Неревар Возрожденный

Вивек смотрел, и смотрел, и смотрел на Неревара. И затем узнавание и ужас, последовавший за ним, пробежали рябью по его лицу, искажая идеальные черты. И он воскликнул так, чтобы иной не смог бы его услышать: Ты! Все то время, пока мы... ты не был мертв! Копошился червем среди смертных червей. Терял жизнь за жизнью. Полз к свету и падал еще ниже. Нет. Я не был мертв. Но бывал. Каждое ломаное движенье Вивека выражало боль. Скорбь, копившуюся тысячелетиями. Тоску утраты. И ответил он словами, которые звучат: - Мы хотели жить! Испивали до дна то, что вам не предназначено. Украденное, найденое во тьме. Не были достойны. Отдались слабостям. Бились в истерической оргии. - Она желала чувствовать. Восемь рук у Боэты, и в каждой держит она - вырванный кусок мяса, плоть живых меров. Из широкого уродливого рта льется кровь. Айем смотрит на нее, благоговея. - искал знания. Нарекли Предтечами. Взрастили в скверне. Выпотрошены. Выброшены дохлой рыбой, и лишь тем сходны с эт'Ада. Голос отвечавшего превратился в шепот: - писал стихи... Ты ждешь моего прощения? Жаждешь? Перестал быть мером. Перестал быть богом. Стал затворником, собственным пленником. Ты ищешь смерти? Я подыму лук Ауриэля и забью тебя им как собаку. Потерял народ. Исказил сущность. Утратил гордость. Бог согнулся, головой склонился к локтям, скрывая лицо. Ты, кто возвел город и остановил луну. Кто повел данмеров, в страхе плакавших о том, как перестали быть кимерами. Ты не смог лишиться рассудка, ибо Шигорат не был милостив. - Я прощаю тебя, Вехк. Неревар сел на пол и перестал быть праведным Гневом и воплощенным Возмездием. И стал просто собой. Взгляд его смягчился, и в голосе родилось сочувствие: - Поведай же мне о своих утратах, и я расскажу тебе о боли и хрупкой прелести человеческой жизни. И тогда Вивек поверил ему, сел напротив и начал рассказ: Я Вехк и Вехк я не солгу тебе больше, ибо это право утратил. Я любил Альмалексию, как любил ее каждый единожды узревший. Однако же не ее слова и не ее бытие предшествовали твоему падению, мой господин Неревар, но мои. Этим гордился я и за это себя презирал. Когда Сота, считавший себя твоим другом, прельстился могуществом Лорхана, когда речи Кагренака залили воском уши его, был выбран момент, о котором поведано слугой твоим, Шарматом. Не раньше, чем в тот день, я понял, что Сехт мудр, но здравомыслие чуждо ему. Айем же согласилась, имея хитрость и знание. Поныне я слышу гудение грубых струн и хрусталь тонких настроек, коие извлекли инструменты, касаясь сердца. Тогда же из Лунной Тени, неприглашенная, никчемная, незванная, явилась Даэдра Азура, неся проклятия и опустошенье. Я возжелал отомстить, и по сей день желание это растет, и месть свершится. Ты, Неревар, моя смерть, не станешь тому преградой. Потому что сила моя ограничена Сердцем, но не из одного лишь Сердца проистекает. В те же дни наше время лишь начиналось, и мы постигали природу мира и Колеса и постигли так глубоко, как ты растворился в ней. Тридцать шесть раз пробовал я облечь откровенье словами, тщился Сехт передать его ученикам через орден Псиджиков, Айем же просто наслаждалась. Мы были равны Принцам Даэдра, и мы были выше них, ибо шагали по этой земле, не скованные цепями Забвения. С тех пор случилось... многое. Мне не счесть лет, проведенных в войнах. Мне не описать, как содрагался Нирн во времена вторжений Обливиона. Мне не рассказать красоту Айем и силу Сота. Тысячи тысяч раз восходило солнце. Тысячи раз наступал месяц огня. Один раз Сил покинул Артейум и не смог вернуться. Один раз я был в шаге от разрушения. Один раз в глазах богини померк рассудок. Тогда возвратился Хортатор, чтобы узреть закат наш. И конец этих слов: АЛЬМСИВИ, - дозвучала горечь. Они вышли, когда загорелись звезды, и Вивек направился к храму. Неревар же, обогнув верхний ярус дворца, снял тяжелый доспех и кинулся в воду - хищной птицею, тетивой натянутой. Он плыл глубоко по водой, яростными, мощными гребками взрезая ее неподатливую толщу, до самого округа Арены. И его не покидала мысль, что воды канала были чище тех слов, что были услышаны и произнесены в этот день.