goner

Не знаю сколько проходит времени. Я прихожу в себя сидя на бордюре, замёрзший и какой-то совсем для себя чужой. Я оглядываюсь вокруг, замечаю несколько человек, прогуливающихся вдоль набережной, смотрю на свои руки. И чувствую себя не тем. Я не знаю этого Пашу, разбитого и жалкого, обманутого и одинокого. Я не знаю его. Я не знаю его и знать не хочу. Влюбился, привязался. Наивный. Как глупый щенок. Идиот. Я иду куда-то, сам не понимая, куда. Мне некуда возвращаться. В общагу? Я выселился оттуда уже как месяц, посчитав, что это пустая трата денег. Идти к кому-то из друзей? А друзья ли они? Все как один ходят по струйке смирно перед Давидом. Так единственное, что я могу сделать, это вернуться и сделать вид, что ничего не было? К горлу подступает тошнота. Нет. Я не хочу этого. Не хочу видеть Давида, не хочу возвращаться в его квартиру, не хочу делать для него хоть что-то. В голове предательски шепчет: "Но разве он виноват? Разве он заставлял тебя делать всё это?". Верно. Давид никогда не клялся мне в любви, не давал ложной надежды. Так что же, тем, кто обманул меня, был я сам? Ноги почему-то приводят меня к дому Жени. Я точно знаю, что он сейчас там. И что теперь? Подняться к нему? Руки всё ещё слегка трясутся, когда я судорожно ввожу номер квартиры в домофоне. Мне больше некуда идти. Женя ничего не спрашивает. Он пропускает меня в квартиру, предлагает кофе. Я растерянно соглашаюсь, как-то заторможено следя за тем, как он заправляет кофемашину и достаёт кружки. В голове, перекрывая все остальные мысли кружится настойчивая "Берегись лжепророков". Она кажется самой разумной. Я возвращаюсь в реальность только когда передо мной опускается кружка с кофе, а напротив садится Женя. Он спрашивает о чём-то неважном, рассказывает о чём-то неважном. И я благодарен ему за это. Я хочу сказать "Спасибо", но вместо этого горло скручивает спазмами и получается только глупо открыть рот. Женя смотрит на меня с минуту молча, а затем говорит: - Ты можешь устроиться у меня в гостевой столько, сколько тебе нужно. У меня обжигает глаза. Мне так хочется поблагодарить его, но это так тяжело и мне так стыдно. Женя, как будто всё понимая, хлопает меня по плечу: - Никто тебя не осудит за слёзы. И я срываюсь. Это первый раз за многие годы, когда кто-то обнимает меня, успокаивая. Моя жизнь ломается на до и после. Я перебираюсь к Жене. Не выхожу из гостевой без нужды может неделю, чтобы лишний раз не мешать. А может потому, что не вижу смысла выходить. Побольшей части я таращусь в потолок и думаю. Про свои скромные пожитки, оставшиеся у Давида, я как-то забываю, зато помнит Женя, и в скором времени они оказываются в моей новой комнате, аккуратно разложенные в шкафу. Я вообще стараюсь не думать про Давида дольше нужного. Получается плохо. И всё же. Всё же я пытаюсь. Ветер срывает листья с деревьев. Лето заканчивается. - Встаёшь? Утро начинается пасмурно. Женя смотрит на меня с лёгкой полуулыбкой. У него огромные синяки под глазами, а на пальце мозоль от ручки. Женя идёт на красный диплом. Он, кажется, всё лето провёл в универе. Где-то на кухне шумит кофемашина. Из меня рвётся стон. Новый семестр начинается отвратительно холодной погодой. Хочется спать ещё несколько вечностей. Но я киваю Жене и покорно встаю, сбрасывая одеяло. Лучше поехать сейчас с ним, чем ждать автобуса под дождём. Завтрак проходит в молчании. Женя просматривает какие-то бумаги, делает пометки и изредка кусает тосты, пока я вяло пью кофе. Если подумать, ничего страшного в универе меня не ждёт. Всего-то отсидеть три пары и поехать домой. Если иметь при себе хорошее чтиво или наушники, то и пары пройдут незаметно. Если ничего важного, то и пораньше уйти можно будет. Перетерпеть немного и вот я снова в кровати. Подальше ото всех. Но страшное случается. Я сталкиваюсь с ним, когда выхожу из аудитории. Глаза страшного на мгновение расширяются от удивления, чтобы уже через секунду наполниться насмешкой напополам с растянувшимися в ухмылке губами. - Здравствуй, - говорит Давид. - Давно не виделись. Мне пережимает горло позыв тошноты. Он всё такой же. Но какой-то не такой. Его волосы аккуратно подстрижены и уложены, вместо старого белого вязаного свитера совсем новый синий гольф, это касается и другой одежды. Давид сжимает в руках незнакомое мне серое пальто, под которым держит пачку сигарет. Я невольно обращаю внимание на его ногти. Осторожно, ровно подстриженные. Что происходит? Давид ловит мой взгляд и растягивает улыбку шире, горделиво задирая подбородок, от чего горловина гольфа немного сползает, слегка открывая вид на... след от верёвки? Я невольно хватаюсь за живот. То, что я не хотел делать, то, что я не мог сделать. Он нашёл того, кто согласился на все эти вещи? Того, кто душит его по ночам, а по утрам постригает ногти? Боже Мне становится не по себе. Кто-то готов на это ради него. Кто-то готов душить его до синяков, а потом заботливо мыть волосы? Водить по магазинам? А вдруг это какой-нибудь больной старик. Разве Давиду не противно? Лучше бы это был я, разве нет? Нежданная мысль пробуждает будто пощёчина. Я глубоко дышу. Нет. Нет. Меня не касается его жизнь. Я не хочу быть вещью. Я не хочу такие отношения. Это жизнь Давида и я не собираюсь в неё лезть. Тем временем Давид оттягивает ворот гольфа, оголяя шею, открывая вид на измученную кожу. Я замечаю, как от его правой ключицы вниз тянется тонкая красная полоска-порез, и невольно сглатываю, с удивлением чувствуя, как тяжелеет член. Давид отпускает ворот, проходит в аудиторию, слегка задевая меня плечом, и едва слышно бросает: - Некоторые люди незаменяемые, а некоторые - ты. Я готов подписаться под каждым словом. Женя забирает меня после пар. Пока мы едем домой, я рассказываю ему про Давида. - Не лезь в это, - качает головой Женя. - Я и не собирался. Женя тяжело вздыхает. За ужином мы вскользь обсуждаем универ и расходимся по разным комнатам. Пока Женя просматривает материалы к своей дипломной, я закрываюсь в ванной, забираюсь в душевую и растерянно рассматриваю многообразие баночек. И откуда столько новых? Кое-как найдя шампунь среди немецких надписей и чуть ни вымыв голову гелем для душа, я замираю под волнами воды. Дома у Жени спокойно и уютно. Хоть всё новое, но выглядит обжитым, не так, как в квартире Саши. Саша. Я не видел его с тех пор, как съехал от Давида. Дима и Илья не поменяли отношения ко мне. Но Саша... Он всегда был и будет на стороне Давида. Как ручной цербер. Я вспоминаю все те следы на шее Давида и невольно задерживаю дыхание. Неужели Саша позволит какому-то уроду, даже по просьбе Давида, делать всё это? Член вновь наливается тяжестью. Я прислоняюсь лбом к стеклу кабинки. Нет. Только не это. Это не правильно. Это отвратительно. Это чужие метки. Перед глазами невольно проносится молочная кожа Давида. Как он бьётся подо мной, требует ещё, требует схватить его за горло. Я судорожно выдыхаю, осторожно кладя ладонь на вставший член, начиная медленно водить вверх-вниз. Давид-из-моих-мыслей сам кладёт руки на свою шею, и я сжимаю её с такой силой, что из его рта выходит довольный хрип. Он царапает мою спину короткими ногтями, судорожно хватает воздух, когда я разжимаю хватку, и подставляется под поцелуи-укусы. Он весь как чистый холст. Я могу делать с ним всё, что захочу. И позволяю делать ему всё, что он хочет, со мной. Из горла рвётся хриплый стон, когда я бурно кончаю, оседая на пол душевой. Тёплая вода теперь кажется прохладной. Я смотрю, как сперма исчезает в смывном отверстии, и с болезненным отчаяньем понимаю, что никогда не избавлюсь от Давида. Я не ожидаю, что получу приглашение на день рождения от Ильи. Да, мы по-прежнему неплохо общаемся, но не думаю, что это достаточный повод. Тем более... - Разве у Давида не новая партия? - более раздражённо, чем хотелось бы, спрашиваю я, натягивая свитшот. Женя пожимает плечами: - Кто бы там у него ни был, Илья не хочет видеть его. Он хочет видеть тебя. От этих слов становится приятно и легко на душе. Я несмело улыбаюсь Жене и тянусь за курткой. Илья радуется подарку как маленький. Он вертит диск с лицензионной игрой и без остановки болтает о том, какая она здоровская, спрашивает Женю, проходил ли тот. Женя, качая головой, отвечает, что шутерам предпочитает РПГ. Это, вроде как, подарок от нас двоих, но, по сути, купил его Женя. Мне стыдно, поэтому я покупаю на свои деньги ещё бутылку довольно дорого виски. Женя говорит, что Илья, будет рад даже пуговице, но мне хочется показать, что мне не всё равно на нашу дружбу. И делаю это единственным доступным мне способом. Илья весь на взводе. Он смеётся, рассказывает какие-то сумасшедшие истории, которые, похоже, все кроме меня слышали уже миллион раз, и наливает опоздавшему Диме штрафную, весело беседуя с его девушкой. Илья весь на взводе и я не могу найти причину. Ведь всё хорошо, всё здорово, всем смешно. Но Илья на взводе. И я, наконец, понимаю, почему. Давид приходит вместе с Сашей, рассказывает что-то про "пробки" из людей в магазинах и спрашивает про свою штрафную. Саша снимает его пальто, здоровается с нами и протягивает Илье подарок - вино. - Всю стипендию за него отдал, - улыбается Давид, стягивая шарф и бросая его на кресло в прихожей, от чего я вижу его шею, усыпанную засосами. Нервно сглатываю, отпивая из стакана виски. Легкая беззаботная атмосфера куда-то исчезает, оставляя на своём месте напряжённую тишину. - А мы никого уже и не ждали, - как будто читая мои мысли, произносит Женя, с напускным безразличием листая ленту в телефоне. Давид опасно щурится, глядя на нас, сидящих рядом. Его потрескавшиеся губы растягиваются в обаятельной улыбке. - А мы пришли, - говорит и садится возле меня на узком диванчике, заставляя буквально вжаться в Женю; но и это не помогает - я всё же соприкасаюсь с Давидом бедрами. Невольно выдыхаю, чувствуя, какой он горячий, даже после морозной улицы. В руки попадается зажигалка, и я принимаюсь её крутить, пытаясь отвлечься от мыслей о Давиде. О том, что он сейчас здесь, возле меня, жмётся почти впритык, весь измученный другим человеком. Похотливое Грязное Создание Шлюха Слово как яркая новогодняя гирлянда загорается красным цветом в голове. У меня вниз по груди к члену проходит волна от осознания, что я могу... Что я вообще даже позволяю себе подумать о Давиде такое. Шлюха Да, всё верно. Он ведь любит, когда его имеют старые мужики, а потом дают за это новую одежду. Он готов отсасывать им за то, что они отводят его в парикмахерскую. Верно. Всё верно. Я чувствую, как член начинает тяжелеть, в свитшоте становится душно. Что я творю? Я скашиваю взгляд на Давида. Он уже успел осушить стакан виски и теперь ждёт, пока ему наполнят второй. Или третий? Шлюха-алкоголик Скоро будет готов подставить задницу за бутылку водки Мыслитель? Нет Просто грязь В голове туманно. Мне нужно в ванную. А лучше домой. Видимо, я слишком пьян или слишком возбуждён, потому что когда пытаюсь встать, ухожу в бок, ударяясь плечом об стену. Явно будет синяк. Это заставляет Женю обратить на меня внимание. - Всё в порядке? Ты куда? - спрашивает он, осторожно касаясь моей спины. Мне не хочется говорить, если честно. Меня начинает подташнивать. - В туалет, - бросаю хрипло, не глядя, делая вторую попытку встать. И проёбываюсь. Давид смотрит. Пронзительно, с интересом. В его стакане виски плещется на самом дне. Прямо как я сам сейчас. Он оглядывает меня с ног до головы, останавливает взгляд на районе ширинки и усмехается, приподнимая бровь. Блять Я понимаю, на что он смотрит и прятать стояк сейчас, когда его уже заметили, нет смысла. По крайней мере, так решает мой мозг в данный момент. Давид неспешно отводит взгляд, опрокидывает в себя остатки виски. Мне нужно пройти. Но он сидит прямо здесь и не даёт мне выйти. Грязная шлюха, которая просто не даёт мне жить В какой-то момент, я ощущаю, что на меня смотрят. Я поднимаю голову и оглядываюсь и тогда замечаю Сашу. Он, развалившись в кресле, выглядит расслабленным, если бы не этот взгляд. Всегда выглядит чересчур спокойным. Это пугает. Как в его присутствии кому-то может быть спокойно? Пока я разглядываю Сашу, Давид успевает встать, давая мне возможность пройти. И это единственное за что мне хочется сказать ему "Спасибо". В ванной прохладно и нет горячей воды. Это не является проблемой, учитывая то, что мне нужно остудиться. Скорее плюсом. Я несколько раз умываюсь холодной водой и представляю своего отца голым, но это мало помогает. Рука тянется к ширинке. Неужели придётся? - Только не говори, что собираешься делать это здесь, - раздаётся за моей спиной, и я вздрагиваю, резко оборачиваясь. - Это неуважение к хозяину дома. Давид выглядит скучающе. Щёлкает задвижка на дверях. Мы отгорожены от остальных. - Ну, и что будешь с этим делать? - спрашивает Давид, садясь на старую стиральную машинку. Я настороженно слежу за каждым его движением. - Я войду в зачарованный грот, Я узнаю всю сладость земную... - Что ты делаешь? - Пытаюсь тебе помочь. Бальмонт, знаешь? У него те ещё стихи, вот ты послушай- Я хватаю Давида за плечи, от чего он замолкает: - Ещё раз спрашиваю: что ты делаешь? - Это из-за меня твой член встал, верно? Я сглатываю, отпускаю его и делаю шаг назад. Взгляд Давида холодный, опасный: - Тогда я хочу увидеть, что ты будешь с этим делать. - Тебя это не касается. Давид тихо смеётся, шарит по вещам на стиральной машинке и довольно хмыкает, когда находит в одной из ветровок пачку почти закончившихся сигарет, достаёт из кармана своих новеньких брюк зажигалку и закуривает. Дым быстро заполняет маленькую ванную. Давид садится по-турецки, стряхивая пепел на пол, и улыбается нездорово: - Что ты будешь делать со стояком на меня, Паша? Моё горло сжимают спазмы обиды. Он мне никто. Я ничем ему не обязан. Пусть катится к чёрту. Иди нахуй, шлюха Я отодвигаю защёлку, отпирая дверь. Пора домой. Это похоже на болезнь, на вирус, что медленно заражает каждую клетку тела. Ещё немного и не узнаю сам себя. Потеряю в этой заразе, захлебнусь в блевоте. Меня мутит весь оставшийся день, и я не могу с достаточной уверенностью сказать из-за алкоголя это или из-за встречи с Давидом. Я остервенело дрочу себе в душе, чувствуя необратимое отвращение к самому себе. Почему я не могу выбросить какого-то ублюдка из головы? Он же откровенно издевается? Почему я продолжаю так реагировать на него? Почему я просто не могу задушить это в себе? К ночи голова начинает болеть с такой силой, что, кажется, даже думать больно. Я впихиваю в себя, похоже, целую пластинку аспирина и пытаюсь уснуть. Снится мне, почему-то, Саша в собачьей будке и Давид, упорно заставляющий стричь ему ногти. Женя рассказывает что-то о преддипломной практике. У него уставшие глаза и хриплый ото сна голос. Он неторопливо мешает кофе с молоком. Я пытаюсь вслушаться в то, что он говорит. И с сожалением понимаю, что не слышу ни слова. Голова болит со вчерашнего дня. Я киваю невпопад, склонившись над своей кружкой с двойным американо (кофемашина у Жени всё-таки отличная). Мне стыдно. Женя продолжает негромко что-то рассказывать, подсыпает в свой кофе сахар. Я перестаю понимаю о чём речь окончательно где-то на двадцать восьмом обороте его чайной ложки. Безумно давит на виски. Я вздрагиваю, когда моей руки касается чужая, привлекая внимание. Женя смотрит взволнованно. В его глазах немой вопрос. Я выдавливаю из себя улыбку: - Прости, не выспался. Ложь, я спал как убитый. Женя ничего не говорит в ответ. Женя уходит на учёбу, а я выбираю прогулять. В раковине остается его второпях брошенная грязная кружка. Я смотрю на неё задумчиво несколько долгих секунд, прежде чем, опустив рядом свою, приняться за мытьё. Я чувствую потребность в том, чтобы отблагодарить Женю хоть чем-то. После кружек я нервно вытираю без того чистый стол, кухонные тумбы, плиту. Я двигаю стулья, задвигая их за стол. Я думаю: "Мне нужно как-то отблагодарить Женю". Я думаю: "Мне нужно что-то делать, иначе я опять начну думать не о том". Пылесос приглушённо гудит, втягивая, кажется, пустоту с пола в кухне, гостиной, прихожей. Я протираю несуществующую пыль, проветриваю ни разу не затхлых воздух, поливаю политые цветы. Сизифов труд накрывает меня с головой и мне страшно остановиться, потому что... Помогите, во мне поселился паразит. Он как кишечный червь, только хуже. Потому что его не найти, не вытянуть, не вытравить. Он поселился под кожей, в носу, на кончиках пальцах и роговице глаза. Помогите, он не даёт мне спать, не даёт мне есть и дышать. Он растет внутри, крепнет и жрёт мои чувства. Он жрёт меня всего. Я останавливаюсь только когда понимаю, что тру одно и то же место на дверце шкафа, дрожащими руками. Волна страха накрывает с головой. Я медленно опускаюсь на пол, обхватывая голову, чувствуя, как сухие всхлипы душат. Помогите мне, во мне поселился паразит. Он так выжрал всё внутри меня, что в нём теперь и есть я сам. Помогите мне, я никто без него. Женя находит меня на том же месте. Кажется, я просидел так весь день. Он приседает рядом, гладит меня по волосам, каким-то волшебным образом заставляя всё это время копившимся слезам выйти наружу. Я всхлипываю непривычно громко для его большой квартиры. Женя ласково прижимает меня к себе, гладит по спине, успокаивая. - У меня никого нет, - еле выговариваю я через прерывистые вдохи. - Он нужен мне. Женя качает головой: - Нет. Это ты нужен ему.