Интермедия

      Нечто незримое и мощное, как гигантское цунами, подбирается к Хэнкоку со всех сторон и топит в какофонии переливающихся бликов. Ещё совсем немного, и он сойдёт с ума, не в силах уцепиться за ускользающий временной поток. Когда цветной бушующий космос, наконец, выплевывает его на берег, его желудок крутит, как после поездки на вращающихся чашках. Стоит открыть рот, и оттуда польются непереваренные обрывки чужих воспоминаний.       Джон с трудом находит твёрдую землю под ногами, и его тут же оглушает шквал незнакомых звуков и запахов. Он пытается оглядеться, но перед глазами только мешанина из переливающихся осколков.       — Не паникуй.       Он невольно вздрагивает. Голос Амари звучит прямо в его голове, громко, но искажённо, как если бы она говорила в вентиляционную шахту этажа эдак с двенадцатого. А он бы при этом находился в подвале.       — Док?       — Если ты пытаешься что-то сказать мне, не трудись. Я тебя не слышу. Но твой пульс зашкаливает. Полагаю, тебя пугает отсутствие зрения. Подожди минуту — связь с глазными нервами ещё не установилась.       Голос доктора Амари умолкает, и в уши Джона заливается неразборчивый уличный гул. Шум мотора, затихающий свист и ветер, будто что-то проносится мимо него на большой скорости. Далекие гудки. Шаги. Тысячи шагов и голосов, переплетающихся между собой. Где-то недалеко играет музыка, но её перебивает бодрый настойчивый голос из динамика. Джон пытается разобрать слова, но смысл ускользает, оставляя только общее впечатление. Какая-то реклама. Назойливая, громкая. В нос бьёт запах озона и духов. К нему примешивается аромат чего-то жареного и сладкого.       Когда калейдоскоп из цветных бликов наконец-то складывается в цельную картинку, Джон уже почти уверен, что всё это — мощный трип. Мир расцветает для него взрывом ярких красок голубого чистого неба и новенького блестящего хрома проносящихся мимо машин. Тех самых, что обычно лежат на всех раздолбанных дорогах Содружества грудой бесполезного хлама. Он стоит, опершись о стену из ровных, аккуратно покрашенных кирпичей, и шокировано таращится на огромную кишащую людьми улицу. Такую толпу народа, свободно разгуливающую повсюду, он не видел никогда. Даймонд-Сити, зелёный изумруд Пустоши, мгновенно показался ему жалкой деревенькой отшельников.       Сверкающие высотки, упирающиеся прямо в синее небо, мелькающие перед глазами яркими пятнами авто, шуршащие осенними листьями деревья, растущие вдоль дороги, гудящая над головой исполинская магистраль с проносящимися под ней монорельсами и люди. Словно сошедшие с двухсотлетних постеров, чистые и аккуратные. Ни на ком из них нет привычных глазу обносков, кусков брони или хотя бы старенького ржавого пистолета. Да и зачем им оружие? Этот мир принадлежит им, здесь они хозяева.       Джон застывает, и всё внутри сжимается в ожидании удара. Слишком много гладкокожих. Но никто из них даже не смотрит в его сторону. Нет ни криков, ни косых взглядов. Он делает несмелый шаг, боясь привлечь к себе внимание, но ничего ужасного не случается. Какой-то парень с пижонской прической привычным движением огибает его слева, обдавая густым ароматом кофе. Мимо проплывает расфуфыренная домохозяйка, кокетливо стрельнув в него алчным взглядом из-под длинных ресниц. Её тёмные локоны пружинят под каждым шагом и отливают осенним солнцем, а клетчатая свободная юбка ничуть не скрывает длинных стройных ног. Рядом с такой и Магнолия невольно покажется замарашкой.       Город жил и оглушал. Громко и гордо, не опасаясь ни рейдеров, ни супермутантов. Всё в нем двигалось и суетилось. Джон растерянно поднимает глаза на гигантский цветастый баннер Ядер-Колы и понимает, что никакого Содружества здесь нет и в помине.       Это довоенный Бостон. Другой мир.       — Хэнкок, твои показатели стабилизировались, — голос Амари звучит ровно, но Джон всё равно его не ожидал.       — Святые кротокрысы, док! Ты внезапна, как понос, — шипит он, прекрасно зная, что его никто не слышит.       — О, снова всплеск. Спишу это на новые впечатления, — буднично отзывается она. — Слушай внимательно. Тебе нужно найти парня как можно скорее. Он должен быть где-то поблизости. Как найдешь, держись поближе к нему. Реальность строится вокруг него. Чем дальше от него, тем менее подробной она будет, пока не исчезнет совсем.       — Охренеть новости! Раньше ты мне их сказать, конечно, не могла, — бурчит Джон и озирается по сторонам. — И что будет, если я окажусь на обочине жизни?       — Тебе, наверное, интересно, что тогда произойдёт. Но я не могу ответить на этот вопрос. Возможно, тебя просто выкинет из симуляции. А быть может, ты окажешься в месте, где есть только пустота. И будешь бродить там до скончания времён, — продолжила Амари, прерывая объяснения энергичным чавканьем.       — Ты там что? Жрёшь, что ли? Серьёзно? — Хэнкок с подозрением смотрит в небо, но то остаётся безучастным.       — Просто постарайся не доводить до этого. Ориентируйся на детали. Чем они чётче и подробнее, тем ближе твоя цель. Советую обращать особое внимание на лица людей и мелкие надписи. Обычно система не утруждает себя подробной генерацией массовки, так что, скорее всего, ты наткнёшься на занятные глюки.       — Искать прорехи в реальности? Этот квест явно для параноиков из Подземки, — недовольно бормочет Джон, вглядываясь в лица людей. Они самые обычные, только чище и здоровее.       С любопытством вертя головой во все стороны, он бредёт сквозь толпу, пока взгляд не натыкается на лицо, скользнувшее в отражении начищенной витрины магазина.       Лицо самого ненавистного ему человека.       Лицо, которое он стремился стереть.       Его собственное.       Пальцы, совершенно целые и гладкие, зарываются в волосы. Забытое ощущение, непривычное. Давненько он не видел этот нос. Он всегда был таким? Человек из отражения смотрит недоверчиво, с прищуром. Почему-то он выглядит чужим. Джон ожидал того, что видел всегда. Больной затравленный взгляд, искусанные губы, страх и тошноту. Но эти глаза хоть и выглядят так же, совсем другие. Симуляция причудливо искажает его образ, подстраивается под заданный лад, но не может изменить его самого. Впрочем, его излюбленные экстравагантные шмотки она всё же конфисковала, заменив её на нейтральные джинсы и футболку.       Теперь понятно. До войны никаких гулей не существовало. И система просто вписала его в заданные правила, создавая идеальную иллюзию.       — Это усложняет задачу, — Джон скребёт ногтями по небритой щеке, разглядывая своё отражение. — Таким ты меня вряд ли видел, детка. Надо же. Даже цацки вернулись.       Он щёлкает пальцами по мелкому металлическому кольцу в ухе. Когда-то оно у него и правда было. А потом мочки сплавились, и носить их было уже не на чем. Джон невесело хмыкает, ощущая всплеск злости на собственное отражение. Разве он не достаточно страдал, чтобы избавиться от этого грёбанного лица?       Глаз цепляет уже знакомый образ шатенки в клетчатой юбке. Сколько раз она прошла мимо? Хэнкок медленно моргает, у него острое чувство дежавю. Амари говорила об этом? Кажется, нужно пошевеливаться. Уже не опасаясь быть затыканным вилами, он уверенно вклинивается в движущийся поток людей, напряженно разглядывая лица. Они действительно показались ему обычными? Смазанные, одинаковые, лишенные не только шрамов, но и всякой индивидуальности. Словно клонированные, сотканные из одинаковых деталей франкенштейны, они меняют только цвет. Даже движения те же. Те же походки, те же голоса…       Хэнкок ускоряется, стараясь не задерживаться на них подолгу. Уж больно жутко смотреть на эту жалкую попытку сохранить видимость реальности. Словно неумелый кукловод дергает за ниточки переломанные трупы. Но стоило Джону пройти до перекрестка, как мир вокруг снова начал насыщаться разнообразием. Будто чем ближе Желтоглазый, тем больше симуляция впитывает его воспоминаний о довоенном мире, поддерживая идеальную иллюзию.       Среди пешеходов Джон выхватывает знакомый силуэт. Он увязывается за ним и пристально разглядывает. Светлые волосы, знакомая походка. Желтоглазый идёт прямо перед ним, не спеша разглядывая витрины магазинов. Слишком расслабленный. Джон открывает рот, чтобы окликнуть его, но не произносит ни звука. Он не может позвать его так, как привык. Это имя он даст ему лет через двести.       Хэнкок останавливается и внимательно смотрит ему в спину. Желтоглазый ненавидит это, а значит, и раньше не любил. И правда, он притормаживает и передергивает плечами, словно пытается скинуть с себя пристальный взгляд. Джон ухмыляться про себя и набирает побольше воздуха в легкие.       Это странно, звать Желтоглазого по имени, которое он хочет забыть. Так же, как и носить лицо, что Хэнкок лично когда-то стёр по тем же причинам. Но Желтоглазый оборачивается, и слова застревают в горле.       На Джона с любопытством смотрят тёмные и такие обычные человеческие глаза.       Разумеется.       Они и не должны гореть. Джон это знает, но всё равно смятение вводит его в ступор. Желтоглазый выглядит странно без пожара в зрачках, без красного платка, без крутящейся у ног псины.       — Откуда ты знаешь моё имя? — с подозрением спрашивает он. — Разве мы знакомы?       Конечно, он не узнаёт его. Он никогда не видел этого лица. Но обида все равно больно колет под рёбра.       — Так я угадал? — Джон невольно улыбается, слыша знакомый голос. — Раз уж удача на моей стороне, может, подскажешь, как пройти в библиотеку?       — В библиотеку? — Желтоглазый вскидывает брови.       — Бостонскую публичную библиотеку.       — Ты что, не местный?       — Ага, турист.       — И зачем тебе туда? Собрался почитать?       — Нет, не сегодня. Просто хочу поглазеть. Ну так что, проводишь?       — У меня, вообще-то, свои дела есть, — недовольно кривит губы Желтоглазый. Он всегда так делает, когда ему лень что-то делать.       — Неужели? — Джон насмешливо вскидывает брови. — А мне показалось, что ты просто шатаешься без дела.       — Ты так просто не отцепишься, да? — он раздражённо вздыхает и делает именно то, что всегда. Уступает.       — Не-а, — нагло лыбится Хэнкок, зная, что уже победил.       — Хорошо, твоя взяла. Все равно заняться нечем. Имя-то у тебя есть, турист?       — Хэнкок.       Желтоглазый медленно моргает, и в глубине его тёмных глаз скользит нечто знакомое. Утраченная эмоция.       — Хэнкок? Джон?       — О, так ты обо мне слышал?       — Ну если ты не сохранился с восемнадцатого века, то вряд ли.       — Нет. Я не настолько стар!       Джону хочется заржать в голос, потому что всё это походит на безумие. Цикличный, повторяющийся сдвиг по фазе. Этот диалог у них уже был. Они переигрывают его в новых декорациях, но суть всё та же. То же любопытство, тот же гонор. Быть может, Желтоглазый его и не помнит, но подсознательно выбирает ту же кривую дорожку.       Джон с любопытством вертит головой, жадно впитывая образы довоенного мира. Знакомые по общим очертаниям улицы играют новыми красками. Там, где раньше были завалы, теперь возвышаются яркие начищенные высотки, где зиял гигантский кратер, кишит молодыми мамашами новый микрорайон с уютными одноэтажными домиками. Правильными, чистыми, словно те сделаны из цветной бумаги и картона. По дорогам теперь не походишь — там снуют туда-сюда ревущие автомобили. Огромные фуры, щегольские седаны и снующие между ними компактные Блохи. Джону ужасно хочется прокатиться хотя бы на одной. Пусть не взаправду, пусть лишь в воспоминаниях Желтоглазого, но он должен попробовать. Мимо них проносится авто, так быстро, что глаз успевает лишь зацепить смазанное красное пятно.       — Нихрена себе! — присвистывает Джон, смотря вслед малиновому безумию.       — Чтоб её! Вишневая бомба! — с досадой ворчит Желтоглазый, но в его голосе сквозит зависть. — Недавно же только выпустили!       — Что ещё за бомба?       — А ты не знаешь? Весь прошлый год только о ней и говорили. Первая тачка, преодолевшая звуковой барьер!       — Серьёзно? — с сомнением тянет Хэнкок.       — А то! Собьёт со скоростью звука, даже понять не успеешь, как на том свете оказался, — хмыкает Желтоглазый немного зло. — И стоит она, как крыло самолета, если не больше. Не думал, что они тут так быстро появятся. Всё-таки город — не место для спортивных тачек. Тут, как бы, люди ходят.       — Ты это ему скажи, — весело хмыкает Джон и уже заносит ногу над очередным пешеходным переходом.       Желтоглазый хватает его за шиворот как раз вовремя. Прямо перед носом гудят взбешенным гудком полтонны стали. Ещё бы немного…       — Совсем сдурел? — шипит Желтоглазый. — Куда на красный прёшь?       — На красный? — Джон задумчиво разглядывает столб с мигающей красной лампой. Тот помигал ещё с минуту и вспыхнул зелёным. В послевоенном Бостоне эти столбы тоже были, натыканные всюду на перекрестках дорог. Но никакой практической пользы от них не наблюдалось.       — Да, на красный, — возмущенно огрызается Желтоглазый. — Здесь тебе не пригород, дорогу тут просто так не перебежишь. Снесут к чертовой матери, только след из мозгов и останется.       Джон виновато пожимает плечами. Чувствует он себя глупо, будто бы мамочка его отчитывает. Про довоенный Бостон он знает немало. Что-то почерпнул из книг, что-то от довоенных гулей. Про транспортную систему тоже, но не много, в общих чертах. Пока рылся в пыльных архивах Капитолия, нашел пару занятных томов, но углубляться не стал. Побрезговал. Да и какой прок от правил дорожного движения, когда все дороги изрыты выбоинами и трещинами, перекопаны кротокрысами, а иной раз и вовсе уходят под воду?       — Только не говори, что ты светофоров никогда не видел. Всё равно не поверю, — прозорливо кривит губы Желтоглазый.       — Может, и видел, а может, и нет, — примирительно пожимает плечами Хэнкок, внутренне вздрагивая. Он не хочет думать о том, что случится, если он умрёт внутри вымышленного мира. Точно ничего хорошего.       — А ты вообще откуда? — вдруг с подозрением спрашивает Желтоглазый, вырывая его из порочного круга мрачных мыслей.       — С побережья, — уклончиво отзывается Джон.       Почти не врёт. Маленькая хижина, где прошло его детство, действительно стояла на побережье, недалеко от воняющего соленой водой и прелостью моря. Просто это было давно и уже мало походит на правду. Как и счастливое детство, впрочем.       — Дремучее, должно быть, побережье, — хмыкает Желтоглазый и тащит его за рукав рубашки через дорогу. — Раз ты так на каждый куст пялишься, как будто в жизни травы не видел.       Джон с тоской провожает глазами цветущую благоухающую клумбу. Цветы в Содружестве товар редкий, да и то все жухлые, словно начали гнить, не успев расцвести. А те, что яркие, в руки не возьмешь и не понюхаешь. А если рискнешь, то будешь жрать рад с неделю, а то и того хуже — без рук останешься. Ни то, ни другое не чета сочным, пышущим жизнью бутонам, режущим глаз ярким цветом. Джон пару раз не сдержавшись сунул в них нос, чтобы навсегда запомнить свежий аромат.       — Ещё какое, — кивает он, ничуть не смущаясь. — Гниль, разруха, повсюду голодное зверьё и деревенщина с самопальными пушками. Райское местечко! Тебе бы понравилось.       Желтоглазый громко фыркает, но вопросов не задаёт. Вместо этого он предлагает кофе. Его продаёт робот-помощник в небольшой забегаловке. Почти как Чарли, только безукоризненно вежливый и без гангстерских замашек. Когда в нос ударяет насыщенный запах жареных зёрен, Хэнкок понимает, что кофе он до этого никогда не пил. Та бурда, что заваривали иногда в потрескавшихся кружках в Содружестве, мало походила на густое, красноватое марево шоколадной горечи. Так, жалкие воспоминания, почти что пыль.       Лебединый пруд, который они всегда обходили десятой дорогой, кажется теперь премилейшим местечком, спокойным и безопасным. Вместо гигантской уродливой твари там барахтаются белоснежные птицы с длинными гибкими шеями. Джон никогда таких не видел, а потому долго на них таращится. Одно дело выцветаюшие картинки в книгах, и совсем другое — увидеть собственными глазами. Всё зверьё в Содружестве побито радиацией. Кто гниёт, у кого рога из задницы растут, а на некоторых и вовсе без слёз не взглянешь.       Джон кидает куски свежей булки в воду и завороженно смотрит, как диковинные птицы ловко вылавливают их на чистой глади пруда. Всё это очень похоже на сон. Сном оно и было, но лишь отчасти. Не сам же Желтоглазый всё выдумывал. И пруд, и лебеди, и кофе, и светофоры эти дурацкие — всё существовало на самом деле. Давно, но было же.       Становится грустно от осознания, сколько чудес просрало человечество в погоне за ресурсом. Жадность сгубила кошку. Насмерть.       До библиотеки они добираются, когда солнце уже лениво заползает за горизонт. На входе табличка «Закрыто» и Желтоглазый виновато пожимает плечами:       — Не успели. Нужно было на автобусе ехать.       — Не страшно, — отмахивается Джон. — Почитаю в другой раз.       — Уже темнеет, — Желтоглазый задумчиво смотрит на небо, и его глаза кажутся совсем чёрными. — Надо топать домой. Перспектива спать на лавочке меня не прельщает.       — Да уж, — на самом деле Джон и от лавочки не откажется. Не в первый раз. Призрачный холод ему не страшен, а гулей, чтобы откусить лицо, тут и вовсе нет.       — В каком отеле ты остановился? — спрашивает Желтоглазый.       — Как-то упустил этот момент.       — Ты же не собираешься ночевать на улице?       — Я открыт для предложений!       Желтоглазый усмехается, очень знакомо и хитро.       — Ты с самого начала это планировал? В смысле… подкаты с библиотекой вышли из моды лет сто назад.       — Да какая разница — главное, что сработало, — расслабленно фыркает Джон. Он точно знает, что Желтоглазый его не оставит. Твердая уверенность в этом засела где-то под коркой.       — Не брошу же я сирых и убогих посреди Бостона ночью, — вздыхает тот. — Предупреждаю: я живу в пригороде. Обратно сам добираться будешь.       Джон кивает. Дорога обратно его нисколько не волновала, для него её не существовало по определению.       — И я живу не один, — помолчав, продолжает Желтоглазый. — Мы снимаем дом с одним парнем, так что у нас довольно шумно.       — Я весь в предвкушении, — зевает Джон. Воздух в воспоминаниях Желтоглазого свежий и сладкий, особенно ночной. — Веди уже, а то я и правда начинаю заглядываться на вон ту симпатичную лавочку.       Желтоглазый громко фыркает и тащит его на станцию. Монорельсы скользят под верхней автострадой, как бешеные тараканы, и у Джона замирает от радости сердце — давно забытое чувство, детское, нетерпеливое предвкушение. Когда они заходят в уютный вагон, он нетерпеливо вертится и вцепляется в поручень. Расстояние, что они преодолевают за несколько дней, монорельс прокатывает минут за сорок. О его скорости Джон может лишь догадываться.       Монорельс гудит и срывается с места, несясь над землей в тени наземной автострады. Кишки прилипают к позвоночнику. Джону хочется смеяться и орать одновременно, но воздух из легких выбило непривычным давлением. Высота и скорость захватывают дух, оставляя все мысли где-то далеко позади.       — Смотри не помри от восторга, — насмешливо фыркает Желтоглазый и игриво толкает его плечом. Он улыбается, разглядывая вцепившегося мертвой хваткой в поручень Джона. Хэнкок ему это ещё припомнит. Когда-нибудь.       Под несущимся вперёд монорельсом чернеет зловещей бездной огромный лесной массив. Не голые пеньки и пустыри, а самая настоящая непролазная чаща. Чёрная и кишащая жизнью. Солнце в последний раз поджигает край горизонта и накрывает остывающий город темнотой. Вслед за ней зажигаются миллионы ярких бликов придорожных фонарей, окон, рекламных баннеров и витрин, поднимая к темнеющему небу купол разноцветного зарева старого мира.