goner

Он не связывается со мной неделю и не отвечает на звонки столько же. Дома Давида нет, зато есть у Саши. Но Саша говорит: - Уходи. Ему не до тебя. - Передай ему, что мне жаль, - почти кричу я в приоткрытую дверь, - что мне плохо без него! Саша кивает и торопливо хлопает ею перед моим лицом. Меня ломает без Давида. Без его голоса, его улыбки, его глаз. Мне хочется выть. Я напиваюсь в одиночестве, окончательно запускаю учёбу и посылаю Костю нахер, когда он пытается разузнать, что случилось. Я курю по пачке в день, выпиваю по бутылке чего-нибудь высокоградусного и сплю так много, что сам теряюсь во времени. Костя уверяет, что прошло недели две. Это невыносимо. Моё состояние можно описать как депрессивное. Всё вокруг блекнет, теряет смысл. Я не могу жить без своего помешательства, а потому просто существую. Меня терзает изнутри, меня рвёт и кромсает. Я понимаю, как жалок, но ничего не могу поделать со своей слабостью. В дверь стучат, когда я пытаюсь открыть бутылку дешёвого коньяка изгрызенными пальцами. Без особого энтузиазма встаю. Общажный пол ледяной, ходить по нему без тапочек и даже без носков - неимоверная глупость. Но мне становится плевать на всё это разом, когда я открываю дверь и вижу перед собой Давида. На нём белоснежный свитер, а в руке недокуренная сигарета. - Давно не виделись, - говорит Давид так, будто не он избегал меня всё это время. - Не хочешь прогуляться? На улице по-весеннему тепло и солнечно. Давид без своего любимого пальто выглядит непривычно и как-то неправильно. - И зачем ты к нему полез? - голос у Давида звучит так, будто за него говорит незнакомец: отстранённо, холодно. Меня неожиданно одолевает невыносимая боль вперемешку со жгучей обидой. Я же всегда всё ради тебя. Во вред ничего плохого никогда бы не сделал. Ты же знаешь! Так почему?! В голову бьёт горячей и кружащей догадкой: - Ты сам этого хотел! Ты хотел, чтобы мы встретились, верно? Давид смотрит на меня мрачно исподлобья, от чего у меня в груди всё сжимается, и произносит тихо, но для меня его слова подобны громовым раскатам: - Ты меня в вашей детской возне обвинить решил? По затылку будто что-то тяжёлое бьёт, потому что перед глазами резко темнеет. Я качаю головой, то ли отгоняя наваждение, то ли яро отрицая слова Давида. Тот молча достаёт вторую сигарету, закуривает. У него на правой щеке всё ещё не заживший синяк, что теперь затянулся синим с фиолетовым. - Давай пойдём на набережную, - севшим голосом прошу я. - А потом почитаем вместе "Заводной апельсин". Я знаю, что ты давно хотел его прочесть. А потом до утра будем обсуждать всё: персонажей, сюжет, смысл. Давай просто будем как раньше. Прошу. Давид не отвечает, продолжая неторопливо курить. Я слежу за его тонкими пальцами, что то подносят сигарету к сухим губам, то отдаляют, позволяя дыму выйти из лёгких, растворяясь в весеннем воздухе. - Нет, - наконец говорит Давид, туша окурок о железный бок мусорного бака. - Не хочу, чтобы всё было как раньше. И смотрит мне в глаза пронзительно. У меня по телу проходит обжигающая волна холода, ноги подкашиваются, а в голове только одна мысль "Я не смогу без него". Давид отводит взгляд, задумчиво глядя на небо: - Наши отношения... Я хочу их изменить. Добавить тебе кое-какие привилегии. Я весь замираю, затаив дыхание, руки начинают мелко дрожать. Неужели..? - Мне нужно всё твоё время, - заявляет Давид. - Если ты согласен на такое условие, то можем... Он замолкает. И я уточняю, выдохнув: - Быть вместе? Давид поворачивает голову в мою сторону и неожиданно тепло улыбается: - Да. Мой мир переворачивается. Давид старше меня на три года. У него в голове рой разных мыслей, которые мне, частенько, не понять. Он теряется в книгах, спит днями напролёт и ни дня не может прожить без алкоголя и сигарет. Давид безбожник и аморал. Он шутит над инвалидами, над больными, над мёртвыми, над собой, над всеми вокруг. Он, шутя, говорит "Аве Сатан" и не верит в загробную жизнь. Давид нуждается в постоянном внимании. Он не даёт и минуты побыть без него. Давид эгоистичен. Он ставит свои интересы превыше других и помыкает мной, как хочет. А самое главное - я ему всё это позволяю. Я позволяю ему тащить себя в парк в пятом часу утра, чтобы успеть посмотреть на рассвет. Позволяю тащить себя пересматривать в пятый раз за неделю один и тот же фильм, когда у самого почти нет времени на сон из-за сессии. Я позволяю тратить все свои деньги и даже сам бегаю в магазин за всем нужным. Я позволяю всё. Отдаю всего себя. Чтобы получить взамен факт существования Давида рядом со мной. Мне этого достаточно. - ...Писатели пишут, потому что не писать не могут, - Давид затягивается остатками. - Дело даже не в смысле произведений. Смысла в них, может, и нет. Они просто пишут, а критики видят в рассказе про дохлого кролика что-то про политику. Саша с улыбкой слушает, подперев подбородок ладонью. Между его пальцами тлеет сигарета. Давид тушит окурок в тарелке с остатками чипсов: - Если писатель и вкладывает смысл, то, скорее, неосознанно. - А если специально? - подаю голос я, расположившись сбоку от Давида на табурете. Тот морщится, тянясь за стаканом с водкой: - Тогда это плохой писатель. Саша хмыкает, откидывается на спинку стула. Тускло горит в ночных сумерках желтоватым светом лампочка над столом. Давид выпивает водку залпом, не морщась, и задумчиво смотрит в окно. - Я никчёмно живу, - говорит он. А это значит, что пить ему хватит. На самом деле, Давид довольно депрессивный. Он может часами рассуждать о своей бесполезности или лежать в постели днями напролёт. Давид резко вскидывает голову и смотрит на меня с блеском в глазах: - Давай заведём кошку! - Зачем тебе кошка? - вопросительно приподнимает бровь Саша. - Хочу заботиться о ком-то. Быть полезным. Саша хмыкает, бросает на меня насмешливый взгляд: - Тогда как насчёт того, чтобы начать заботиться о себе самом? Давид морщится и отпихивает лицо Саши ладонью. Это правда, Давид не может толком о себе заботится. Точнее может, но не хочет. Частое "поднеси", "подай", "купи", "сделай то и это". Это не трудно для меня. Напротив. Я рад, что нужен ему. - Решено! - заявляет Давид, вставая. - Мы идём за котом! Саша переводит взгляд на меня: - Что скажете, Павел? Я развожу руками. А что я могу сказать? Мы рыскаем по улицам до утра в поисках котов, но все они как будто куда-то попрятались. Давид расстраивается и ближе к восьми заявляет, что хочет пиво. Мы покупаем его на заправке, где гораздо дороже, но другие магазины закрыты до девяти, и идём гулять на набережную. Летняя сессия закончилась уже как две недели. Мы встречаемся четыре месяца и это лучшее, что происходило со мной за это время. Саша разглядывает волны реки и неожиданно предлагает пойти в "Бруклин" - небольшой бар в центре города, что открывается с девяти и работает почти до четырёх утра. Давид, до этого рассказывающий что-то о Булгакове, замолкает и ухмыляется: - Мне нравится. Идея в принципе хороша, если не обращать внимания на то, что это уже похоже на запой. Давид смотрит на меня с улыбкой. Он знает, что я не скажу ему "нет". В "Бруклине" безлюдно. Официант нас даже не замечает, поэтому мне приходится подойти за меню к барной стойке самому. Давид внимательно изучает напитки и просит самое дорогое пиво. Саша спрашивает, сколько у меня с собой денег. - Не так много осталось с прошлой недели, - признаюсь я. С Давидом моя стипендия тает на глазах. Саша понимающе кивает, копаясь по карманам. Давид смотрит на меня хмуро: - Почему бы тебе не начать работать? - спрашивает он с упрёком. Я растерянно открываю-закрываю рот. - А ты сам как? - отвечает за меня Саша, высыпая на стол монеты из кошелька. - Работаешь? - А то! - горделиво заявляет Давид и выгребает из карманов брюк какие-то побрякушки и помятые денежные купюры. Мои глаза распахиваются: - Это что? Давид возводит взгляд к потолку: - Это, милый, то, на что мы будем жить ближайший месяц. Саша торопливо сгребает всё себе на колени, принимаясь разминать купюры и пересчитывая монеты. Он не выглядит удивлённым от увиденного. Давид флегматично рассматривает свои ногти. - Зачем? - только и могу спросить я. Давид неожиданно злится: - А на что нам ещё жить?! Я делаю то, что у меня хорошо получается, и все довольны! Что не так?! - Хватит на пиво и ещё на что-нибудь, если отнять некоторую сумму вам на жизнь, - прерывает нас Саша и подзывает официанта. Пока он делает заказ, Давид вскакивает с места и скрывается в уборной. Я чувствую себя сволочью, расстроив его, но... Это ведь неправильно, да? Воровство - уголовно наказуемо. О чём он думал, делая это? - Не осуждай Давида, - просит Саша, когда официант уже отходит. Я поднимаю на него взгляд. - Он по-другому не умеет, понимаешь? - объясняет Саша. И да, наверное, я понимаю. Воспитание, детство, влияние родителей и из вне - Давид просто привык к такой манере поведения, считая её единственно верной. Возможно я... Возможно, я смог бы... Дверь уборной громко хлопает и на сидушку рядом опускается Давид. Его выражение лица ни чем не выдаёт того раздражения, что было несколько минут назад. И я решаю также игнорировать произошедшее. Заказ приносят быстро. Давид тут же хватается за бокал с пивом и осушает его наполовину. Саша потягивает, неожиданно для него, вино. А я какой-то дешёвый коктейль с водкой. Золотая подвеска и серьги остаются лежать на столе. Давид как-то торопливо допивает и требует ещё. Он хватает побрякушки, трясёт ими перед своим лицом и громко смеётся. Саша, ещё тянущий вино, смотрит на друга с улыбкой. Мне улыбаться не хочется. По Давиду видно, что он всё ещё злится. Ссоры происходят у нас редко, но какие это ссоры!.. Начинает всегда Давид, я только пытаюсь его успокоить. Получается хорошо, но сами крики и упрёки остаются в памяти надолго. Всё же Давид до отношений и в них кажется другим. Но ведь так всегда, правда? Давид тычет украшениями мне в лицо: - Это чистое золото! Я знаю, у кого брать! Саша пихает ему в руку свой бокал, заставляя заткнуться. Давид с готовностью выпивает. За это время Саша вырывает из его рук "чистое золото" и пихает в карман моей толстовки. - Ты думаешь, я нихуя не делаю?! - тем временем продолжает Давид, вытирая губы тыльной стороной ладони. - Думаешь, я нихуя не умею?! - Нет, - качаю я головой, - никогда такого не думал. Давид хватает меня за предплечье с такой силой, что синяков не избежать, и смотрит в глаза внимательно, сощурившись: - Ты мне не нужен так уж сильно, как думаешь. Это больно. Это очень больно. Но я слышу подобное каждую нашу ссору. Я просто должен показать ему... Я мягко касаюсь спины Давида и притягиваю его к себе, обнимая. ...что он нужен мне. Давид успокаивается не сразу, бьёт меня и кричит что-то обидное. Но потом обмякает, упёршись лбом в моё плечо. - Хочу домой кота, - мямлит он еле слышно. - Хорошо, - киваю я, - будет кот. Саша смотрит на нас неожиданно серьёзно. Домой добираемся ближе к обеду. Давид идёт в спальню, по дороге раздеваясь и разбрасывая вещи. Я иду следом, их поднимая. Когда дохожу до спальни, Давид уже в постели, лежит спиной ко мне, укрывшись покрывалом и, кажется, спит. Складываю его вещи на спинке стула и собираюсь идти в душ, когда Давид хватает меня за толстовку. Оборачиваюсь, натыкаясь на его голубые глаза, от взгляда которых у меня перехватывает дыхание. - Полежи со мной, - просит Давид. И я послушно ложусь рядом. Его руки скользят под мою толстовку, опускаются ладонями на живот, а затем скользят ниже. Я вздрагиваю. Давид проводит пальцами по моему члену и полу шепчет на ухо: - Трахни меня. Он весь горячий, переворачивает меня на спину и наваливается сверху. У него дрожат ресницы и руки. Давид кусает меня за шею, затем впивается мне в губы тягучим поцелуем. Он бегает по моему туловищу руками. А я понимаю, что не хочу. Я ни с кем никогда не спал. Ни с парнями, ни с девушками. И пока Давид меняет нас местами, призывно раздвигая ноги, я успеваю слишком ясно для затуманенного пьяной пеленой сознания осознать, что я не хочу. - Трахни, - шепчет одними губами Давид. - Трахни меня. Я не хочу трахаться с тобой. Я хочу заниматься любовью. Он трогает меня за член и хмурится, а затем и вовсе его лицо искажается гримасой злости. - Ты меня не хочешь, чёртов импотент? - почти рычит Давид и толкает меня в грудь с такой силой, что я падаю с кровати, больно ударяясь копчиком. Давид укрывается покрывалом с головой и шипит на меня: - Проваливай! - Знаешь, у него бывают приступы агрессии, - говорит Женя, протягивая мне сигарету. - Не умеет он по-другому решать проблемы. Дома у Жени тихо: родители из-за границы приезжают редко. Я беру и с благодарностью киваю, затягиваюсь. Женя смотрит на меня и спрашивает, ни хочу ли я кофе или сразу спать. - Нет, - качаю головой я. – Сразу спать. Женя вздыхает: - Ты выглядишь уставшим. А жизнь с Дэйвом, как известно, любого до гроба доведёт. - Мне хорошо с ним. Просто иногда он... - Невыносим? - Пожалуй. - А деньги остались? - Почти всё. - Одолжу тебе. - Я верну. Устроюсь на работу. - Это да, Дэйв любит тратить деньги, вот только потянешь ли ты? Между нами виснет молчание. Женя тянется за второй сигаретой. На балконе жарко, где-то снизу доносятся крики пьяных малолеток. - Я должен, - наконец отвечаю. Женя долго смотрит на меня своим грустным взглядом всезнающего человека, и качает головой: - Нет, Паш, ты ничего не должен. На следующий день я притаскиваю Давиду котёнка, светло шёрстного, голубоглазого и пушистого. Давид доволен и тянет того мыть. - Купи ему поесть, - кричит он с ванны. Я вздыхаю. Кто бы нам купил поесть? А когда возвращаюсь, котёнок вовсю бегает по квартире. Давид же, лёжа на кровати, разглядывает свои руки. Я подхожу к нему ближе и замечаю, что те все в кровавых царапинах. - Он защищался, как мог, - с восхищением шепчет Давид. - Я купил пива и киви. Почистить? Давид скашивает на меня взгляд: - Да, - и кричит мне вдогонку, когда я уже выхожу из комнаты: - И пиво принеси!