Интермедия

      — Твою мать! — орёт Желтоглазый.       Выстрел от дробовика гремит так, что уши закладывает. Гнилая голова взрывается, пачкает стены кровью. Она не совсем красная, с какой-то блеклой примесью, густая, как кисель. Желтоглазый с подозрением светит Пип-Боем в дыру в стене, проверяя, не вылезет ли оттуда что-нибудь ещё, более мерзкое.       — Ты в последнее время какой-то уж больно дерганный, — замечает Джон.       — Они как черти из табакерки лезут, да ещё из-за угла! Не задергаешься тут, как же!       — Конечно, они всегда так делают. Привыкай.       — Не могу я привыкнуть к такому. У меня с каждым разом всё меньше нервных клеток становится. Скоро тик заработаю.       — Надо же! Какие мы нежные! Как с яо-гаем сюсюкать, так это запросто. А дикие, видимо, рожей не вышли? Или это потому, что у них клыков нет и когтей размером с мою голову?       — Так это зверь! А эти… Нет, — Желтоглазый идёт дальше, обходя изломанный труп по дуге. По большой такой дуге.       — Люди они, балда, — фыркает Джон, рассеянно смахивая потроха с рукавов. — Такие же, как мы с тобой. Я, кстати, тоже гуль. Не забыл?       — Чего ты сравниваешь? — звучит смущённо. — Ты другое.       — Какое ещё другое?       — Не дикое.       Прерываются, потому что нужно лезть по узкому лазу, прорытому не то кротокрысами, не то теми же дикими. Желтоглазый опасливо озирается, надеясь спалить возню раньше, чем в свет фонаря попадется исковерканный силуэт.       — Они меня пугают, — признается он, не сводя взгляда с неподвижных тел на полу. — С виду мертвые, но могут и встать. Говорят, что мозгов у них уже нет, последние сгнили лет двести назад. Но на уловки им разума хватает. Прикидываются, караулят, по одному не ходят. Даже роют себе норы, чтобы спать. Они ведь спят?       — Спят, — кивает Хэнкок, стараясь не выпускать разбросанных по комплексу гулей из поля зрения. Журить Желтоглазого за пугливость он может сколько угодно, но эти и правда могут встать, а ему дороги его конечности. — Спят, жрут и бродят в перерывах. Для этого много мозгов не нужно. Только вот ничего они себе не роют. Просто в щели забиваются.       — Все равно жуткие. Даже не из-за их вида, — Желтоглазый трясет головой так энергично, что платок съезжает с лица. — Но звуки, что они издают, то, как они передвигаются… Понимаешь, будь они просто похожи на людей, это бы так не пугало. Но я знаю, что это люди и есть. Поломанные. Неправильные. И это уже ссыкатно до чёртиков.       Хэнкок отмахивается, но на душе скребут кошки. Есть в отношении Желтоглазого к гулям нечто обидное. Каждый раз, когда он видит, как тот морщится при виде очередного дикого, ему становится не по себе. Хочется уйти подальше, закурить, вдохнуть винта и залить это дело чем покрепче. Не такая уж большая между ними разница. Разве что выглядит Джон более складно, да и с мозгами у него все в порядке.       — Противно? — сочувственно спрашивает Джон, смотря, как его спутник брезгливо отодвигает оторванную ногу краем ствола.       — Ага, — кивает тот, пытаясь достать из-под трупа коробок с патронами и не заляпаться.       — Но меня-то ты трогаешь, — слова вырываются быстрее, чем он успевает их обдумать.       — Трогаю. И что? Ты против? — тлеющие точки чиркают по нему недовольно, почти раздражённо.       — Тоже противно? — игнорируя вопрос, тянет Джон. Настроение поганое, ему хреново и тошно, но он хочет услышать ответ.       Желтоглазый удивлённо оборачивается, забывая о своем занятии. Он сидит на корточках и молча пялится, как будто вообще не уверен, что именно услышал. Хэнкок уже готов пожалеть о своем вопросе. Лучше бы молчал. Теперь же приходится выдерживать этот внимательный взгляд, разбирающий на атомы.       — Совсем дурак? — ласково говорит Желтоглазый. — Или по голове прилетело?       Джон невольно фыркает. Неприкрытая злость в словах обнадёживает, прорывает дорогу сквозь смятение.       — Чего тебе вообще приспичило себя с ними сравнивать? — спрашивает Желтоглазый и идёт вдоль стены, подсвечивая путь фонариком. — Это бесит.       — Не вижу особой разницы, — Джон идёт следом. С ним сегодня что-то не так. Он знает, что для людей он урод, давно уже смирился. Но почему-то сейчас это давит на нервы, да так, что не выходит отшутиться.       — Врешь. Все ты видишь. Просто нарываешься на комплименты, — Желтоглазый резко разворачивается, шагает навстречу. Его лицо оказывается так близко, что неловко. Джон замирает, смотрит прямо и спокойно, хотя внутри все переворачивается. — Нет, мне не противно тебя касаться. Ясно?       Хэнкок криво ухмыляется и зарабатывает тяжёлый вздох.       — Но на слово ты мне, конечно, не поверишь. Да, Джон?       Он уже открывает рот, чтобы возразить, как вдруг его касается теплое дыхание, мягко скользит по скуле, проходится вдоль щеки и замирает на губах, оставляя едва ощутимый поцелуй. Джон еще растерянно пялится, а Желтоглазый уже как ни в чем не бывало натягивает платок обратно.       — Доволен? А теперь пойдем, — он дёргает его за рукав и тащит за собой. — Не заставляй меня признаваться тебе в любви среди гниющей мертвечины!       Джон кивает, пытаясь переварить весь комплекс впечатлений за рекордную минуту. В голове теперь бардак, но ноющая боль в центре грудной клетки отпускает, растворяется в кислотном коктейле нового состава. Пальцы Желтоглазого незаметно сползают с рукава, сжимая его ладонь в ободряющем жесте. Ужасно глупо идти за ручку сквозь тьму подземки, переступая через бездыханные тела, но Джону нравится.       Из трещины в стене показывается перекошенная рожа. Желтоглазый снова орёт и матерится, вскидывая ствол. Их окатывает порцией крови вперемешку с мозгами, а в ушах звенит от выстрела.       — Давай-ка я пойду вперёд, дружище. Такими темпами мы отсюда уйдем глухими на оба уха. А я ещё планирую выслушать твое признание, — фыркает Хэнкок и запихивает шипящего Желтоглазого себе за спину. От рук тот не уворачивается, и Джон думает, что это хороший знак.