goner

Саша

Ближе к обеду начинается метель. Из дома не выйти. Давид пьёт кофе (кажется, он на него подсел). Мы ждём пока погода уляжется и можно будет сходить за сигаретами (на них он подсел тоже) и едой. Давид пьёт как-то торопливо, как будто боится, что отберут. Ест он тоже всегда впопыхах. Давид держит кружку, обхватив её ладонями, и напряжённо смотрит в окно, за которым продолжает сыпать и сыпать снег. С того дня, как мы пили вино, и я смог сделать с ним хоть что-то, он стал дёрганее. Я не знаю, стоит ли спросить об этом или дождаться, когда Давид скажет сам. В конце концов, говорить он стал заметно больше. И касаться. Давид касается меня. Осторожно, невзначай или специально, как когда, но достаточно часто. Мне это нравится. - Ты хочешь что-то? – спрашиваю я. Давид дёргается, испугавшись. Кружка в его руках чуть подпрыгивает, но кофе в ней почти не осталось, так что расплёскиваться нечему. Он смотрит на меня широко раскрытыми голубыми глазами: - А? - Ты хочешь что-то конкретное? – переспрашиваю я. – В магазине. На Давиде мой свитер. Я его ни разу не носил. Он бежевый и слишком просторный для худого тела Давида, такой просторный, что под ним ещё полно пространства, влезут руки, даже голова. На Давиде мои штаны. Я их ни разу не надевал. Они чёрного цвета, на завязках, большие для Давида, такие легко можно будет с него стянуть, быстрее, чем он что-либо поймёт. Я, кажется, пялюсь, вспоминая, есть ли на Давиде трусы, когда слышу, как он прочищает горло. Может, ему неловко, а может, у него осадок после кофе. Я перевожу взгляд на лицо Давида. Тот выглядит немного смущённым. - Я просто хотел прогуляться, - отвечает он, пытаясь на меня не смотреть. Я вижу, как его пальцы вжимаются в керамические бока кружки. С того дня, между нами ничего не было. Ни поцелуев, ни объятий, ни чего-то ещё, что принято делать, когда люди признаются в любви. Никакого секса Это становится физически больно Каждый раз, когда Давид рядом, у меня встаёт. И каждый раз мне приходится либо игнорировать это, либо уходить в другую комнату, чтобы подрочить. Меня раздражает то, что я не могу просто сделать хоть-то что-то с Давидом. Он же буквально здесь. Почему я должен делать всё сам? И вот опять. Он здесь, сидит, притягательный в своей беспомощности. Слабый. Такой жалкий. Хочется заставить его лизать мою обувь, а потом вылизать его самого. Метель бьёт в окно. Мы заперты здесь, возможно, на весь день. - Ты мне нравишься, - говорю я. Давид затаивает дыхание. Это слышно, потому что до этого он дышал невыносимо громко. Его взгляд блуждает по полу. Он боится смотреть на меня. - Ты ведь знаешь, что нравишься, - говорю я осуждающе. Я знаю, как выглядит осуждение. Из всех эмоций, осуждение – одно из самых знакомых мне. Поэтому я хорошо могу воспроизвести его. Давид вздрагивает. Он – испуганный щенок, которого ругают ни за что, и он начинает чувствовать вину. Они всегда начинают чувствовать вину. Рано или поздно. - Я… - мямлит Давид. – Я знаю... - Тогда ты должен сказать, почему игнорируешь это, - я пододвигаюсь ближе. Давид вскидывает на меня растерянный взгляд: - Игнорирую? Я мягко, но настойчиво вынимаю из его рук кружку, опуская её на пол. Свободные руки Давида сжимаются в напряжённые кулаки. - Да, - говорю я. – Ты игнорируешь то, что ты мне нравишься, и игнорируешь то, что я люблю тебя. И продолжаешь вести себя так, будто ничего не случилось. Я ловлю взглядом взгляд Давида. Он сглатывает: - Я… Я не игнорирую. Я… Ты… Ты мне тоже… нравишься… Это срабатывает для меня как сигнал. Я опрокидываю Давида на спину, а сам сажусь сверху, на его бёдра, упираясь своим стояком в его пах. Давид выглядит... он выглядит... Мне нравится - Ты чувствуешь, как сильно, нравишься мне? - спрашиваю я вкрадчиво, на ухо. Давид стремительно краснеет. Он кивает. Я медленно веду носом по его шее, осторожно вдыхая запах его кожи, ещё не стёртый мылом. Я задираю его свитер вверх, оголяя впалый живот, веду по нему ладонями, к торчащим рёбрам. Его раны почти полностью зажили. Это одновременно радует и раздражает. Хочется пометить. Хочется сделать больно. Хочется... Давид дёргается, когда я впиваюсь зубами ему в бок. На коже остаются следы от зубов. Давид выглядит удивлённым. Я стягиваю с него свитер. Его руки остаются неподвижно лежать над головой. Давид смирно ждёт. Он не пытается сопротивляться, но и помогать мне тоже не спешит. Это лучше, чем ничего. Я ёрзаю на члене Давида, проверяя, возбуждён ли он. И уже тянусь к его штанам, чтобы стянуть их, когда слышу тихое: - Я могу поцеловать тебя? Это заставляет меня остановиться. Я поднимаю взгляд на лицо Давида. Он смущён: раскрасневшийся, с блестящими глазами. - Конечно, - почему-то мой ответ мне самому кажется неуверенным. Я наклоняюсь к Давиду, опёршись по обе стороны от его головы. Он целует меня и вправду сам. Осторожно и мягко. Прикасается губами, а затем отстраняется. Давид смотрит на меня так… Мне нравится - Я не знаю, - говорит Давид. – Я не умею… всё это. Не знаю. Он очень смущён. - Ничего, - мягко говорю я, вновь наклоняясь к его губам. – Это не важно. На этот раз я целую его. Мокро, с зубами и языком. Давид хватается пальцами за мою футболку на груди. Я стягиваю её с себя и возвращаюсь к его штанам. Я дрочу Давиду, попутно облизывая и кусая его шею, когда он спрашивает: - Я могу… что-то сделать… тоже? Я довожу его до оргазма, оставляя огромные синие засосы на шее и груди, прежде чем ответить: - Да, ты можешь что-то сделать. Кончать в рот Давиду гораздо

гораздо

приятнее, чем себе в руку. - Пожалуйста, мне страшно. У Давида глаза широко раскрыты. Я не думаю, что ему так уж страшно. По крайней мере, его стоящий колом член говорит об обратном. И то, что мне не пришлось уговаривать его… Давид ёрзает подо мной, сжимая в пальцах простынь. Она уже давно мокрая от пота. Сколько мы уже развлекаемся? Час? Может больше. Я успел кончить раза три. Один раз от дрочки, два раза от минета. Давид кончил раза четыре. Два раза от дрочки, один раз от дрочки и массажа простаты. Уговорить Давида на секс с проникновением заняло десять минут. На приготовления ушёл один день: утро на покупку необходимых принадлежностей, вечер на их использование. Я не ожидал, что он так скоро согласиться, но это радует. Наконец-то я могу его трахнуть Давид подо мной вновь ёрзает. Он горячий. Почти раскалённый. Его ноги на моих плечах, а мои пальцы в его заднице. И Давид говорит: - Пожалуйста, мне страшно. Я не знаю, о чём он просит. Его член стоит колом. Я уверен, что он хочет меня не меньше. Я провожу свободной рукой по его впалому животу, вверх, по шее к лицу, глажу его по разгорячённой щеке. - Всё хорошо, - говорю я, глядя в его глаза. Я наклоняюсь и целую Давида очень осторожно. Я думаю, что это именно то, что ему сейчас нужно. А потом заменяю пальцы членом.

Наверно, это лучшее, что случалось в моей жизни

У меня дрожат ноги и руки, пока я вдалбливаюсь в Давида, запрокинув голову назад. Мне так

хорошо

Глаза непроизвольно закатываются, а в ушах начинает шуметь. Я не слышу ничего вокруг. Я сжимаю ноги Давида, подтягиваю его к себе как можно ближе.

Я хочу, чтобы это не кончалось

Я переворачиваю Давида, ставлю его раком, царапаю ему поясницу. В какой-то момент я открываю закрытые от наслаждения глаза и от увиденной картины почти кончаю. Поэтому резко останавливаюсь, падая на спину Давида. Но в этот момент он резко сжимается внутри и я, не выдержав, с громким стоном, кончаю. Я выхожу из Давида, опрокидываюсь на бок, тяжело дыша. Перед глазами всё ещё темно, а в ушах звенит. В голове мысли как жвачка: тягучие и липкие. Когда я прихожу в себя, то замечаю Давида, лежащего на спине и смотрящего в потолок.

Блять, а что если ему не понравилось?

- Всё в порядке? – осторожно спрашиваю я; голос всё ещё хриплый. Давид медленно поворачивает голову в мою сторону. Он улыбается. Мы трахаемся как кролики. Каждый день. Каждый час. С перерывами на сигареты, кофе и душ. Кажется, Давида совсем не интересует, вредно ли так часто совать что-то инородное в анус. Я кончаю. И кончаю. И кончаю. И кончаю… Постельное бельё пропиталось спермой. Я выбрасываю его и стелю новое. Мы ходим по квартире голые. Мы пропахли потом и слюной друг друга. Мы пропахли сигаретным дымом и запахом кофе. Губы болят от поцелуев. Кожа Давида усыпана засосами, укусами, царапинами – пометками. Я разгрызаю ему губы до крови, шея усеяна синими пятнами. Я кончаю на него. Я кончаю в него. Я трахаю его так, что он не может ходить.

И сам отношу его в ванную

Давид курит по четыре сигареты в день. Давид выпивает по пять кружек кофе Давид ужинает чипсами. Давид просит купить пиво. Давид отсасывает у меня, пока я принимаю душ. Давид Давид Давид

Давид

- Ты всё ещё любишь меня? – спрашивает Давид, целуя мою шею. - Ты не прекратишь любить меня? – спрашивает Давид, прыгая на моём члене. Я целую его каждый раз чтобы заткнуть: - Конечно, я люблю тебя. Конечно, я не прекращу. Конечно я…

л҉ю҉б҉л҉ю