Интермедия

      — Самая кошмарная ситуация, в которой ты бывал? — спрашивает Джон.       Они тащатся по пустоши в сторону лагеря хабологов. За плечами тюки со скафандрами, за которые те обещали кучу крышек. Джон втайне надеется, что вся эта затея с полетом прокатит, и эти придурки свалят в далёкое космическое. Но до знаменательного события ещё далеко, а впереди десяток километров по выжженному полю. Чтобы как-то скоротать время, они задают друг другу вопросы. Но с условием, что на свой вопрос тоже придется ответить.       — Арена РобКо, — подумав, говорит Желтоглазый.       — Чего? Аттракцион с роботами? Я думал, это будет Данвичский карьер, — разочарованно цокает Джон, вспоминая его бледное лицо при виде гигантского пролома, ведущего вниз, во мрак, кишащий гулями.       — О да, это было жутко. Особенно та дыра с черной водой.       — Не думал, что ты туда полезешь.       — Я сам до сих пор не верю, что нырнул, — смеётся Желтоглазый и хлопает себя по бедру, куда пристёгнут длинный кривой тесак. — Но это того стоило! Отличная вещь!       — У тебя какая-то нездоровая тяга к проклятым вещам, серьёзно, — Джон щурится на солнце. — Так что с ареной? Почему именно она?       — Помнишь, что тогда произошло?       — Ещё бы. Мы взломали центральный терминал Галактики и целую неделю шлялись по парку, катаясь на всём, что ещё не развалилось. Меня до сих пор тошнит от мысли о самолётах. Теперь мое сердце навсегда принадлежит карусели с робопонями.       — Да ладно, это было классно! Но я не об этом. Когда мы влезли на Арену РобКо, дверь за мной закрылась, и я оказался заперт в бронебойной колбе с роботами.       — Ну и что? Боевой интеллект мы им ещё три дня назад отрубили, — Джон пожимает плечами. — Они же просто стояли как истуканы. Все, что от тебя требовалось, это подойти и отключить их, чтобы система засчитала им поражение и открыла двери. Дело нехитрое.       — Ага. Все так и было, пока то поломанное ведро с ядерным реактором внезапно не включилось.       — Ты про то, что мы нашли в подвале?       — Ага, — кивает Желтоглазый, нарочито беззаботно. — Та самая огромная дура в том самом подвале, где находился в этот момент ты.       Джон спотыкается, начиная понимать, куда именно он клонит.       — Неисправная груда стали с ядром и пушками в узкой подсобке с осыпающимся потолком. И я, запертый этажом выше, за стальной дверью, вынужденный слушать твои вопли и выстрелы, — продолжает Желтоглазый мрачно. — Я так быстро никогда роботов не взламывал. Даже не думал, что вообще это могу.       — Хей, ты преувеличиваешь, — Джон дружелюбно пихает его локтем и улыбается. — Я же не был в ловушке, в отличие от тебя. А этот металлолом довоенных времён даже на лестницу самостоятельно не взгромоздится.       — Знаю, — угрюмо кивает Желтоглазый. — Но тогда я об этом не думал. У меня как будто включился счётчик перед глазами. Мне казалось, что если я не успею, то ничего после уже не будет. Карьер, каким бы жутким он не был, с этим ни в какое сравнение не идёт. И вообще, твоя очередь.       — Переводишь стрелки? — расслабленно интересуется Джон, скрывая неловкость. Чувствовать радость от чужой паники не слишком по-дружески. Но все равно приятно, когда за твою задницу беспокоятся сильнее, чем за собственную. Желтоглазому не приходит в голову, что неисправных робокопов могло оказаться куда больше, и он мог запросто получить зарядом в спину. Почему-то он не думает и о том, что стальные герметичные двери арены могли заклинить и оставить его на веки вечные пленником арены. Все, что его интересует, это Джон, оставшийся без прикрытой спины.       — Вроде того, — Желтоглазый пожимает плечами, откладывая очевидные недосказанности между ними на потом.       — Ладно, вредина, будь по-твоему. Самый паршивый момент в моей жизни? Пожалуй, расправа над Виком, — неохотно отзывается Хэнкок.       — Вы же его сами вздернули. Ты говорил, что он со своей бандой держал в страхе все Добрососедство. Разве нет? — спрашивает Желтоглазый, пытаясь понять, что в этом такого ужасного.       — Да, ты прав. Его было за что повесить прямо над площадью, — криво усмехается Джон. — В какой-то момент это даже казалось правильным решением.       — Оно и было правильным. Что, по-твоему, с ним ещё можно было сделать? Посадить под замок? Промыть мозги? Брось! Он большой мальчик, чтобы отвечать за все то дерьмо, что он сделал, а ты не его мамочка. Вик получил то, что заслужил.       — Ага, я себя тоже иногда так успокаиваю. Но я видел, как его волокли к балкону с веревкой на шее, видел его глаза. Думаю, до этого момента он все ещё не мог поверить. А когда его подняли, чтобы сбросить, он, наконец, осознал, что пропал. На его лице даже не было ужаса, только удивление. И тогда я вдруг понял, что занял его место, — Джон надвигает треуголку на глаза, прячась от солнца, которое вдруг кажется невыносимо ярким по сравнению с пасмурным воспоминанием.       — Ты не такой, как Вик. Не выдумывай, — раздражённо говорит Желтоглазый и зло пинает пустую банку, попавшую под ноги.       — Разве? Будь я другим, то стал бы я убивать Фина?       — Ой, не начинай, Джон! Фин был мудилой, каких поискать, и нарывался на неприятности. Если бы его не пришил ты, это бы сделал я. Или ещё кто, у кого терпения меньше, чем воды в Марианской впадине.       — А что на счёт Бобби?       — Попытки обнести твой склад были и до неё. Если где-то есть закрытая дверь с ништяками, то всегда найдется и жадная до халявы жопа с парой отмычек.       — Мы с ней хорошо ладили, — вздохнул Джон.       — Если бы ты действительно был таким же как Вик, тебя бы это не волновало. Бобби кормила бы червей на свалке. А так она всего лишь отправилась в свободное плавание, которое и так планировала.       Хэнкок кидает на него быстрый взгляд, но Желтоглазый упорно смотрит себе под ноги и, кажется, злится. То ли на Джона, с его глупым идеализмом, то ли на себя за неспособность отогнать его страхи прочь.       — Твоя очередь задавать вопрос, — напоминает тот.       — Какое у тебя было первое впечатление обо мне?       — О, это что-то новенькое! Одержимых я ещё не встречал, — не задумываясь, отзывается Джон.       — Чего-чего? Почему это я одержимый? — обиженно фыркает Желтоглазый.       — Потому что ты как будто из баек про всякую паранормальщину выполз. Разве что по потолку не бегаешь. Сам посуди, парень. Ты из прошлого, тебе двести лет. При этом выглядишь максимум на двадцать. Многие гули от зависти бы тебя во сне придушили. Даже радиация тебя не испортила. Пустошь настолько к тебе благосклонна, что даже жутко. Тут явно не обошлось без вмешательства дьявола, — уверенно кивает Джон, и слышит приглушённый смех. — А ты что подумал при нашей первой встречи?       — Только не смейся, — просит Желтоглазый. — Я думал, что ты пират. В смысле, твой прикид и эта треуголка, я все время ждал, что ты начнёшь затирать мне про морских волков и грабежи кораблей. Представь мое удивление, когда я узнал, что ты мэр.       — И не поспоришь! Я умею производить впечатление, — Хэнкок весело подмигивает, довольный собой. — Теперь мой вопрос. Что ты почувствовал, когда вылез из своей морозилки и увидел, во что превратился мир?       — Джон, нельзя задавать вопросы, на которые ты сам не сможешь ответить, — укоризненно тянет Желтоглазый. — Это не по правилам.       — Если ответишь, то можешь задать мне любой вопрос и самому на него не отвечать.       — Торгуешься?       — Конечно. Думаю, два фрика без труда смогут договориться.       — Замётано, — Желтоглазый пристально щурится. — Но ты сам это предложил, смотри, не пожалей.       — Да я набрёл на золотую жилу, — хмыкает Джон. — Выкладывай.       — Когда я только очухался, то был растерян. Не понимал, что произошло и почему я один. Я пытался найти кого-нибудь, но нашел только тараканов размером с собаку и кучу скелетов. Пришлось выбраться на поверхность, но там меня встретили выжженный лес и мертвая тишина. Осознание пришло, когда я добрался до города. Я понял, что ослепительная вспышка не была сном и миру действительно настал кирдык. Все, что меня окружало, стало ржавой рухлядью или вообще сгнило подчистую. Я торчал на пороге того, что осталось от моего собственного дома, курил сигареты, найденные в чужом шкафу, и был совершенно счастлив.       — Стоп. Что? — Джон останавливается, чувствуя дикую нелогичность. — В смысле ты был счастлив?       — Понимаю, это звучит странно, — Желтоглазый виновато пожимает плечами. — Я потерял всё, что знал, и должен был ощущать себя раздавленным. Но вместо этого я просто радовался, что всё это закончилось. Нет больше границ, нет контроля, нет соседей, обязательств и ожиданий. Есть только дикая Пустошь и сегодняшний день.       — Мне казалось, что ты скучаешь по прошлому, — Джон вспоминает пустой взгляд, устремлённый в стену и ровный тихий голос.       — Иногда, когда у меня случаются приступы ностальгии, — уклончиво отвечает Желтоглазый. — Но это не значит, что я хочу всё вернуть. Пустошь уже осела в моей крови, понимаешь? Если я вдруг проснусь у себя дома и пойму, что ничего не было, я попросту вскроюсь от разочарования.       Джон молчит и топает вперёд. Он не раз слышал истории от довоенных гулей. Дейзи скучала по старому миру, рисовала его яркими красками на холсте собственной памяти. Кент восторгался, собирая кусочки потерянных историй. Тот странный парень в жёлтом пальто и вовсе не верил в случившееся, словно жил в собственном кошмаре. Хэнкоку казалось, что Желтоглазый думает так же.       Говоря о том, что он отлично вписывается в их разномастную тусовку, Джон и подумать не мог, насколько его слова правдивы. Пустошь не просто осела в этом парне, она поглотила его с потрохами, как будто он всегда был ее порождением. Словно Желтоглазый родился лишь для того, чтобы оказаться здесь и тащить чёртовы скафандры хабологам на пару с Джоном.       — Теперь твоя любовь к коллекционированию историй уже не кажется такой милой, — бормочет он.       — Так мне легче думать о прошлом без отвращения, — Желтоглазый передёргивает плечами. — Слушая голоса из прошлого, я чувствую грусть. Это меня успокаивает. Это значит, что я ещё способен на сочувствие.       — Ты и так на него способен. Мы спасли уже столько бродяг, что я сбился со счета ещё в прошлом месяце, — бормочет Хэнкок.       — Ты так думаешь, потому что ты хороший человек, Джон.       — Гуль.       — Да без разницы, — фыркает Желтоглазый. — Хоть Зубная Фея. Факт остаётся фактом, ты способен видеть в людях их хорошие стороны. Именно поэтому ты их защищаешь, поэтому ты ушел из Добрососедства, когда понял, что власть на тебя плохо влияет. Я же не уверен, что вообще могу тебе соответствовать. А все эти наши крестовые походы лишь повод почувствовать себя немного лучше, чем я есть на самом деле.       — Когда-нибудь я припру тебя к стенке и заставлю рассказать всё, что с тобой происходило до войны, — недовольно огрызается Джон. — Почему-то мне кажется, что там зарыта не одна собака.       — Когда-нибудь, — усмехается Желтоглазый. — А сейчас я хочу избавиться от этих тюков и сообразить ужин. Есть идеи по поводу того, кто войдёт сегодня в наше меню?       Они ускоряют шаг, завидев знакомую ржавую крышу, и спорят, куда двинуть после встречи с обществом любителей шапочек из фольги. Но этот разговор Джон не забудет. Незаданный вопрос все ещё висит в воздухе, и он знает, что рано или поздно Желтоглазый вспомнит о нём и тогда они поговорят снова.       Когда-нибудь.