Интермедия

      — Главный вход завалило, — сообщает Джон, тыкая носком сапога обломки кирпичей.       — Да и хрен с ним. Я вижу открытое окно, — Желтоглазый пытается залезть на второй этаж по склону, но не дотягивается на полметра. — Подсади меня.       — Я тебе что, подставка? — ворчит Хэнкок, но всё же помогает ему взгромоздиться наверх.       Желтоглазый лёгкий, но довольно костлявый. Он легко взбирается Джону на плечи и в один прыжок достает до карниза.       — Отличный вид, — не удерживается от комментария Джон, беззастенчиво разглядывая подтянутую задницу.       Балансируя на небольшом уступе, он смотрит, как тот ловко подтягивается и исчезает во тьме оконного проема.       — Есть что полезное?       — Да. Кажется, сегодня на ужин у нас будет клей, молоток, куски штукатурки и… это ещё что? О, банка из из-под собачьих консервов. Хочешь облизать крышечку?       — Я бы кое-чего другое облизал, — негромко фыркает Джон, прислушиваясь к грохоту наверху.       — Надо же! Какие предложения, — мурлычет Желтоглазый.       Хэнкок лишь ухмыляется. Подобные шуточки, а иногда вовсе и не шуточки, а прямые, как летящий в голову топор, намёки, стали для них обычным делом. Это так легко — просто открыть рот и заявить о своих намерениях, что даже не верится. Это должно быть сложным, неправильным и болезненным — так думает Джон. Но всё происходит так естественно, что он даже не замечает перемен. Лишь спустя некоторое время, пялясь в тёмный потолок чердака и слушая чужое размеренное дыхание, щекочущее его шею, он понимает, что по уши влип.       Он не помнит, когда у него было что-то подобное, да и не уверен, было ли оно вообще. Желтоглазый не гуль и не счастливый обладатель фетиша на сгнившие морды. Более того, он даже не сидит на наркоте, чтобы списать это на случайный перепих. К тому же, случайный секс не может быть регулярным. Когда Джон доходит до этой мысли, его накрывает внезапным озарением. Всё, что происходит между ними, не шутка, не нужда и не чумное наваждение. Оно такое же реальное и осязаемое, как горячая кожа под пальцами и сбившееся дыхание, как приятная тяжесть пониже живота и сладкие стоны, заглушаемые блюзом.       Джон пытается осадить себя, притормозить неизбежное, но не может заставить себя отказаться от скользящих по бокам и спине гладких ладоней, от смеха, вырывающегося из груди, от ощущения тепла и своеобразной заботы. Всё, что несёт в себе Желтоглазый, липнет к нему, обволакивает непроницаемым коконом до тех пор, пока его страхи не остаются где-то за бортом.       — Джон, ликуй! — слышится сверху радостный голос.       — Неужели ты нашёл кусок сгнившего паркета?       — Нет, но тут есть целые залежи кексов! Только чем бы это подцепить?..       Хэнкок слушает возню и разглядывает чем-то заляпанный рукав. Принюхивается и недовольно морщится.       — Стоит заскочить помыться. От меня пасет, как от брамина.       — Да? А мне нравится, как ты пахнешь. Знаешь, такой сладкий запах.       Джон оступается и едва не собирает лицом острые камни.       — Это запах плоти, балда.       — Да? Что ж, тогда мой интерес вполне может быть ещё и гастрономическим. На твоём месте я бы начал спать с ножом под подушкой, — хмыкает Желтоглазый, едва показавшись, и исчезает в проёме окна.       — Хочешь сказать, что я для тебя пахну, как шашлык?! — орёт ему вслед Хэнкок. В ответ слышится зловещий хохот.       — Эй, — Джон смотрит на окно. — Когда ты начал называть меня по имени?       Ненадолго повисает тишина, прерываемая каким-то монотонным постукиванием. Хэнкок готов поклясться, что Желтоглазый барабанит пальцами по стене. Он всегда так делает, когда затрудняется с ответом.       — Не так давно, если подумать, — наконец отзывается он.       — Почему? — Джон опирается спиной о стену и смотрит вверх.       — Что «почему»? — Желтоглазый, наконец, показывается на глаза.       — Почему ты начал называть меня по имени?       — Потому что это твое имя?.. Джон, что за идиотский вопрос вообще?       — Я о том, что я представляюсь как Хэнкок. Джоном меня зовёшь только ты, — терпеливо поясняет Хэнкок.       — А, ты об этом, — Желтоглазый снова исчезает в темноте. Слышится шорох и скрежет. — Мне оно просто нравится. Да и глупо как-то звать человека, с которым ты спишь, по фамилии. Особенно, если эта фамилия принадлежит губернатору, помершему полтысячи лет назад. Это как скандировать конституцию во время оргазма. Я не настолько патриот!       Джон невольно смеётся, представив эту картину. Совершенно дурацкая фантазия, которую он непременно воплотит в жизнь.       — К тому же, это имя твоё. Макдонах стал прошлым, Хэнкок — символом. А Джон остался неизменным. Остался собой, — в голосе Желтоглазого сквозит нежность, и от этого становится даже больно. Джон сглатывает ком и злится, что не видит его лица. — Тем самым хорошим парнем, задающим дурацкие вопросы. Но если хочешь, могу начать называть тебя Джонатаном.       — Рискни здоровьем, — фыркает Хэнкок и закуривает.       — Не злись. Лучше скушай кексик! — смеётся Желтоглазый, и перед носом Джона появляется пачка кексов «Весёлые ребята».