Интермедия

      Джон затягивается и медленно выдыхает густой белесый дым, который путается в волосах Желтоглазого. Ему безбожно лень двигаться. После всех пройденных миль ноги отваливаются. Кажется, если он попытается пройти ещё хотя бы пару шагов, то просто развалится на части, как трухлявый пень. Поэтому Джон просто лежит в состряпанном на скорую руку гамаке из тяжёлой полуистлевшей занавески, курит план и наслаждается теплом чужого тела. Желтоглазый лежит сверху, на животе, и изредка приподнимается, чтобы стрельнуть затяжку. Когда он это делает, острые локти впиваются в бока, а на пах ложится приятная тяжесть. Но они слишком устали даже для секса.       Где-то под гамаком шуршит Псина, пытаясь оторвать кусок прогнившего паркета, а с улицы то и дело раздается громкий лязг. Это Пинки точит свои огромные зубища о стальной брус, заодно распугивая гулей по округе.       — Хэй, — Джон опускает пальцы в ворох волос. Ему нравится ощущение проскальзывающих между ними прядей.       Желтоглазый неразборчиво мычит и укладывает голову поудобнее ему на грудь.       — Расскажи, каково это было?       — О чем ты?       — До войны. Что с тобой было до войны?       — Ты серьёзно? — он устало вздыхает. — Джон, это скучная история, как и любая биография.       — Все равно. Я хочу знать.       Желтоглазый хмурится и поднимает голову. Его глаза едва тлеют и смотрят раздражённо.       — Это так важно?       — Эй, я всего лишь хочу знать о тебе побольше.       Долгое молчание режет уши. Джону уже начинает казаться, что Желтоглазый уснул, но тот вдруг снова тянется к сигарете и тихо говорит:       — Не то чтобы у меня была какая-то эпичная история с революциями и героизмом. Так что не жди ничего особенного. Все довольно тривиально.       — Просто расскажи, — просит Хэнкок, разглядывая свежую царапину на его щеке.       — Детство у меня было самое обычное. Лет до шестнадцати. Игрушки, школа, друзья-придурки — ничего примечательного. Иногда баловались лёгкой наркотой, если могли достать; тогда её не продавали в каждом переулке, знаешь ли. Вечеринки, тусовки, побеги из дома. А потом вдруг пропал отец. Просто в один прекрасный день вышел из дома за сигаретами и не вернулся. Тогда это было, ну, знаешь, проблемой.       — Сейчас это тоже проблема, — Хэнкок криво ухмыляется и дёргает его за прядь волос. — Терять кого-то всегда непросто. Особенно, если ты не знаешь, что с ним случилось.       — Нет, сейчас, если кто-то пропадает, то этому есть уйма объяснений. Мутанты, рейдеры, голодные яо-гаи, Институт, да хоть инопланетяне. Я бы не удивился. Но это не тот случай, Джон. Скорее всего он просто сбежал. Я почти в этом уверен. Его просто достал быт.       — И поэтому он ушёл? Как-то маловато для мотива.       — Не все такие сердобольные, как ты. Некоторых пугает ответственность. А я вырос, начал доставлять проблемы. Подростковые бунты и все такое. Маму это нервировало, обстановка в семье была так себе. И я не удивлюсь, если он смотался на север в поисках лучшей жизни с какой-нибудь худосочной блондинкой.       — Ты не думаешь, что он может быть ещё жив? — Джон задумчиво крутил окурок, прикидывая, долетит ли он до разбитого окна.       — И разгуливает где-то в виде гуля? Не знаю. Если честно, то мне все равно. Но если я когда-нибудь его встречу, то неплохо было бы хорошенько дать ему в морду, — хмыкает Желтоглазый.       — Добавь пару пинков и от меня. Что было дальше?       — Дальше Колледж в Бостоне. Мама тогда работала в Ветеринарной клинике. Я иногда помогал ей и решил пойти по её стопам. Но с учебой как-то не заладилось. Я еле доучился, хотя на тот момент все уже трещало по швам. Мама умерла рано, и я до сих пор не знаю точную причину. Не то её укусила бешеная собака, не то какая-то странная болезнь, которую не смогли вовремя выявить. В отчёте написали «заражение крови». Но как оно было на самом деле — непонятно, — тихо и безэмоционально. Но Джон уже знает, что скрывается за такими наигранно равнодушными голосами.       — Ты скучаешь по ней?       — Иногда, — помедлив, отвечает он. — Да к черту… Мне безумно её не хватает. Она была единственным человеком, который держал меня на плаву. Потом все покатилось к чертям. Оставшись один, я пытался удержать хотя бы дом. Пришлось найти работу в клинике. Этого не хватало, — Желтоглазый медленно касается его лица. Пальцы у него ледяные, как будто лишены всякого тепла. — Но у меня был какой-то план. Тогда без плана было вообще никуда. И я думал, что так будет всегда. Если придерживаться этого плана, то все выправится. А потом я это делать перестал, и ни черта не изменилось. Сколько бы я ни пытался, дом мне сохранить не удалось. Моя жизнь летела под откос. И я перестал цепляться за прошлое. Перебрался в Сэнкчуари к одному другу. Он толкал наркоту местным, а я подрабатывал, вылечивая местных собачек от блох и паранойи их хозяев.       — Как же тебя занесло в ту морозилку в сто одиннадцатом?       — Проспорил, — недовольно бормочет Желтоглазый. — Накидались какой-то бурды и решили, что тот, кто не сможет больше пить, тот наутро с похмелья пойдет с жалобными глазами к представителю Волт-Тек клянчить места в убежище.       — И ты слился первый.       — А что ты хочешь? Во мне уже была на тот момент пара литров бурбона. Я же не резиновый. Пришлось переться к этим мутным типам и нести какую-то ахинею про малоимущих и убогих. В результате я подписал какие-то бумажки и меня выперли из офиса. Я думал, что на том все и закончится. Но через неделю прислали анкету и прочее бюрократическое дерьмо.       — Почему я не удивлён? — тянет Джон.       — Потому что знаешь спойлеры, — зевает Желтоглазый. — Что было после, ты и так в курсе. Война, бомбы, криокамера… И вуаля! Через двести лет моя жизнь начала налаживаться.       — Двести лет… Чертовски давно, — Хэнкок откидывает голову, чтобы посмотреть в потолок, но треуголка съезжает на глаза. — Иногда я забываю, что для тебя это было почти что вчера.       — На самом деле моя прошлая жизнь казалась сном. Длинным, нудным, от которого я никак не мог проснуться. Может поэтому я так легко прижился в Содружестве.       — Ты в курсе, что ты чокнутый? Да? Променять мирную и спокойную жизнь, полную благ цивилизации, на весь этот бардак?       — Ой, как будто у меня был выбор. Хотя даже если бы он и был, я бы ничего не стал менять. Так что ты прав, я чокнутый. Но мне правда здесь нравится. Точнее сейчас. Новый Мир стал… Честнее.       — В каком смысле?       — Раньше твоего друга могли пришить какие-то мутные типы и выдать все это за несчастный случай, просто заплатив пару баксов. И ты ничего не смог бы сделать, даже если бы был уверен в этом на сто процентов. Сейчас же ты просто идёшь до ближайшего угла, покупаешь у любого попавшегося торговца пушку и без объяснений разносишь башку ублюдку.       — Какие мы кровожадные, — Джон щелкает его по носу и получает болезненный тычок под ребра. — Ты просто чертовски удачливый болтливый сукин сын с атомным реактором в башке!       — Ну я хотя бы с одеждой не разговариваю, — философски замечает Желтоглазый и едва не слетает с гамака. — Не буйствуйте, господин мэр! А то шапка слетит!       — Это треуголка, неуч, — ворчит Хэнкок, успокаиваясь. — Ладно, я скину тебя на пол позже.       — С чего вдруг такая честь?       — Лень.