Интермедия

      Джон сидит на неудобном барном стуле, как курица на насесте, и молча жуёт резиновую лапшу, поданную самым толерантным в этом городе протектроном. Такахаси плевать: человек ты, гуль, синт или Коготь Смерти. Если ты не платишь за лапшу, то получаешь лазером в лоб. Без вариантов.       Даймонд-Сити мало изменился с тех времён, когда произошло все это дерьмо с гулями. Но Джон все равно не ощущает свою причастность к этому месту. Ему знаком каждый переулок, он помнит, на какой террасе трахался с симпатичной девчонкой, в каких кустах блевал и в какой канаве валялся весь избитый и харкающий кровью, но все это было словно во сне. Будто бы не с ним.       Плюясь ядом на каждого встречного, Желтоглазый уматывает по своим торговым делам, оставив Джона на попечение Пайпер. Та не затыкается, но со своей основной задачей справляется отменно. Никому и в голову не приходит доебаться до Хэнкока, пока рядом с ним сидит эта дамочка. Этой палец в рот не клади, по локоть откусит, потом выплюнет и возмущённо пожалуется, что невкусно. Пайпер умудрилась заебать до нервного тика даже великого и ужасного мэра Макдонаха. И уже только за это ее стоило любить и уважать. Спокойствие внушает и беспристрастная морда Валентайна, выползшего из своего офиса потрепаться со старым знакомым.       — Давненько тебя тут не было, да? — спрашивает он.       — Будь моя воля, вообще бы не возвращался, — хмыкает Джон.       — Кстати, а как вы прошли? — любопытством Пайпер можно прорывать пространство и время.       — Этот придурок устроил у ворот целое шоу. Много орал, даже ногами топал. Под конец посыпались угрозы, и нам открыли.       — И что же такого он сказал?       — Что если нас обоих не впустят вот прям сейчас, то торговые пути с минитменами ваш хренов мэр будет налаживать лично, топая по пустошам на другой конец Содружества.       — Серьезная угроза, — присвистывает Пайпер. — Не боишься, что вас попросят?       — Не-а, — Хэнкок лениво тянется к бутылке и наливает ей полный стакан. — Говорю же, не будь здесь дел, ноги бы моей здесь не было. А Желтоглазый на своем барыжном поприще не одного яо-гая сожрал. Выкрутится.       — Два сапога пара, — фыркает она и опрокидывает в себя стакан.       — В смысле?       — Желтоглазый тоже редко здесь бывает и уносится со скоростью пули.       — Почему? — Джон с любопытством крутит стакан.       Если вдуматься, он мало что знает о жизни Желтоглазого до их знакомства. Про довоенный Бостон он слышит часто, но лишь потому, что сам спрашивает. Что касается текущих дел и недавнего прошлого, все это — тайна, покрытая мраком. Обычно Хэнкок предпочитает не вдаваться в детали и разбираться с проблемами по пути. Но их взаимная нелюбовь к Даймонд-Сити кажется странной. Все же Желтоглазый — человек, пусть и со специфичной мутацией глаз. Это место должно стать для него раем. Разве нет?       — Точно не знаю, — Пайпер задумчиво отковыривает от стойки щепку. — Вроде такая толпа народа его нервирует. Да и здешние порядки тоже. Здесь он постоянно какой-то дерганый. Я как-то выходила с ним за пределы города за компанию, так там он совсем другой. Хотя он вообще не особо разговорчивый. Каждое слово из него приходится клещами тащить.       — Да ну? — тянет Джон с сомнением. — Вроде трещит, не затыкаясь.       — Предположим, с тобой он действительно говорит чаще, — ухмыляется Ник. — Но с остальными он помалкивает, и это факт.       — Мы даже имени его не знаем, — возмущённо жалуется Пайпер.       — То-то и оно, — надзирательно кивает Ник.       Джон молчит. Повисает неловкая тишина, и Пайпер таращится на него, осененная догадкой.       — Хэнкок?!       — Чего тебе? — косит под дурачка Джон. Он знает, какой вопрос последует после этого жадного до информации взгляда.       — Ты ведь знаешь? Да? Точно знаешь! Должен!       — Ну знаю, и что?       — И какое?       — А что ты у меня спрашиваешь? Вот сама у него и спроси, — Джон даже не смотрит на неё. И так ясно, что в её глазах плавают голодные акулы.       Пайпер мгновенно сдувается и утыкается в свой стакан.       — Он мне не скажет, — недовольно буркает она. — Я уже спрашивала. Дважды.       — Зови, как хочешь?       — Когда он пришел сюда впервые, да. Потом как-то раз попросил называть Желтоглазым.       — О, — Джон рассеянно смотрит сквозь бутылочное стекло.       — О? Что это за реакция такая?!       — Он ему это имя и дал, — поясняет Валентайн.       — В смысле дал? Как собаке?       — Как яо-гаю.       — А ты откуда знаешь?       — У меня свои источники, — Ник прячется под шляпу.       — Дожили! Меня окружают сплошные партизаны! А как же свобода слова?! — отчаянно восклицает Пайпер.       — Все мы имеем право хранить молчание, — серьёзно заявляет Валентайн. Джон прыскает в кулак. Для полноты образа не хватает разве что помахать у носа журналистки наручниками.       — Скоты вы, — уныло отзывается та. — Впрочем, это довольно романтично.       — О да, молчание очень романтично.       — Я не об этом! В смысле… дать кому-то имя — это так… Интимно.       — Да ни фига. Весь этот интим в твоём стакане. Выпьешь ещё, и зелёная стена покажется высоким искусством.       — Да что ты говоришь? Кажется, ты покраснел.       — Гули не краснеют, детка. Мы морщимся, как столетняя курага, а потом вцепляемся кому-нибудь в лицо.       — Однако, сколько вы уже вместе? — вдруг ни с того ни с сего встревает Ник.       Джон давится водкой, а Пайпер разворачивается всем корпусом к нему.       — Чего-чего?       — Ты не так поняла…       — О! Можешь не продолжать! Обычно после этих слов выясняется, что я все поняла совершенно правильно! Что ж, это многое объясняет.       — Мы не… Что, например?       — Например, эту внезапную нелюбовь к нашему чудному городку. Желтоглазый и раньше сюда не то чтобы рвался, но сейчас его в ворота и палкой не загонишь. Только появится, и уже нет его. Теперь понятно, что там за неотложные дела у него вечно.       — Чтобы кого-то загонять в ворота палкой, их сначала нужно открыть, — сухо говорит Джон.       — Это верно. Сама не раз впросак попадала, — кивает Пайпер. — А что насчёт этой твоей тяги к справедливости?       — Это какой такой ещё тяги? — навостряет уши тот.       — Спасти угнетенных, помочь всем убогим… Ой, не прикидывайся, Хэнкок! Вешай свою лапшу кому-нибудь другому. Мы уже не первый год знаем, что ты пуська!       — Что?! Этой дамочке больше не наливать! При чем здесь вообще Желтоглазый?!       — А при том, — спокойно говорит Ник. — Раньше за ним благотворительности не замечалось.       — А?       — Головка от…       — Пайпер! Да отцепись ты уже от бутылки! Тебе явно хватит! Так что там с благотворительностью?       — Скажем так, ты на него благоприятно влияешь.       — Я?!       Пайпер радостно открыла было рот, чтобы выдать ещё одну эпичную рифму, но поэт в ней был безжалостно умерщвлен прицельным пинком по стулу.       — Понимаю, звучит странно, — кивает Ник как ни в чем не бывало. — Но это так. Твое мнение относительно некоторых вещей для него важно. Настолько, что он сдерживает собственные порывы. Чтоб ты знал, ещё месяц назад любого, кого невзлюбил твой ненаглядный, могли под шумок слопать радтараканы. И ему было бы начхать на это с чердака твоего Капитолия. Но не теперь. Сейчас у него есть ты, который говорит о помощи и справедливости. Если взглянуть со стороны, то это становится очевидным.       — Да неужели? — Джон недобро щурится. — И что же ещё очевидно?       — О, великий Хэнкок вдруг хочет знать мнение жалкого жестяного ведра? Какая честь…       — Да что ж ты за скотина такая злопамятная, Валентайн? Потом позубоскалишь, говори уже свое экспертное мнение.       — Думаю, ты не совсем понимаешь, что происходит. Вся проблема в том, что для него Джон Хэнкок — идол, добрый, справедливый и мудрый.       — Но я не…       — Я знаю, Хэнкок. Но для Желтоглазого это именно так.       — Больно уж категоричная выдержка для скромного мнения, Ники. Это все просто домыслы. Если, конечно, он тебе сам что-то подобное не говорил. Но с чего бы Желтоглазому так откровенничать?       — Он и не говорил. По крайней мере не на прямую… — Ник осекается и раздражённо стучит металлическими пальцами о стекло стакана. Проболтался.       — Давай, Валентайн, контора уже похоронена. Что за дела ты там проворачиваешь за моей спиной?       — Да какие там дела. Просто болтаем иногда… Ладно, — Ник вздыхает, принимая поражение. — У нас что-то вроде сделки.       — Опа! Заговоры! Обожаю! — Пайпер радостно хлопает в ладоши, а бутылка таинственно исчезает со стола.       — Он мне рассказывает то, что интересует меня. В основном про прошлое. Здесь он просто бесценный кладезь информации. Многие вещи со временем забываются, даже довоенные гули ничего не могут вспомнить. Но для Желтоглазого время шло иначе, поэтому он мне помогает с некоторыми… старыми делами. Я же взамен рассказываю ему то, что хочет знать он.       — И? Что же он хочет знать?       — В основном он интересовался местными порядками или конкретными местами. Иногда я рассказываю ему о тебе.       — Иногда?       — Ну, последние месяцы почти постоянно. Если дело так пойдет и дальше, мне придется срочно копать на тебя компромат. Иначе мои познания о твоей персоне скоро иссякнут.       — И что конкретно ты ему рассказываешь, интересно?       — Ничего такого, чего бы ты не мог рассказать сам. Сначала он просто спрашивал, кто ты, что из себя представляешь. Официальную версию, так сказать. Потом вопросов стало больше. Кажется, ему было интересно все. Где ты жил раньше, что происходило, что о тебе думают здешние люди…       — О! Теперь понятно откуда ноги растут! — фыркает Пайпер. — Я бы тоже затаила обиду на его месте.       — Ты это о чём? — недовольно косится Джон.       — Ты понимаешь, о чем я, Хэнкок! Или ты хочешь, чтобы я это сказала?       — О нет! Просто выпей ещё! Ты начинаешь говорить, как он! — стонет Джон и тут же жалеет о своих словах. Оба друга смотрят на него понимающе. Как будто знают о нем что-то, чего не знает он сам.       — Молчите. Или я за себя не отвечаю!       — Как скажешь, — хмыкает Пайпер.       — Так вот, — продолжает Ник, как будто ничего и не было. — После этих разговоров я понял, что этот человек немного на тебе помешался.       — Ууу, жуть какая, — тянет Джон.       — Блин, ты можешь звучать не так самодовольно? Мне становится завидно. Тоже хочу себе преданных фанатов! — Пайпер пихает его в бок.       — Я серьезно, Джон, — Ник вдруг смотрит прямо в глаза. — Это уже что-то нездоровое.       — Ой, да ладно тебе, Ники. Я разберусь.       Валентайн хочет сказать что-то ещё, но над ухом внезапно раздается мурлыкающий голос:       — Ну что? Все кости мне перемыли?       — Ты внезапен, как пиздец. Что там с переговорами?       — Престон будет прыгать от радости.       — А Макдонах?       — Вряд ли.       — Чудно, — довольно тянет Джон и ставит пустой стакан на стойку. — Что ж, ребята. Было приятно пообщаться, но мне не терпится свалить отсюда.       — Бывай. Удачи на личном фронте, — Пайпер весело машет рукой. Ник лишь кивает, но его взгляд говорит сам за себя.       Не будь идиотом.       — Да что он понимает в любви! Жестянка хренова, — раздражённо бухтит Джон себе под нос, когда они, наконец, пересекают ворота.       — Поцапался с Ником? — Желтоглазый смотрит внимательно, изучает.       — Да не, не то чтобы. Ник вообще-то мужик хороший, но иногда так бесит. В некоторых вещах я его совсем не понимаю.       — Не удивительно.       — Потому что он синт?       — Нет. Просто он совсем другой.       Джон некоторое время идёт молча, обдумывая его слова.       — Эй.       — Да?       — Если я попрошу… Ты убьешь для меня?       — Да, — без заминки, мгновенный ответ.       — И зверушку?       — Да, — снова без паузы. Он вообще думает перед тем, как отвечать?       — А Ника?       — Да, — так быстро, что стало страшно.       — И Пайпер?..       — Да, — в голосе Желтоглазого не звучит ни одной эмоции. Непоколебимая уверенность.       Джон останавливается и растерянно смотрит в его светящиеся глаза.       — И себя тоже, — с жутким спокойствием говорит Желтоглазый.       От таких слов у Джона пересыхает горло.       — Я такого не попрошу.       — Я знаю. Как не попросишь убивать своих друзей. Да даже зверушек. Если, конечно, — Желтоглазый хмыкает, — не будешь зверски голоден.       Они не спеша чешут по заваленным хламом улицам, но в голове у Джона все ещё крутится назойливая мысль. А может вся эта лапша, что ему Валентайн вешал, никакая и не лапша вовсе?..