Интермедия

      — Ну и мерзкая у него рожа, — бросил как-то Желтоглазый с отвращением в спину уходящему стрелку, с которым торговал пять минут назад. Бросил и забыл.       Но Джон тогда удивился. Рожа у мужика была самая обычная, небритая и в шрамах. На конкурсе Красоток Пустоши он бы вряд ли взял первый приз, но и уродом точно не был. Второй раз эта мысль всплыла, когда они торчали около грязного озерца. Желтоглазый пытался отмыть изгваздавшуюся в каком-то дерьме Пинки, пока та пофигистично отхреначивала куски от пойманного болотника. Тогда он вдруг произнёс:       — У кого тут рогатая морда вся в тине? — и вытворил совсем уж странную дичь. Чмокнул рогатую тварь прямо в чешуйчатый нос. — Красотка!       Потом, правда, Желтоглазый отплевывался от вышеупомянутой тины, но даже тогда раскаяния в содеянном не почувствовал. А Джон всерьез подумал, что с чувством прекрасного у этого парня явно творится какая-то хрень. Пинки не была красоткой, она была Когтем Смерти, тварью, что выползла прямиком из ночных кошмаров. Но Желтоглазый упорно этого не замечал. Напротив, он искренне восхищался черной чешуей, мощными когтями и гигантской пастью, даже если та была покрыта толстой коркой засохшей крови. Особенно если была.       Но любовь к разносортной живности была у Желтоглазого всегда. Прирученного им как-то радтаракашку Джон даже считал милым. В частности потому, что тот не мог отожрать пол-лица одним укусом и трогательно шевелил усами. А вот тяга к жутковатым и жестоким зрелищам явно появилась недавно и успешно прогрессировала.       Очередным звоночком были проклятые пикманские порисульки. Джон предпочитал на них лишний раз не смотреть. Картины навевали хандру, даже без учёта их создателя, но Желтоглазый подолгу всматривался в пугающие образы и подавленным не выглядел. Напротив, в нем проявлялось нечто маниакальное.       — Что в них такого? — Джон честно пытался понять. — Просто мазня.       — Любая картина — просто мазня, — фыркнул Желтоглазый. — Смысл в эмоциях, которые она вызывает. Красивой в общепринятом смысле ей быть не обязательно.       — И какие же эмоции она вызывает у тебя?       Желтоглазый отвернулся и снова уставился в хаос мрачных красок. — Надежду.       Джон медленно моргнул. Жёлтый глаз всевидящего ока в алом, как кровь, небе, протянутые из пламени сотни черных обугленных рук.       — Ты уверен, что словом не ошибся?       — Уверен. Гляди, весь мир горит. Но это не мешает им протягивать руки к небу, прямо к непознанному. Разве это не вдохновляет?       — У тебя богатая фантазия, солнышко, — вздохнул Джон и ласково потрепал его по плечу. — С таким воображением и глюконафт не нужен. Любая пустошь расцветёт для тебя совершенно бесплатно.       Желтоглазый лишь грустно улыбнулся, утыкаясь обратно в свой странный сюрреалистичный мир.       Мозаика начала складываться в Добрососедстве. Шатаясь и хихикая, они выползли подышать свежим воздухом из «Третьего Рельса». Свежего воздуха, как обычно, не нашлось, и пришлось травиться сигаретами.       — Все-таки Магнолия шикарная женщина! — выдал Джон, с удовольствием затягиваясь.       — Ага, голос у неё прекрасный.       — Да я не об этом. Ты, черт побери, видел её фигуру?       — При таких эффектных бедрах грудь могла бы быть и побольше, — с сомнением протянул Желтоглазый.       — Эй! Не гони на нашу диву! Я обижусь, — усмехнулся Джон, легко толкая его в плечо. — Она — алмаз нашего городка.       — Уж простите, господин мэр, но до алмаза она не дотягивает. Недостаток харизмы херит удачную внешность.       — Да ты сноб, — Хэнкок удручённо цокнул языком. — И кто же, по твоему мнению, достоин звания алмаза?       — А сам-то как думаешь, гений? — Желтоглазый насмешливо сощурился, смотря из-под полуприкрытых век. — Кто тут у нас самый эксцентричный патриот во всем Бостоне, а? Даже в самой жопе Содружества можно услышать пару слухов о твоей треуголке. Можно сказать, местная звезда. Сияешь так, что аж глаза режет.       — О, просто заткнись, — захохотал Джон. — А если серьезно, по десятибалльной шкале, кому бы ты отдал десятку?       — Мы берём в расчет только женщин?       — А что, тут есть и мужики такого калибра?       — Да есть тут один. Никак не отвалит с тупыми вопросами. Думаю, задушу его подушкой ночью, — Желтоглазый ловко увернулся от подзатыльника. — Не бесись, динго, дай подумать.       — Все люди как люди, один ты у меня контуженный на всю голову, — вздохнул Хэнкок. — Я так понимаю, нашей певчей пташке ты первенство не дашь.       — Не дам, — кивнул тот. — Десятку я бы отдал Фаренгейт.       — Я, конечно, люблю нашу оторву всеми своими фибрами души, ты же знаешь, но мы же сейчас говорим о женской красоте, а не о длине ствола.       — Какой проницательный! Возьми с полки пирожок.       — Я тебя сейчас возьму, прямо вот в том симпатичном переулке, если язвить не перестанешь. Так почему Фаренгейт?       — Она… — Желтоглазый взмахнул рукой. — Гармонирует сама с собой. Весь её образ в тему. Нет ничего лишнего или фальшивого, есть только Фаренгейт. Чистая личность на максимуме, и это полностью совпадает с тем, как она выглядит. Она буквально врезается в память до последней царапины на броне. Это одуряюще красиво и мощно, то, что невозможно забыть. То, на что хочется смотреть. Магнолия в этом смысле не дотягивает. Она симпатичная, хорошо поёт, но не производит и десятой доли впечатления.       — Подозрительно глубокомысленное объяснение для человека, выхлеставшего бутылку виски в одну харю, — задумчиво отзывается Джон.       — Нужны ещё аргументы? Хорошо. Представь Фаренгейт не в её броне, а в коротких джинсовых шортах.       Хэнкок поморщился.       — Знаешь, это как-то неправильно. Как будто я пытаюсь собственную дочь представить в нижнем белье. Фаренгейт без брони — это уже какой-то космический уровень извращений. Твою точку зрения я понял. Но это не объясняет, почему ты каждого второго называешь уродом.       — А, ты об этом, — Желтоглазый откинулся на кирпичную стену. — Да просто все незнакомые люди для меня уроды.       — Это ещё почему?       — Не знаю. Может быть потому, что моё чувство прекрасного не зависит от симметрии лица и гладкости кожи. А может потому, что красота напрямую связана с симпатией. Люди, которые мне не безразличны, кажутся мне красивыми, в независимости от набора внешних черт, — пожал плечами Желтоглазый и закинул руку ему на плечи. — С другой стороны, те, к кому я испытываю неприязнь, любым своим чихом вызывают отвращение. Трудно сказать наверняка, понятие красоты вообще очень интимная вещь.       — Звучит неплохо, — Хэнкок с любопытством разглядывал оранжевые всполохи горящей сигареты. — Хотя и немного безумно.       — Мы любим то, что любим. Что в этом безумного? — прошептал Желтоглазый уже в самое ухо.       Окутанный теплом Хэнкок лишь ухмыльнулся и согласно кивнул. Реальную красоту не обязательно видеть. Достаточно лишь ощущать.