Интермедия

      Джон ненавидел эти ебаные склоки всей душой. Нет, собачились они постоянно. Но действительно крупные раздоры случались редко. Вспышка гнева, как правило, из-за сущей фигни, оборачивалась недельным адом. В эти дни его тошнило от самого себя. Чувство вины мешалось с обидой, хотелось лезть на стены, но гордость не позволяла скулить и просить прощения. Так они и ходили, как два надутых индюка, пока не случалось какое-нибудь дерьмо, в котором было уже не до ссор.       Так было и в этот раз. Хэнкок торчал в «Третьем Рельсе», а Желтоглазый окопался на своем чердаке и фактически не вылезал оттуда. Раньше он пропадал на несколько дней, но теперь они дулись друг на друга исключительно в пределах одного населённого пункта. Исчезновение на более, чем пару дней, приравнивалось к случившемуся дерьму и неминуемо вело к примирению. Симмулировать же подобную ситуацию никто из них не стал бы из принципа.       Джон планомерно надирался, тихо ненавидя пьяный ржач из дальнего угла бара, монотонный бубнёж блюза и гул двигателей Чарли, который, видя паршивое настроение мэра, благоразумно занял позицию за другим концом стойки. Он вообще всё ненавидел, потому как пару дней назад к нему вместе с паршивым настроением вернулась и ломка. Теплота гребаных желтых фар облегчала его жизнь куда сильнее, чем он готов был признать: грела по ночам, сглаживала похмелье и последствия препаратов, исцеляла и даже выдворяла из постели вездесущих вшей. Она успела стать для него своеобразным наркотиком, панацеей от всех проблем. Теперь он был вынужден постоянно мёрзнуть на дряхлом диване, мрачно пялясь в темноту. Башка не переставала трещать, кости выламывало так, что хотелось сдохнуть. Если это и удавалось загасить химией хотя бы на пару блаженных часов, то с мерзким чувством одиночества поделать было нечего.       В Добрососедстве их маленькую драму предпочитали не обсуждать после пары неприятных случаев. По крайней мере, поблизости двух непосредственных участников. Адепты ордена «Слабоумия и Отваги» подрулили к Хэнкоку в самый неудачный день, когда он ещё не успел толком остыть и уйти в рефлексию, за что и поплатились.       — Что такой кислый, Хэнкок? Радоваться надо, что ты наконец-то выполз из-под каблука! В глазах тогда потемнело слишком быстро.       — Напомни, как там тебя звать, киса? — ласково спросил Джон, неспеша подваливая поближе. Он использовал ласковые прозвища только в двух случаях и всегда одним и тем же тоном. Либо он был крайне доволен, либо в ебаной ярости. Но столпившиеся поглумиться подельники были явно не в курсе об этой милой особенности мэра.       — Пери, — нагловато отозвался шутник.       — Завались нахрен, Пери, — сухо огрызнулся Хэнкок и врезал тому под дых с такой яростью, что штопать его таскали аж в Даймонд-Сити.       Поняв, что соваться к мэру во время романтического кризиса себе дороже, шпана решила доебаться до Желтоглазого, наивно полагая, что худой и мелкий парень не сможет дать фатального отпора. Желтоглазый меланхолично посасывал какую-то забористую дрянь из трубочки, молча наблюдая за тем, как Дейзи ругается с К-Л-Е-О насчёт пропажи ящика патронов. Хэнкок же мрачно пялился на эту картину с балкона и курил. Он прекрасно знал, что Желтоглазый прекрасно осведомлен о его наблюдательном пункте и игнорирует его намеренно, даже не поворачиваясь в его сторону. Демонстративно. Это бесило.       Мутные типы выползли из подворотни, озираясь и толкаясь. Залетные рейдеры, которым море по колено, а остальное похуй. По крайней мере, до того момента, пока их собственный хер был в относительной безопасности.       — Эй, детка, у мэра ты больше в фаворе? — хрипло обратился к Желтоглазому один из них. Он хотел было подойти ближе и хлопнуть его по спине, но счетчик Гейгера на его поясе предупреждающе защелкал. — Не ссы, мы тут с деловым предложением. Раз уж ты простаиваешь без дела, может, подработаешь в нашей славной компании? У нас полно свободных болтов, да, пацаны? Сразу после небольшого собеседования в том вон уютном уголке. Сам понимаешь, надо все проверить лично, хе-хе. Всё-таки надо быть ебаным извращенцем, чтобы лечь под гуля, а? Че, молчишь?       Джон замер, кажется, даже дышать перестал. Внутри вскипала ярость. Желтоглазый же медленно и неохотно развернулся к ухмыляющимся рейдерам, чтобы выдать на похабную тираду всего одно короткое слово:       — Фас.       Из-под сгнивших обломков грузовика буквально выстрелила огромная светящаяся псина. Следом за ней выскочили собаки поменьше, хотя видок у них тоже был сомнительный. Не издавая ни звука, они целенаправленно ломанулись к замершим от удивления рейдерам. Поняв, что свора несется к ним вовсе не из светлых побуждений, шайка бросилась врассыпную. Но как бы ни тряслись рейдеры за сохранность своих яиц, псы были явно быстрее. Через пару минут к Желтоглазому вернулся светящийся жуткий монстр, с довольным оскалом демонстрируя окровавленный кусок ткани, в котором явно угадывались задние карманы джинс. Джон прыснул в кулак. Кто-то в тот вечер вернулся домой без куска задницы. Если вообще вернулся.       К концу недели злость на весь мир немного притопталась, и захотелось занять чем-нибудь руки. Хэнкок устал пинать хуи и жрать ментаты пачками. Один хер это не помогало. Зато помогли завалы бытовой текучки, отложенной специально под такие дерьмовые дни. Джон выкопал из архива длинный список должников, обвел красным карандашом особенно жадные жопы и, подхватив под ручку заскучавшую Фаренгейт, пошёл восполнять городскую казну за счёт недобропорядочных граждан. Выбивать долги оказалось делом настолько приятным, что Хэнкок скоротал за ним целых десять дней. Подачек от него в таком настроении было не добиться, а потому крышки ровным строем занимали своё законное место в закромах Старого Капитолия.       Когда должники кончились, он, не долго думая, переключился на склады. Пока его не было в городе, местная плесень, видимо, таки перешла в форму разумной жизни и начала формировать мелкие мафиозные группировки. Особенного влияния у них, конечно, не было, но права они качали очень активно. После некоторого дерьма, увиденного на просторах Пустоши, зачистка казалась чуть ли не рядовым занятием. Да и чудики в костюмах сами бежали, как крысы с корабля, едва прознав, кто пришёл по их души.       К концу месяца Хэнкок был вынужден признать, что все дела, требующие его вмешательства, были решены в рекордные сроки, а значит, в ближайшее время ему решительно нехуй делать. Он искренне надеялся, что пока он носится по Добрососедству с горящей жопой и изображает добропорядочного мэра, которому не похуй, Желтоглазого доебут окончательно, и он кого-нибудь грохнет. Тогда появился бы повод погрозить ему пальцем и завязать чертов разговор. Но желтоглазый хер вел себя до омерзения прилично, пресекая любые попытки выйти на тропу переговоров.       Подыхая от скуки, Джон крутил в руках пустой стакан и проворачивал детали их тупой ссоры.       — Ты же не думаешь, что винт поможет увернуться от пулеметной очереди? Правда ведь? — злобно шипел тогда Желтоглазый.       — Да брось! Подумаешь, царапина. Я не хрустальный, — отмахнулся Хэнкок.       — Но и не бронебойный! — повысил голос тот. — Джон, да тебе просто повезло, что задело плечо, а не башку! На кой хер ты туда полез?!       — Утихни уже. Я в состоянии за себя постоять.       — Ага, убиться об сраного пулеметчика под винтом ты тоже в состоянии.       — Это. Не. Твоё. Дело, — огрызнулся Джон, вконец взбешенный нотациями. — Ты мне не нянька. Уйми уже свое сраное беспокойство.       На миг на лице Желтоглазого отразилась растерянность и что-то такое, что Хэнкок на волне гнева проигнорировал напрочь.       — Действительно. То, что ты подохнешь, обдолбанный по собственной тупости, совершенно не моё дело. Знаешь, что? Пошёл нахуй, господин мэр, — тихо произнёс он и, развернувшись, направился в сторону Бостона.       — Эй! — позвал Джон, осознавая, что только что проебался по-крупному. Ответом ему послужил выставленный средний палец. С тех пор они не разговаривали.       Разглядывая мутное стекло стакана, Джон мрачно заключил, что в этот раз налажал именно он. Прошелся, как сраный бегемот, по больному, хотя о нём просто по-человечески заботились. Ещё бы знать, что конкретно так задело Желтоглазого. Они и раньше срались по пустякам, но тут случай явно особый. Было что-то личное, что Желтоглазый не смог ему простить через день. А сможет ли вообще?       Хэнкок занервничал. Они были вместе уже давно, и жизнь без мелкого уебка казалась невозможно стрёмной. Холодной. Омерзительной. Пустой.       Бессмысленной.       Он поспешно отогнал от себя эти мысли. Ни к чему хорошему они никогда не приводили. Если он хочет что-то исправить, ему нужны относительно трезвые мозги и план. Хороший, возможно, немного ебнутый, в духе их городка, план. Решив, что на свежем воздухе голова будет работать лучше, он всё же выполз из-за барной стойки и выбрался в ночную морось.       Далеко от бара он уйти не успел, просто замер в дверях как вкопанный. Может, слишком много кислорода для разваливающихся мозгов старого гуля? Хэнкок на всякий случай потёр глаза, изо всех сил надеясь, что это просто глюк. Но фигура, сияющая порядочностью, как начищенный миниган, никуда не исчезла. Напротив, заозиралась ещё активнее.       — Престон? — Джон подошел поближе, с подозрением разглядывая минитмена. — Ты какого хрена здесь забыл?       — Очень гостеприимно, Джон, — улыбнулся Гарви.       Хэнкок поморщился. Привычку называть его по имени правильный Престон подцепил от Желтоглазого уже довольно давно.       — Не пойми меня неправильно, — Хэнкок окинул его напряженным взглядом. — Но не синт ли ты часом? Не ожидал увидеть тебя… здесь.       И действительно. Среди косящихся в их сторону рейдеров и наркоторговцев доброжелательный Престон выглядел сюрреалистично в своём светлом пыльнике и с улыбкой до ушей. Того и гляди двинет на площади агитку «Огороды в массы!».       — Не пойми меня неправильно, — дружелюбно передразнил его Гарви. — Но мне нужна помощь в одном деле с рейдерами. Ты не знаешь, где сейчас Желтоглазый?       — Нет, — неохотно отозвался Джон, даже не солгав.       Он понятия не имел, где ошивается этот придурок. И это раздражало. Раньше он всегда отчитывался, когда куда-то сваливал. Теперь же попадался на глаза только ради приличия, мол, жив, цел, кротокрыс, отъебись.       — Странно, — Престон нахмурился, замечая резкую перемену в настроении собеседника. — Обычно ты в курсе.       — Спасибо, что заметил, — сухо фыркнул тот. — Он где-то в городе, это точно. Может, на чердаке торчит…       Повисло неловкое молчание.       — У вас что-то случилось? — осторожно поинтересовался догадливый Гарви.       — Нет, — соврал Хэнкок с самым невинным выражением на лице. Но, поняв по скептическому взгляду, что провалился, мрачно добавил: — Да.       — Кто-то умер?       — Нет! Черт подери, откуда эта дешевая драма, Престон? Мы просто… немного повздорили.       — И сколько вы уже… в ссоре? — Гарви посмотрел на него так сочувственно, что Хэнкоку аж тошно стало. Ещё его всякие минитмены не жалели!       — Около месяца… Да не смотри ты на меня так. Я не умираю. Желтоглазый, кстати, тоже. Давай, выкладывай, что там у тебя за дело, — Джон сунул руки в карманы и непринужденно улыбнулся. Ныть Престону дольше тридцати секунд его гордости тупо не хватало.       К тому же, у него созрел план.       Пока Джона швыряло из рефлексии в нездоровую деятельность, Желтоглазый погружался в липкую меланхолию, граничащую с апатией. Действительно бесился он всего пару дней, потом пасмурное осеннее небо заслонила тошнотворная горечь.       Джон не понимал одной простой вещи, и это угнетало похлеще всей этой херни с разрушенным бессмысленной войной миром. У Хэнкока был целый, мать его, город, верные ему люди, принципы, которые нужно было отстаивать. Целая жизнь, которую он стремился просрать, просто обдолбавшись долбаным винтом.       Это. Не. Твоё. Дело.       Слова прокатывались по мозгам цепными звеньями бензопилы, оставляя за собой боль и кровавые борозды. Желтоглазый в юбилейный раз уставился в одну точку, спрашивая себя, почему он до сих пор не съебался в закат, после таких-то признаний.       Он не мог.       Это у Джона было что-то. У Желтоглазого был только Джон. Самое ценное, что у него было — это гуль-наркоман в треуголке, пытающийся упороться до смерти и разбить ему к хуям сердце. Но это, конечно, не его дело.       Он окинул взглядом захламленный чердак. Вещи, собранные из чужих домов, одежда едва ли не с трупов. Всё это могло обратиться в прах в одно мгновение.       Ну или лет за двести.       Желтоглазый это уже пережил и не считал барахло чем-то важным в принципе. Просто вещи. Иногда нужные, иногда не очень. Но в целом он был готов расстаться с ними в любой момент.       Дома у него не было. Старый развалился лет двести назад, убежище было просто большой морозилкой, с фермерами он не ужился бы в принципе, а от Даймонд-Сити его вообще тошнило. Даже здесь, в Добрососедстве, он не ощущал себя на своём месте. Теперь, когда Джона рядом не было, это чувствовалось особенно остро.       Ведь он, по сути, и стал его новым домом.       Ему не с кем было даже толком поговорить. Обычные люди рядом с ним быстро чахли и начинали блевать кровью, если не глотали рад-х через каждый час. Гулей же в городе было не особенно много, а друзей среди них и того меньше. Дейзи иногда слушала его нытьё, но после ему становилось только хуже от чувства вины.       Оставались только собаки. Безмолвные и преданные, готовые слушать нытьё и терпеть вспышки отчаянья хоть целую вечность. Желтоглазый слабо улыбнулся светящейся гончей. На ней не то что шерсти не было, казалось, что осталась только блестящая зеленью черепушка. Но это не помешало ей поднять морду и дружелюбно повилять лысым хвостом. Недостаток радиации с такой зверушкой ему не грозил. Хоть какая-то радость в жизни.       За окном набирал обороты дождь, постепенно превращаясь в ливень. Жутко хотелось убраться куда-нибудь подальше в Пустошь. Туда, где людей вообще не было. Куда-нибудь вглубь Светящегося Моря, например. Побродить среди гулей, принимающих радиоактивные ванны, потыкать палкой в Когтя Смерти. Может, ему повезет, и зверушка окажется не в духе. Его просто сожрут.       Желтоглазый вдохнул. Хэнкок не собирался отпускать его без боя, сверля взглядом его спину каждый раз, когда он уходил. Но он должен был понять и перестать так откровенно подставляться. Иначе Желтоглазый продолжит дергаться, склоки возобновятся, и в один очень хреновый день это тупо их прикончит. Правда, осознание этого простого факта не спасало. Ужасно хотелось завалиться к Хэнкоку среди ночи, спихнуть с дряхлого дивана, наорать и хорошенько пнуть. А потом затащить в постель на неделю. Дрыхнуть в обнимку, курить какую-то паленую траву и жрать не пойми что из неопознанных консервных банок, слушая глухие смешки и идиотские шутки.       Ему так не хватало Джона.       В крови, под пальцами, в воздухе. Вообще.       Накатило, и Желтоглазый громко шмыгнул носом, потер слезящиеся от усталости глаза и только потом заметил остолбеневшего в дверях Хэнкока. Вид у него был одновременно испуганный и торжественный. Потому что он таки, блядь, нашел повод доебаться. А теперь их было аж целых два!       — Даже не думай, — грозно предупредил его Желтоглазый и со стремительностью ракеты дал стрекача через открытое окно.       — Стоять! — конечно, Джон его не послушал, выскакивая на крышу следом, прямо под холодный ливень, напрочь забывая о топчущемся этажом ниже Престоне.       Желтоглазый быстро удирал по крышам. К счастью, у него хватало мозгов делать это не бегом, а быстрым шагом. Иначе Хэнкок точно бы наебнулся в попытках догнать хитрожопого ублюдка.       — Детка! Ну что мы как дети малые, теперь по крышам будем друг за другом бегать? — крикнул Джон взволнованно. — Хватит уже от меня бегать! Стой, кому говорю!       Желтоглазый действительно остановился. Посередине хлипкой балки над переулком. Он развернулся и мрачно уставился прямо на него. Джон замер на краю крыши, растерянно поглядывая на размякшее под дождём дерево.       — Солнышко, ты это… туда или сюда? — с надеждой произнёс он.       — Мне и тут хорошо, — хмыкнул Желтоглазый, прекрасно зная, что тот не рискнёт идти к нему. Деревяшка бы не выдержала их обоих. — Говори, что хотел.       — Ладно, — с ужасом замечая на дереве тонкую сетку трещин, расходящуюся от ботинка, кивнул Джон. — Мы уже месяц страдаем какой-то херней. Тебе не кажется, что этот идиотизм слегка затянулся? Понимаю, я поступил, как хуйло, в тот раз, но это поправимо. Перетрем по-братски, выпьем бурды и разрулим это дерьмо. Словами, как всегда делали, да?       — Ты хоть понимаешь, в чём вообще проблема? — Желтоглазый чувствовал, как под ним прогибается балка. Страх накатывал рывками, но его захлестывало удовлетворение. Он видел напряженный взгляд, Хэнкок чертовски боялся. Ради этого он был готов разбиться в лепёшку. Буквально. Лишь бы до него, наконец, допёрло.       — Проблема? Сейчас проблема в другом! — рыкнул Хэнкок, пытаясь придумать, как побыстрее стащить подальше придурка от верной гибели.       — Неужели? — угрожающе поинтересовался Желтоглазый и перенёс вес на одну ногу.       Раздался треск.       — Окей, лады! Проблема есть! Я понял! — вскидывая руки, спешно согласился Хэнкок. — Не нужно меня, блядь, шантажировать собственными костями! Я гуль-наркоман, а не гуль-дебил! Понял уже, что тебя триггерит, когда я подставляюсь. Теперь я сама осторожность, обещаю. Буду пить витаминки, чистить зубы, слушаться Гарви и не лезть под пули. Только ради бога, съебись нахрен с этого сраного насеста!       Смотря в его обезумившие от ужаса глаза, Желтоглазый удовлетворенно кивнул. Может, его поняли не точно, но общий смысл Хэнкок уловил. Точнее, ощущал его прямо сейчас, всей кожей, как волна паники поднимается к горлу. Еще немного, и дерево треснет. Ещё совсем чуть-чуть и… Джон не хотел думать.       Громкий треск, и балка полетела в черноту переулка. За мгновение до этого Желтоглазый успел оттолкнуться и прыгнуть, вцепляясь в Джона. Ноги поехали по мокрой крыше, но гуль сдюжил, спешно вытаскивая за шкирку мокрого насквозь напарника.       — Ебаный суицидник! — орал Джон, тряся его за плечи. — На кой черт ты таким еблоидом вообще родился?! Если бы у меня были хреновы волосы, я был бы седым, нахуй! Еще раз такой финт выкинешь, я тебя лично пристрелю, чтобы не мучился! Какого хера ты ржешь?!       Желтоглазый и правда тихо хихикал. То ли в истерике, то ли потому, что Джон наконец-то был рядом. С них обоих лилась вода, а кости пронизывал ледяной ветер. Их трясло. От пережитого страха, от облегчения, от ярости.       — Вмазать бы тебе хорошенько, — процедил Джон и поцеловал его, глотая холодную дождевую воду. Знакомая теплота опалила лицо.       Прислушиваясь к матюгам с крыши, Фаренгейт хлопнула ладонями по коленям.       — Пошли. Хер ли тут сидеть? — сказала она притихшему Престону.       — А как же?.. — начал было минитмен.       — Забей. Я с тобой смотаюсь. С этих двоих толку будет ноль ближайшие дня два, — она хмыкнула. — Пока из своего примирительного турне не выползут.       — Примирительное турне?       — Ты не хочешь знать.