За пределами

Жанр: романтика, драма. Рейтинг: PG-13. Предупреждения: нецензурная лексика. «Это он от большой любви». Кто сказал ему эту ужасную фразу? Деку бы не вспомнил уже, но она застряла в голове, словно навязчивая мелодия, и грозила вылиться в опухоль мозга. Или что похуже. Потому что случай у Изуку был не совсем обычный: матерящийся на всё сущее, носящийся повсюду со своей гордыней и неуёмными амбициями, страшно раздражённый и готовый разрушать всё, что до него построили. Его случай назывался Бакугоу Катсуки, и всеми лучшими умами планеты он был признан неоперабельным. «Это он от большой любви». До этой фразы Мидория и подумать не мог, что ему хочется — ему нужно — услышать что-нибудь подобное. Он всегда был озабочен вопросом, что Кач-чан думает о нём, и никогда как-то не сподабивался спросить себя, что он сам думает о Кач-чане. Оказалось, что этот вопрос задавать не стоило: Изуку начал копать и раскопал свой личный ящик Пандоры. Запереть всё, что вырвалось вместе с этим откровением, у него бы при всём желании не получилось. Оказалось, что он думает о Кач-чане очень много — очень много всего такого, что думать не положено. Друзьям детства, одноклассникам, будущим коллегам, вечным соперникам — где-то между делом Изуку ещё изумился открытию, что ему нравятся парни (изумился бы, если бы мог припомнить ещё хоть одного, о котором думал бы то же самое, что о Бакугоу) — и вообще никому, на самом деле, потому что это же Бакугоу, батюшки святые! Но Деку думал, мечтал, во снах видел и, что хуже, заглядывался; однажды он так долго глазел, как Катсуки переодевается перед тренировкой, что из-за вспыхнувшего на фоне недопонимания конфликта они чуть не разнесли раздевалку. — Чё вылупился, уродец?! — орал Бакугоу и раздавал тумаки направо и налево, пока Тодороки, толкнувший дверь в раздевалку плечом и споткнувшийся о перевёрнутую скамейку, со свойственным ему равнодушием не вморозил одноклассника в стену. «Это он от большой любви». Кажется, это всё-таки была Ашидо. И Мидория знал, что умнее будет её не слушать, но всё равно послушал. Потому что Мина уверенно кивала и надеялась на лучшее, потому что ему самому было приятно верить, что Бакугоу шпыняет его не от безразличия. Не потому, что он виноват, не потому, что он раздражающий, не потому, что угроза или «ебучий Деку», а потому, что Кач-чан не знает просто, как адекватно выразить свои чувства словами. Мидория был сердобольным юношей, помогал всем, кто нуждался, и твердо решил помочь разобраться и Бакугоу. Нельзя же так себя изводить! И его тоже изводить нельзя, когда можно не изводить. Изуку долго думал, как помочь товарищу и себе заодно. Говорить Катсуки с ним бы не стал, а если бы и стал, то только что-то матерное; делиться догадками с кем-то третьим был не вариант. Но чем больше Мидория думал и наблюдал, тем сильнее убеждался: Ашидо права. Бакугоу буквально разрывало от скопившихся чувств, и Изуку, приглядывавшийся намеренно и целенаправленно, был уверен теперь — всё прояснилось. Поэтому Деку, заранее подспудно уверенный в положительном исходе, не нашёл лучшего варианта, чем провести разведку боем: на одной из тренировок устроил Катсуки натуральный Кабэ-дон. Сгорая от стыда и теряясь от совершенно нехарактерных для себя действий, прижал его к стене, припёр коленом и свободной ладонью надавил на грудь. — Ты че, блядь, удумал, недоносок? — рыкнул Бакугоу, но Изуку его полностью проигнорировал, решив, что отступать поздно, и зажмурился. В губы Катсуки Деку ткнулся с лёгким чмоком, замер, не получив под дых в ту же секунду, и осмелел до того, что лизнул нижнюю губу, отстраняясь, потому что ни опыта, ни храбрости на большее матушка природа ему не выделила. Следующие три секунды были, наверное, самыми тихими и самыми пугающими в жизни Мидории. Во-первых, он никогда не видел Кач-чана настолько бессловесным и недвижимым: Бакугоу стоял, вытянувшись по стойке смирно, и таращился в пустоту за плечом Изуку. Во-вторых, Деку не знал, ждать лютого отрицания или скорейшего продолжение — готовится к смерти или облизывать пересохшие от волнения губы. Но Бакугоу пару раз хлопнул глазами, посмотрел на него, как на статую Будды (Катсуки на статую Будды смотрел не мигая, но без уважения), беззвучно открыл рот — первое, что услышал Мидория, была парочка небольших взрывов у самых ладоней. А затем Бакугоу вытер рот рукой и глянул на него с совсем другим выражением: недовольно, зло и как-то сочувственно, что ли — видимо, до него дошло. У Деку сердце ухнуло в желудок, но не от страха, а от понимания. — Ты ебанулся, Деку, — не спросил, скорее, констатировал Кач-чан. Он даже не орал, но, кажется, скривился презрительно. — Ещё раз что-то подобное выкинешь, по асфальту размажу. Это было непохоже на отрицание — было похоже, что Бакугоу ничего такого не ожидал и не помышлял ни о чём подобном; кажется, он даже обиделся немного. Мидория задумался, почему Катсуки не привёл угрозу в исполнение тут же, но нахмурившееся, озадаченное выражение лица Бакугоу, когда он оттолкнул Деку от стены, многое разъяснило. Возможно, это был стыд за отвратительное поведение по отношению к тому, кто, оказывается, к тебе неравнодушен; Изуку решил считать это сочувствием. Что бы там ни было, с «от большой любви» оно всё-таки не сочеталось. Помощь Бакугоу явно не требовалась, а вот Мидории, согласившемуся на глупую, но устроившую его иллюзию, нужна была однозначно. Он так долго учился отличать реальность от вымысла и желаемое от действительного, а эта история убила весь прогресс за мгновение. «Чёрт бы побрал эти коллективные иллюзии», — подумал Деку, обещая больше не попадаться в сети фантазий. И отучиться, наконец, от своего виктимного мироощущения.

***

У Очако по всей шее и вниз по плечам — неровные засосы, которые она неловко и неумело пытается маскировать косметикой. На тренировке под майкой их ничем не скрыть, и когда больше нет сил терпеть жару и скатывающиеся по лбу капли пота, Урарака сдаётся и снимает олимпийку, стараясь игнорировать чужие взгляды. — Это что, Бакугоу зверствует? — тихонько спрашивает Мина и утешающе хлопает хмурую и недовольную Очако по спине. — Ну ничего, это он от большой любви. Изуку, кинувшему взгляд, чудится, что на этот раз Ашидо точно не пальцем в небо тычет.