксу наклоняется совсем близко, Би кажется, что он льнет за поцелуем, но его губы вытягиваются, чтобы заботливо подуть на рану.       Кто здесь пьян, черт возьми?       — Будешь работать даже сегодня?       — Да, буду, если ты не захочешь остаться, конечно, — одна его бровь приподнимается, когда он поворачивает голову к Би и смотрит пристально в глаза.       И это как игра в гляделки.       Би думает: на кой ляд он челку покрасил?       Представляет, как Ксу сидит всю ночь над своими эскизами, одетый по-домашнему, а не в это черное тесное тряпье. Интересно, насколько забито его тело там, под одеждой? Он сам делает себе татуировки? Би представляет, как он задумчиво смотрит на елку, заламывая брови и думая о чем-то своем. И снова возвращается к бумаге.       Приходится осознанно сдаться, первым отвести взгляд в сторону нарядной елки и, словно обращаясь к ней, твердо сказать:       — Нет.       Что-то горячее трется об его ногу.       Би опускается на корточки, скептически рассматривая кожаное нечто, протягивает руку, дает тщательно обнюхать пальцы наглой кошачьей морде с яркими голубыми глазами, прежде чем провести рукой по серой бархатистой коже. Сфинкс подставляется под его большую ладонь, мурчит громко и трется активнее, обвивая запястье хвостом.       — Это Ирбис, кстати — тихонько смеется Ксу, обрабатывая разбитые костяшки заснувшего Шэ Ли. — Кажется, она от тебя в восторге.       Его глаза довольно прищурены.       — Она никогда никого не подпускает к себе, кроме меня.       — Какое забавное имя для кошки, — говорит Би и поднимается, все еще глядя на то, как Ирбис вытягивается и с удовольствием вонзает когти ему в голень.       — Тебе же нравятся мотоциклы? Мне тоже.       Неловкое молчание затягивается, поэтому Ксу, поджав губы, осторожно укладывает руку Шэ Ли на бедро. Смотрит на него некоторое время, но обращается к Би:       — Помоги перенести его на кровать и можешь идти.       В машине чертовски холодно. Снег прекратился, и температура на улице заметно снизилась. Би включает печку и достает телефон. Набирает: «Все в порядке», и тут же стирает написанное.       Ничего не в порядке.       Черт.       В голове снова каша, а в груди странное нежелание ехать домой. Он трет лицо холодными руками, проводит по светлым волосам и выдыхает, выдыхает...       Свою задачу он выполнил. Поэтому:       [02:37:01] Вы: С Шэ Ли все в порядке.       Отбрасывает телефон на панель и уже собирается выезжать, но замечает, как дверь подъезда открывается, и Ксу, обнимая себя за плечи, спешит к нему в мастерке, домашних штанах и дурацких мягких тапках. Легонько стучит в окно костяшками, и приходится опустить стекло.       — Ну что еще, Дин?       — Давай перекурим, и я отстану от тебя, м?       Он нагло обходит машину и садится рядом.       — Зажигалка есть? — шепеляво произносит он, выуживая зубами сигарету, и протягивает Би помятую пачку.       Ведет плечами от холода, когда Би прикурив, подносит ему огонек. Обхватывает его руки своими, по привычке защищая от ветра. У него ладони горячие и мягкие, пальцы длинные и изящные. Художественные. На каждом по какому-то витиеватому узору. Все линии четкие и яркие. Не такие, как бывают на руках, а такие, как если бы он все время поправлял их, корректировал, чтобы не поплыло. На обеих кистях с тыльной стороны по голове. Одна — слона, с хоботом спускающимся на средний палец, другая — кошки.       — Это Ирбис? — кивнув на изображение, спрашивает Би.       — Да, — Ксу улыбается и сладко затягивается. — Любишь кошек?       — Я больше собак люблю.       — М-м-м, ясно, — тянет Ксу и кивает так, будто ему и правда ясно.       Абсолютно все — ясно.       — Ты сюда за этим спустился?       — Я спустился покурить с тобой, — демонстративно поднимает руку с сигаретой и выпускает длинную струйку дыма.       Чтоб тебя, Ксу. Что ж ты пристал-то?       Би усмехается, наблюдая за ним. Челка эта ебанутая, торчит из-под капюшона, пирсинг в ямочках на щеках поблескивает, кожа такая гладкая — фарфоровая. Даже жаль становится, что она этим пирсингом так безжалостно проколота.       — Что ты хочешь от меня? — Би снова сдается.       От сигарет Ксу ведет. Усталость дает о себе знать все сильнее и порождает желание оказаться в теплой постели у себя дома.       — Сходим куда-нибудь завтра? — спрашивает Ксу, и лицо его неожиданно становится серьезным.       — Нет, — цыкает Би и прицельно запускает окурок через окно в стоящую недалеко от подъезда урну.       — Что ж, я должен был попробовать, — хихикает Ксу и вздыхает.       Он вдруг нагло хватает телефон Би и, быстро тыкая по экрану пальцами с зажатой в них сигаретой, воодушевленно говорит:       — Я запишу тебе свой номер! Ну, знаешь, если передумаешь, если будет скучно, грустно. Одиноко?       Закончив, бросает телефон ему на колени и выходит из машины.       — Счастливого Рождества, Хуа Би.       Удаляется быстро, кутается в тонкую мастерку, по пути тушит сигарету в той же урне и, махнув рукой напоследок и одарив Би своей обаятельной улыбкой, скрывается за дверью подъезда.       [03:01:29] Чэн: Спасибо. Счастливого Рождества, А Цю.