Интермедия

      — Сколько?       — Пять тысяч.       — Что? Ты это серьезно? — Желтоглазый скептически скрещивает руки на груди.       — Серьезнее некуда. Пушка отличная, второй такой не найдешь.       — Допустим, что этот реликт и правда уникален, в каком-то смысле. Допустим, что он даже не рассыпется после первого выстрела. Хотя я в этом сильно сомневаюсь. Сколько он уже тут лежит? Судя по ржавчине, давненько.       — Не моя проблема, что бродяги, вроде тебя, шастают с пустыми карманами, — торговец закуривает.       — Неужели? Думаешь, если пушка валяется на прилавке уже год, то это просто так? Остальной-то хлам, поди, с руками отрывают. Могу поспорить на твоего брамина, что ты этот револьвер за такую сумму не продашь, — глаза Желтоглазого сверкают азартом, как у гончей, учуявшей добычу.       Торговец дёргается и косится на свою двуглавую корову. Та приветливо мычит и машет хвостом. Ей, в сущности, всё равно, за кем идти, лишь бы на мясо не пустили да кормили регулярно.       — Почему это?       — Потому что никто в здравом уме не будет таскаться по пустоши с баулами крышек. Ты когда-нибудь видел кошелек, весящий двадцать фунтов?       Джон, наблюдающий за всем этим спектаклем со стороны, прыскает в кулак. Они торчат в укромном закутке между скалами и торгуются. Точнее торгуется Желтоглазый, яростно втирая несчастному бродяге простую истину, а Хэнкок мирно сычует в сторонке вместе с охранником каравана. Они уже давно делают ставки на то, чья крепость падёт первой. Охранник не верит, что его наниматель продаст довоенный револьвер за гроши, а у Джона в сумке лежат разрывные патроны для дробовика, выторгованные напарником за хренову морковку.       Во время их странствий выяснилось, что Желтоглазый обладает необъятной любовью к халяве. Стоило ему учуять хоть малейшую возможность оторвать приятную вещицу за бесценок, как в нём просыпался заядлый барыга. Башню ему при этом срывает начисто. Он не задумывается, нужна ли ему та или иная вещь, а просто тащится от процесса торга. В эти моменты Джон старается ему не мешать, иначе весь следующий день Желтоглазый будет огрызаться на любое неосторожное слово.       Через полчаса торговец не выдерживает напора, и Хэнкок получает свои пятьдесят крышек. Он уже не в первый раз так пополняет свой кошелек, и остаётся только удивляться, почему Желтоглазого ещё никто не попытался пристрелить за его махинации.       — Гляди! — хвастается тот, протягивая пыльный револьвер с гравировкой. — Он старше твоей треуголки! Небось из музея спёрли.       — Выглядит неплохо. И что ты будешь с ним делать?       — Стрелять, конечно. Надеюсь, он ещё в ходу. Все равно ничего, кроме ножа, у меня не осталось, — с досадой цокает он.       — Все ещё грустишь по дробашу? — Джон сочувственно хлопает его по плечу.       Свою пушку Желтоглазый случайно утопил ещё во время охоты на болотников. Хэнкок был этому только рад. Худощавый напарник откровенно не справлялся с отдачей от выстрела из-за чего большую часть времени напоминал отбивную. Страшные фиолетовые гематомы расползались по его телу там, где его касался приклад, и заживали мучительно дольше мелких царапин и ссадин.       — Может, оно и к лучшему. С револьвером проще бегать, чем с двустволкой, — успокаивает Джон, видя неприкрытую тоску в полыхающий глазах. — Сколько ты за него выложил в итоге?       — Сотню, — вздыхает Желтоглазый.       — Ничего себе скидочка, — присвистывает Хэнкок. — Да ты просто монстр!       — Эй! Эта штука старше войны лет на двести! Продавать её за такую бешеную цену просто свинство. Он бы ещё копьё доисторическое так загнать пытался. Ну, а что? С ним же на мамонтов ходили.       — На кого?       Весь следующий час Желтоглазый в красках расписывает мамонтов, копья и весь палеолит в целом.