Интермедия

      Джон никогда не считал себя слишком любопытным. Он легко бы мог назвать себя трусом, пропащим наркоманом, очерствелым скептиком, но чужие тайны и сплетни его никогда не прельщали. До этого дня.       Болтая с Дейзи о светской чепухе, он слышит краем уха мерзкий гнусавый сип громилы Фина и в предвкушении прикрывает глаза. Тот опять цепляется к пришлому, сипит нечленораздельные угрозы и ласково обещает свои бесценные услуги. Бесценные они в прямом смысле, так как слова Фина и впрямь ничего не стоят. Зато это прекрасный повод поставить сопляка на место, ведь он уже давно всем здесь надоел. Джон косится в их сторону, пытаясь разглядеть, кого это принесло под покровом темноты в их миролюбивый городок.       Худой как щепка парень стоит, низко опустив голову. Копна соломенных волос закрывает глаза, и видно лишь кусок красного платка, скрывающего лицо. Финн ему что-то втирает сладким тоном, но пришелец молчит, словно раздумывая. Он не выглядит напуганным. Нет в его позе и неподвижности ничего такого, что бы выдавало страх — лишь лёгкая рассеянность. Джон сочувственно хмыкает. Пришлые частенько не могли сообразить, насколько тактично высадить мозги первому встречному придурку, вздымающему угрожать им ножом. Произойди такое на пустошах, Финн бы собирал свои потроха по всей улице. И он это прекрасно знал, а потому свои махинации проворачивал исключительно в стенах города и только с незнакомцами.       От размышлений Джона отвлекает Финн. Он вдруг отпрыгивает, шипит и уползает в переулок, перепуганно таращась на пришлого. Джон переводит недоуменный взгляд на два горящих в ночных сумерках огонька.       — Бог ты мой, — выдыхает Дэйзи.       Джон с ней не согласен. Он никогда не видел богов, но что-то подсказывает ему, что у них глаза не пылают как раскалённые угли. А эти пылают, да ещё как. За свою жизнь он повидал немало разномастных уродов, видел даже светящихся. Но те светились всем телом, тусклым зеленым светом радиации. У этого же пришлого полыхали только глаза. И именно что полыхали. Ярко, живо, переливаясь. Жутко и завораживающе.       Услышав вскрик, пришлый вскидывает на них взгляд и тут же отворачивается, направляясь к дверям в разрушенный Бостон. Видимо, решил не усугублять.       — Дэйзи, как тебе не стыдно? — с укором обращается к ней Джон. — Живёшь уже двести лет, обижаешься, когда клиенты визжат с перепугу, а сама тут разохалась.       — И правда что, — бормочет Дэйзи. — Нехорошо получилось. Будь душкой, Хэнкок, верни парня. Сделаю скидку в качестве компенсации морального ущерба.       — Мне или ему? — ухмыляется Джон и, насвистывая, припускает за хмурым гостем.       — Приветствую в Добрососедстве! Не обращай внимания на Дэйзи, она уже давно ничему не удивлялась, вот и отвыкла. Можно ей и простить разок, как считаешь?       Тот притормаживает, косится на него тлеющим зрачком.       — Это так странно? — спрашивает он удрученно. — Мои глаза?       — Странно, — признаётся Джон, беззастенчиво пялясь. — Я таких не видал. Но я-то ладно, а вот Дэйзи давно живёт. Если уж она не видала, значит, никто не видал. Она ведь из довоенных.       — Как это? — пришлый разворачивает и смотрит уже прямо, с любопытством.       — Вот так. До войны ещё родилась, с тех пор и живёт, — отвечает Хэнкок, удивляясь, зачем вообще объясняет элементарные вещи.       Но гость внезапно заинтересован, даже слишком. И, похоже, уже не собирается слинять в ночь. Что ж, Дэйзи будет счастлива.       — Как звать? — интересуется он.       — Как хочешь, так и зови, — приглушенно отвечает пришлый.       — Надо же, какая честь, — Джон не выдерживает и фыркает. — Давать имена людям мне ещё не приходилось.       — Всё бывает в первый раз, — жмёт плечами тот, но голос звучит печально.       — Будешь Желтоглазым. Не бог весь что, да и больше походит на погоняло, но всё равно прицепится. Так чего тянуть? — Джон хрипло усмехается.       — Пусть так, — покладисто соглашается Желтоглазый. — А ты?       — Я Хэнкок.       — Хэнкок? Джон?       — О, так ты обо мне слышал?       — Ну если ты не сохранился с восемнадцатого века, то вряд ли.       — Нет. Я не настолько стар. Приятно встретить кого-то, интересующегося историей. Дэйзи ты точно понравишься.       — А тебе? — за банданой не видно, но ехидство в голосе так и сквозит.       — Посмотрим, — ухмыляется Джон и тащит Желтоглазого к Дэйзи.       Там он торчит около двух часов и слушает странный разговор. Но в основном пялится и думает, что же такого страшного прячет гость под платком. Быть может, у него светятся не только глаза, но и зубы? Или там страшный шрам? Но шрамы носят многие, таким никого не удивить. А вот если бы у него не оказалось половины лица, это был бы повод. Но тогда бы он не мог так легко и чётко говорить.       Джон теряется в догадках, а Желтоглазый вытряхивает хлам из рюкзака, торгуется, но только до того момента, пока на Дэйзи не накатывают воспоминания. Их мало кто слушает, но сегодня ей повезло. Желтоглазый слушает очень внимательно, бережно перекатывает каждое слово в своей светлой голове. И иногда вставляет фразы, которые Джону совсем не нравятся.       — Я помню библиотеку, — говорит Дэйзи, сентиментально перебирая патроны в пачке. — До осыпавшегося потолка и груд обломков под ногами, когда мраморные колонны отражали свет, а по залам разносились звуки шагов и шелест страниц. Там всегда пахло бумагой, деревом…       — И пылью. Особенно на втором этаже, — добавляет вдруг Желтоглазый с теплотой в голосе. — Архивы с газетами они, кажется, вообще не прибирали.       — Да, — Дэйзи смотрит на него удивленно, как и Джон.       Он, было, открывает рот, чтобы спросить, но Дэйзи рывком захлопывает крышку ящика, пугая обоих.       — Приходи ещё, поболтаем, — говорит она Желтоглазому, метнув быстрый взгляд на нахмурившегося мэра.       Пока они прощаются, у Джона зреет коварный план и он тащит гостя в бар. Желтоглазый отнекивается, говорит, что у него не так много крышек, а ещё нужно снять комнату, но мэр Добрососедства обещает за все заплатить. И платит. И за пиво, и за водку, и за жратву. В «Третьем Рельсе» как всегда мурлычет блюз и царит умиротворённая разомлевшая благодать. Джон подсовывает Желтоглазому бутылку, надеясь, что он наконец-то снимет свой проклятый платок, но тот лишь просовывает горлышко под ткань. Ему удаётся углядеть лишь край подбородка и тонкую полоску губ, мелькнувшую под красным треугольником. Но, быть может, у него нет носа? Тогда на чем же держится чертов платок?       Закуска тоже оставляет Джона разочарованным, так как ест этот гад так же, как и пьёт. Гость по-прежнему прячет лицо, но постепенно хмелеет. Разговоры становятся развязнее, и всплывает, что Желтоглазый родом из маленького городка на северо-западе и сюда пришел просто из праздного любопытства. Про синтов ни слухом, ни духом, про параноиков из Подземки, разумеется, тоже. Дирижабль Братства видел, но вообще не понял, кто они такие даже после объяснений. Гулей впервые увидел месяц назад и едва не был ими сожран. Когтя смерти видел всего раз и издалека. Больше не хочет.       Пытаясь придумать способ, как заставить Желтоглазого показать лицо, Джон идёт на крайние меры. Подзывает Магнолию, и она подкрадывается к их мирной тусовке. Джон надеется, что она разведёт его на невинный поцелуй. Ведь не будет же нормальный человек целовать такую шикарную леди через тряпочку? Но Желтоглазый вообще целоваться не собирается. Он здоровается, улыбается одними глазами и вежливо отодвигается, уступая место. При этом он, правда, впаивается в Джона и весь бок как-будто в опалинах. Мэр благоразумно сваливает все на крепкое пойло, и старается не думать о том, что у Желтоглазого полыхают не только глаза. Магнолия присаживается, обаятельно мурлыча всякие глупости. Она-то думала сесть на колени, а не рядом. Желтоглазый говорит с ней о музыке, пьяно хихикает, делает комплименты, но в пошлости не скатывается. Обычно публика у них менее щепетильная и руки распускает быстрее, чем напивается. И откуда только такой интеллигент вывалился? Он смотрит на голое плечо, что прижимается к его сюртуку. Гладкая, чистая кожа. Ни царапин, ни шрамов, вообще ничего. Она вся такая?       Джон раздраженно фыркает. Через полчаса бессмысленного флирта и болтовни вопросов только прибавляется. Они роятся в его голове, скребутся о череп. Весь Желтоглазый сплошная загадка. Он уже готов лично сорвать с него всю одежду и исследовать каждый хренов миллиметр, наплевав на приличия. Но даже этого ему кажется мало.       Магнолия истолковывает его раздражение по-своему и, понятливо улыбнувшись, уходит. Джон мрачно провожает её взглядом, понимая, что наутро поползут новые слухи о слишком ревнивом мэре. Желтоглазый машет ей ручкой, щуря тлеющие глаза. Но Хэнкок ещё не сдался. У него ещё есть тузы в рукаве.       Убедившись, что гость достаточно пьян, он снова тащит его, но на этот раз к себе. По дороге Желтоглазый узнаёт, что он, Джон, вообще-то, мэр. Им об этом сообщает Финн, оправившийся после недавно пережитого испуга. Но Хэнкок и так зол, а потому наезд кончается летально.       — Мэр, значит, — тянет Желтоглазый, смотря, как тот лениво вытирает нож. — А что? Так можно было? Просто его прирезать?       — Тебе — нет, — отзывается он. — А мне можно.       — Почему? — звучит почти обиженно.       — Потому что я — мэр, — блаженно улыбнувшись, Джон опирается затылком о холодный кирпич. Но ненадолго.       — Погоди, — Желтоглазый хватает его за руку. Горячие пальцы цепко впиваются в кожу, ощупывают. — Не так быстро, голова кругом.       — Да неужели? — насмешливо хрипит Джон и показывает запястье.       Осознав, что спалился, Желтоглазый неохотно отпускает.       — Извини, — он глядит виновато. — Мне просто было любопытно.       — Ладно, мне не жалко, — вздыхает и протягивает ладонь. — Можешь потрогать. Но больше так не делай. Не так поймут.       Желтоглазый похож на поехавшую гадалку. С любопытством трогает твёрдую кожу, исследует кончиками порхающих пальцев. Джону неловко оттого, что они стоят в темном переулке и под ногами у них мертвый Финн. Но гость этого, кажется, вообще не замечает. Его интересуют стершиеся линии на ладони, костяшки пальцев, запястье и проступающие жилы. Это приятно, и Джон позволяет себе зажмуриться, забыв на несколько минут, где они и что из себя представляют.       До красного дивана оба буквально доползают. Обрушившись всем своим весом на обивку, Джон с наслаждением стонет, потягивая спину. Напротив садится Желтоглазый, озираясь по сторонам.       — Добро пожаловать, — бубнит мэр, вытаскивая зубами сигарету из пачки. — В самый доброжелательный городок в этой дыре.       Желтоглазый смеётся и тащит одну себе. Он откидывается на спинку дивана и медленно, словно во сне, стягивает красную ткань платка вниз. Она ползет с тихим шорохом, скатываясь по линии носа, мимолетно оглаживая губы, цепляя острый подбородок. Движение до того неспешное и томное, что больше похоже на стриптиз. Чиркает зажигалка, меж узких губ выплывает сизое облако наслаждения, а Джон так и сидит с незажжённой сигаретой.       — Ты курить будешь? — осведомляется Желтоглазый улыбаясь.       — Попробуй не закури после такого, — сипло бормочет Джон, поспешно затягиваясь.       Они молчат, потому что Желтоглазый курит, а Джон пялится. Лицо у гостя симпатичное, но если не считать горящих глаз, то вполне обычное. Но он всё равно не может оторваться, наблюдая, как тот гоняет во рту сигарету, выпуская дым, и думает, что это до ужаса странно. Странно, когда у тебя встаёт от вида стаскиваемой с лица маски.       — Это компенсация, — поясняет Желтоглазый смущенно. Только теперь Джон видит это смущение, как и кривую улыбку. Напряжённую и нервную.       — И давно ты понял? — интересуется Джон, завороженно разглядывая открывшийся кадык.       — Что тебе любопытно? Почти сразу, — Желтоглазый ерзает под пристальным вниманием.       — Хренов провокатор, — расслаблено заключает Хэнкок.       — Не без этого, — соглашается Желтоглазый.       Джону немножко легче. Вопросов не стало меньше, но теперь он кое-что понял. Например, что не только он один пялился весь вечер. Внимательно так пялился.